* * *
2. Нори Вот только с этим была одна проблема: Осаму любит волейбол. Пот, капающий с подбородка, жжение на ладони, звук мяча, ударяющегося о пол, который эхом разносится по залу, крики болельщиков, прилив адреналина, взгляд, которым на него смотрит Атсуму, когда у них получается хороший взлёт — ничто не сравнимо с этим удивительным набором эмоций. Лишь волейбол может предложить ему эту нереальную смесь гордости, волнения и чистого, полного восторга. Ничто не сравнимо с тем, как он любит волейбол. Но Осаму любит и кое-что ещё, причём ничуть не слабее. Готовка не похожа на волейбол. Во-первых, в волейбол ты играешь с другими людьми. Без команды, без партнёра, без Атсуму, смысла нет. Чувство товарищества, соперничества, тысячи незнакомцев, которые смотрят на тебя, болеют за тебя, связываются с тобой — готовка попросту не способна вызвать такие чувства близости. Тем не менее, с едой настраивается какая-то уникальная связь. Кухня тоже совсем не похожа на площадку, где всё — гордость, боль, радость — у всех на виду. На кухне есть лишь ты и еда. Осаму восхищается тем, как повара могут рассказать столько всего о себе лишь в одном блюде. Рисовый омлет его мамы никогда не бывает просто омлетом: это — её любовь в комбинации риса, яиц и кривого сердечка из кетчупа. Гречишная лапша в магазине возле школы тоже не просто лапша: это преданность делу их шеф-повара, и она чувствуется в текстуре и вкусе лапши, которые невозможно найти в продуктах массового производства из магазина. Онигири, который Осаму делает после ссоры с Атсуму, тоже не просто онигири: это — предложение мира, иначе зачем Осаму использует для начинки тунца, хотя сам предпочитает лосось. Осаму много чего любит, но лишь за одной страстью ему хочется гнаться вечно. Но проблема с профессией шефа заключается в том, что любовь тут ни при чём. Можно что-то любить, но это не значит, что ты в этом хорош. Осаму знает: необязательно быть мастером, чтобы чем-то заниматься. Но он же Мия, а Мии ничего не делают вполсилы. Осаму хочет быть хорошим поваром, лучшим в мире, хочет получить звёзды Мишлена и видеть «Онигири Мия» на первых местах в списках топ-100 ресторанов от критиков. Он хочет этого больше всего на свете; больше, чем играть в волейбол вместе с братом. Но какая-то часть его разума постоянно шепчет: а что, если… Осаму знаком со статистикой, он знает, как тяжело управлять рестораном, особенно успешным. Он понимает, что ресторанная индустрия столь же нестабильна, как и спортивная. Вот только Осаму знает, что он хорош в волейболе, — достаточно хорош для профессионального спорта — но не уверен, хватит ли его навыков готовки для карьеры в этой отрасли. Он любит готовить, у него вроде бы неплохо получается, но хорош ли он? Стоит ли ему отказаться от успешной карьеры в любимом деле ради неясного будущего с другим делом, которое он любит чуть больше? Как поступить — довольствоваться тем, что имеет, или мечтать? У них с Атсуму получается сделать чудной взлёт, и на мгновение Осаму кажется, будто он может заниматься этим вечно. Потом Инаризаки проигрывают первый матч, Осаму впервые в жизни видит Атсуму настолько голодным и осознаёт: Мии мечтают.* * *
3. Соль Он рассказывает Атсуму на следующий день после конца Весеннего турнира по дороге со школы — то есть в худший момент из всех возможных. В своё оправдание, Осаму не планировал ему рассказывать. Он вообще надеялся избежать этого разговора, потому что никакое планирование и никакая подготовка не помогут ему избежать головной боли от слетевшего с катушек Атсуму, как только он узнает. Но Атсуму узнаёт именно сейчас, потому что он всё болтает о том, как в следующем году близнецы Мия покорят Национальные, потом Японию, а потом и весь мир, а Осаму чувствует себя настолько виноватым, что его аж тошнит. Но если бы его стошнило, были бы зря потрачены дорогие суши, которыми команду вчера угостили. Атсуму реагирует не так, как он ожидал. Осаму ожидает нудную лекцию, какое-то отрицание происходящего, может даже кулак в глаз. Он совершенно не ожидает того, что Атсуму останавливается, смотрит на него так, будто наступил конец света, и до боли тихо спрашивает: — Что? Сердце Осаму крепко охватывают ужасные чувства, в груди что-то сжимается. Он тут же хочет забрать свои слова обратно, притвориться, что пошутил, сказать Атсуму: «Да, Тсуму, мы с тобой сразимся против всего мира». Но он не может, потому что Осаму, как и Атсуму, эгоистичный человек. — Я брошу волейбол после старшей школы. — Почему? Осаму неловко дёргается. Зря он сейчас об этом заговорил, особенно при посторонних. Возможно, задней мыслью он надеялся, что Атсуму не станет его душить в общественном месте, но план вышел боком. В итоге Атсуму так и замер посреди тротуара, не обращая внимания на людей, которые пытались его обойти. Он таращится на Осаму, будто никогда в жизни не видел его — как будто они были потерянными при рождении близнецами, случайно встретившимися посреди дороги. Может, так и есть. Осаму никогда не видел Атсуму таким. — Почему, — повторяет Атсуму, и теперь это уже не вопрос, а требование. Настроение Осаму тут же падает. Он ненавидит, когда Атсуму пытается давить своим старшинством, будто в двух минутах есть хоть какая-то разница. Как будто он родился, потому что сам захотел, а не потому, что Осаму выпихал брата, большая голова которого ему мешала. — Потому что я хочу быть шеф-поваром, — Осаму заставляет себя произнести это как можно увереннее, глядя Атсуму в глаза. Сказав это, он, наконец понимает. Понимает, что это не ошибка, и пошёл голос разума к чёрту. Как же всё-таки приятно произнести это вслух. И тут Атсуму разбивает его уверенность одним ударом. — Ты серьёзно думаешь, что сможешь стать шефом? — Атсуму говорит это так, будто он знает все секреты Вселенной, и самый интересный из них — то, что Мия Осаму не станет ни шефом, ни волейболистом, а будет просто ходячим разочарованием, обречённым жить в тени брата. Он говорит это так, будто сейчас дела так и обстоят, будто Атсуму далеко впереди, а Осаму постоянно гонится за ним. Это дико злит Осаму. Впервые в жизни он не понимает Атсуму. Он не понимает, действительно ли Атсуму считает, что он не добьётся успеха, или он просто знал, что эти слова ранят Осаму больнее всего. И Осаму не знает, какой из вариантов хуже. Он не хочет даже думать об этом, просто пытается не сорваться. — Ты ничем не лучше меня. Атсуму выглядит слегка растерянным. — О чём ты? Когда я такое сказал? Вообще-то так и есть, но… — Тогда нехрен на меня так смотреть, Тсуму. — Я не понимаю, о чём ты, — отвечает Атсуму, и Осаму, наконец, понимает, как живётся остальным людям. Он всегда думал, что телепатия близнецов — полнейший бред, но не мог отрицать того, что они с Атсуму как-то понимали друг друга, что у них был невербальный способ общения. Сейчас он чувствовал, каково это, когда тебя не понимают. Отвратительное ощущение. Он не знает, как объяснить Атсуму свои чувства. Он не знает, хватит ли ему вообще слов описать, как сильно он любит волейбол, как сильно он любит еду, как чертовски сильно он хочет играть вместе с братом вечно и как это просто уничтожит его, если он и впрямь пойдёт по этому пути. Осаму не знает, как это описать, поэтому он молчит. Он просто разворачивается и стремглав убегает домой. В тот момент Осаму жалеет, что они близнецы. Может, тогда он мог бы эпично уйти, а Атсуму не был бы вынужден идти домой вслед за ним. Может, тогда у него была бы своя дверь, которой он мог бы хлопнуть Атсуму прямо в лицо, и которую тот не мог бы взять и открыть так, будто он тут за всё платит. Может, тогда у Осаму было бы время, которое он мог провести в одиночестве — хоть один момент, одна секунда. Он стряхивает рюкзак и прячется под одеялом, тщетно пытаясь игнорировать Атсуму. Если бы всё было так просто, у них бы не было этих проблем. Осаму прожигает взглядом верхнюю койку и материт брата на чём свет стоит. «Ты ещё подавишься своими же словами, Тсуму. Я приготовлю тебе лучший ужин за всю твою грёбаную жизнь». Если он не может объясниться с Атсуму словами, значит надо просто показать.* * *
4. Брат Осаму четыре дня практически отшельничает на кухне и готовит столько риса, что хватило бы на всю Японию. Он использует столько ингредиентов для начинок, что удивляется тому, как соседние магазины ещё не закрылись. Мама уже дважды говорила ему прекращать, потому что никто не съест столько онигири, и платить за всё это он должен сам. Но Осаму готовит не просто онигири — он сделает лучший онигири, который Атсуму доведётся съесть за всю жизнь. Такой, что он сможет смотреть на Осаму только как на равного. Он перепробовал все возможные начинки: сушёные сливы, бонитовые хлопья, водоросли комбу… Он пробовал даже заграничные рецепты, а в момент особого прилива амбиций (или, скорее, отчаяния) — шоколад (он не хочет об этом говорить). Он пробовал приправлять рис солями, которыми раньше не пользовался, и обжаривать его перед тем, как придавать ему форму. Однажды он вылил полбутылки острого соуса сирача и в рис, и в начинку, и блин, боже, это была ошибка. Складывалось ощущение, что он перепробовал все возможные комбинации вкусов, и большинство получились весьма неплохими — по крайней мере, съедобными — но ни один не был похож на то, что он искал. Осаму осознал, чего хочет, лишь где-то к двадцатой попытке. Он хочет, чтобы его онигири был простым. Ему не нужно, чтобы на вкус блюдо было таким, будто в него входят дорогущие ингредиенты, за которые надо душу продать. Он хочет, чтобы по вкусу казалось, что этот онигири может сделать каждый, но чтобы повторить его было невозможно. Он хочет, чтобы на вкус онигири был полон безусловной любви и трепетной заботы: как гонки по холмам Хёго по утрам, как целые дни на площадке, как тихие разговоры по ночам. Он хочет, чтобы на вкус онигири был полон пасов и нападающих ударов, «пятюнь» и дружеских ударов о бок. Он хочет, чтобы на вкус онигири был как вечность, проведённая вместе. Осаму внезапно осознаёт, почему Атсуму так расстроился из-за того, что он бросает волейбол. Осаму прекращает попытки впечатлить. Он возвращается к основам, к тому, что хорошо знает: рис, нори и соль. Он снова насыпает рис в кастрюлю, выбрав зерно той фирмы, которую всегда покупает его семья, моет его один, два, три раза, а потом добавляет идеальное количество воды, чтобы в итоге рис получился воздушным. Он осторожно разрезает нори и отставляет миску соли на потом. Затем он принимается за начинку и не понимает, как он вообще мог выбрать что-то кроме тунца. Он нарезает рыбу, приправляет небольшим количеством майонеза и зелёным луком из огорода мамы и молча благодарит её за то, что она показала ему силу вкусной домашней кухни. Потом он всё перемешивает, посыпает руки солью и хватает мягкий, воздушный рис, помещает по центру аккуратный шарик из тунца и придаёт рису идеальную форму, надёжно завернув его в нори. Осаму кладёт блюдо на тарелку и добавляет последние штрихи, не сводя с него глаз. Он поверить не может, что Атсуму повезёт съесть этот онигири. Осаму ему завидует. — На, — Осаму ставит свой шедевр на стол перед Атсуму, который вскрикивает и отскакивает назад на стуле. Как будто Осаму поставил перед ним бомбу, а не лучший онигири за всю историю. — Блин, я чуть не обосрался, — Атсуму осторожно поглядывает на онигири, а потом на Осаму. — Что это? — В смысле «что это»? На что похоже? Атсуму наклоняется вперёд, рассматривая еду, снова откидывается назад и корчит мину. Осаму хочет врезать ему по морде. — Не отравлено хоть? — Я бы не поступил так с едой. — С едой, — повторяет Атсуму, которого это не впечатлило, глядя на брата. — А меня ты бы отравил. — Нет. Если бы я хотел тебя убить, просто задушил бы. А теперь ешь давай, пока я всерьёз над этим не задумался. Атсуму ещё мгновение смотрит на него и берёт онигири в руки, драматично нюхая блюдо. — Пахнет вкусно, — наконец говорит он. Осаму фыркает. — Просто «вкусно»? — Атсуму выглядит так, будто у него вот-вот слюни изо рта потекут. Атсуму его игнорирует и откусывает большой кусок. Его глаза тут же округляются, как тарелки, а уголки губ вытягиваются вверх. Он выглядит так, будто только что выиграл целый сет двадцатью пятью эйсами подряд. Еда Осаму заставила Атсуму выглядеть так же, как когда он играет в волейбол — увидев это, Осаму кажется, будто он стоит на вершине мира рядом с братом. — Охренеть, Саму! Это просто обалде-е-еть, — Атсуму снова откусывает большой кусок. Он выдаёт что-то ещё вроде «как ты вообще приготовил это», но Осаму не уверен, потому что его брат — дикарь, который не может жевать с закрытым ртом. Немного противно, конечно, но Осаму всё равно улыбается, наблюдая, как кто-то — нет, не просто кто-то, а Атсуму, — так наслаждается его едой. — Тсуму. — М? — Я не пропущу ни один твой матч. Атсуму прекращает жевать. Он кладёт онигири на тарелку и как-то забавно смотрит на брата, открывая и закрывая рот столько раз, что Осаму начинает терять терпение. Наконец, он решается. — Я не думаю, что я лучше тебя, Саму, — Осаму едва успевает моргнуть, как Атсуму внезапно начинает тараторить по сто слов в секунду. — По крайней мере, ещё нет. Но и ты не лучше меня. А вот я стану лучше. Однажды я буду пасовать лучшим нападающим в мире, а ты будешь сидеть в своём модном магазинчике и завидовать тому, что ты не один из них. А когда я выиграю для Японии золотую медаль, ты будешь умолять меня, чтобы я съел осамугири. В речи Атсуму прозвучало столько всего интересного, но Осаму выдаёт лишь одно: — «Осамугири»? — Название твоего ресторана. «Осаму» плюс «онигири». — Не, я понял. Но это, — Осаму пытается подобрать слова, — самое хреновое название, что я когда-либо слышал. — А?! Ну а как бы ты тогда назвал свой ресторан? — Я думал взять «Онигири Мия». — А, — Атсуму постукивает пальцем по подбородку, будто на него вот-вот снизойдёт озарение. — Хм-м-м, в принципе неплохо. Логично, что ты захочешь воспользоваться фамилией, когда я стану богатым и знаменитым. Если люди узнают, что ты — мой бро, бизнес в гору пойдёт. — Тсуму. — М? — Ты хочешь, чтобы я тебя придушил? Атсуму поднимает руки в воздух, якобы сдаваясь. — Та шучу я, шучу! Сам же знаешь! Я знаю, что в ресторан пойдут не только за моим именем! Люди к тебе пойдут, потому что иначе они многое потеряют. — Заткнись, — отвечает Осаму, но с улыбкой на лице и без резкости в голосе. — К тому же, отчасти ты прав. — Чего? — Отчасти они будут приходить за тобой. Я сделаю это, — Осаму показывает на наполовину съеденный онигири на тарелке, — «особым рецептом Тсуму». Атсуму смотрит на него так, будто Осаму и впрямь только что убил его. Осаму как-то мягко, тепло улыбается в ответ, и Атсуму пихает его в бок, говорит прекращать с этим. В итоге Осаму усмехается лишь сильнее. Всё у них будет хорошо.