пора возвращаться домой

Когда я впервые встретил тебя, то потерял дар речи. Ступор, да? Да! В тот день была замечательная погода: воздух был пушистый, прямо как твои волосы, что торчали из-под ша́пы. Мне тогда нестерпимо захотелось их потрогать. Нет, Тэхён. Нельзя. Ты был одет в широкие джинсы, в чёрную джинсовую куртку, а на макушку нацепил ту самую ша́пу, что скрывала твой чёрный пух. Невероятный. Притягательный. Мягкий. Верю ли я в любовь с первого взгляда? Определенно! Иначе как мне объяснить Тебя? Но я бы немного перефразировал: любовь с первого мгновения. Ты не смотрел на меня, даже не замечал по началу. Я смотрел один. Обрати на меня внимание, ну же… Обратил. Ты смотришь на Меня. А затем немного приподнимаешь уголок губ, глаза твои горят, будто ты чёрный кот в кроме-е-ешной тьме. Отталкиваешься от асфальта и неспешным шагом приближаешься ко мне. Ты словно хищник, который наступает на свою жертву. Да, всё верно. Я жертва. Жертва твоего своего безумья. Ты подходишь ко мне совсем-совсем близко, смотришь так нагло, улыбаешься так нахально. Ты знаешь, что ты выше меня. А я и не спорю. Очи твои, омуты. Море…в нём звёзды россыпью сияют, и ночью отражается Луна. А она сейчас большая. Твои глаза тоже большие. В них Вселенная. Я влюбился в неё в одно мгновенье. Да, любовь в одно мгновенье…чёрт тебя дери! Я злюсь, потому что в глазах твоих я вижу одинокую звезду. Она почти погасла, горит едва-едва. Ты, правда, так одинок, моя Вселенная? А здороваешься всё с тем же лицом: — Здравствуй! Ты Тайго двадцать два ноль семь? Я слышу звуки космоса, звёзд, планет… Это твой голос? — Смотря для кого. — Я тоже умею быть хитрым. — Для ДжейКея двадцать два двенадцать. — Мило улыбаешься, чертяга! Действуешь на меня как наркотик — хоть я и ни разу не принимал — эйфория. — Ты меня узнал, ДжейКей. Протягиваю руку, но ты не так далеко, чтобы тянуться вперёд. Твои руки тоже мягкие. А во мне взрывается Солнце. Подумать только… Солнце! Конец света! И ты сам весь мягкий. А мои руки сухие, в принципе, как и я весь. Стою, а вместо лица моего камень. Даже улыбку не натяну, колется. Сухой сухарь, чёрт! Тайго двадцать два ноль семь и ДжейКей двадцать два двенадцать — это наши с тобой никнеймы, которыми мы общались друг с другом на протяжении 2-ух месяцев: июль — август. Я знал о тебе только то, что ты любишь Космос и всё, что с ним связано. Ещё на фото профиля у тебя был и есть Астронавт. Тогда я ещё ни о чём не догадывался… Ты привёл меня тогда в своё любимое кафе на шестой авеню Нью-Йорка, неподалёку от Брайант парка. Мы взяли бутылку красного полусладкого для открытой беседы, плед для теплоты ощущений и по булке для голодных, воющих на пару, желудков. Вышли на открытую местность, присели на траву, откупорили бутылку и полились наши речи обо всём и ни о чём. Я готов слушать твой голос всегда, моя Вселенная. Разговорились так, что не заметили, как на улице стемнелось. И как прошло 3 месяца. Что? Так быстро? Уже ноябрь, а ты так мне и не раскрыл свой секрет, ДжейКей двадцать два двенадцать. Зато раскрыл его я сам. Случайно. Правда. Не ругайся, ведь должен это делать я. Потому что… Как ты мог молчать о том, что однажды навсегда уйдёшь? Как ты мог, моя Вселенная! Я тогда открыл твой телефон, а там всё на ладони как. Как? Pain. Болю, не могу. Колотьё, жжение посередине меня. Сердце или душа? Душа или сердце? А может, и то и другое? Ты в тот день второго ноября остался на ночь у меня, плескался в ванной после нашей ночи. Да-да, мы пара. Мы — одно целое. «Целым называется то, у чего не отсутствует ни одна из тех частей, состоя из которых оно именуется целым от природы, а также то, что так объемлет объемлемые им вещи, что последние образуют нечто одно» — говорил Аристотель. Видишь, ДжейКей двадцать два двенадцать, мы были и есть одно целое? Ты тогда вышел из душа в полотенце на бёдрах, будто с защитным щитом, а на губах твоих зацелованных мной же, светилась самая яркая улыбка. Ярче Солнца. Но ты заметил мой отсутствующий взгляд здесь, направленный в стену напротив. Всё верно, я не здесь. Я там. Твоя улыбка померкла и стала не как Солнце, а как Луна. Ты туда полетишь? Что ты там забыл, моя Вселенная? — Ты не говорил, кем работаешь. Это потому что ты подписал соглашение о неразглашении, или потому что думал, что рано или поздно всё станет явным, оттого и тянул? — спросил я тогда тебя. Мой голос звучал так громко в комнате пустой без звуков. — Я боялся. — Ответил ты и присел на колени напротив моих. Я на кровати, ты – на полу. Смешно. Теперь я выше тебя. — Чего? — коротко. — Того, что после этого ты мог мне и совсем не ответить. — Справедливо, правдиво. Ты как всегда прав, ДжейКей двадцать два двенадцать… Это последнее, что ты в тот день сказал. Оказалось, ты физик-астроном. А я-то думал, чего ты такое говоришь, прям как учённый. Ты нужен там, необходим. Ты просился домой, туда. Тебе пора. Пора возвращаться домой. А я эгоист. Но ты нужен мне здесь, необходим. Моя Вселенная…? Сейчас двадцатое декабря, сегодня около полуночи, ты пришёл ко мне с Луной. А ведь точно летишь туда… Сувенир жаль не само́й, а так, с мага́за. Но прижимаю его к себе так, будто и правда ты мне её достал, собственноручно. Тогда и занялись любовью, страстью, чувствами и нежностью. Окутало тогда весь дом мой шумом космоса, звёзд, планет…моя Вселенная… Утром ты оставил мне письмо на тумбе, заботливо прибрал меня. Письмо наказано открыть, когда в машине буду, стоять на пустом асфальте, откуда открывается вид на станцию. Далеко-о-о. Так далеко-о-о Вселенная. Дата — двадцать два двенадцать. ДжейКей. Я приезжаю ровно в дату. Стою, выжидаю, письмо тереблю в пальцах. Идёшь ты. Честно? Меня парализовало. Почему ты такой? Почему я тебя так люблю? Ты садишься в мою машину, рядом на сиденье. Ты в той же чёрной джинсовой куртке, только без своей ша́пы, и я могу потрогать твой черный пух на макушке. Мы оделись одинаково: я тоже в чёрном бомбере. Как знали, как чувствовали — встреча. Нет, не последняя. Крайняя. Берёшь мои пальцы в свои, переплетаешь, сидишь. Смотришь так, будто это я твоя Вселенная, а не наоборот. Молчишь, потому что говорят глаза. Я знаю, я тоже тебя, моя Вселенная. Мы сидели так около двух часов, пока тебе не позвонили. Я так и остался сидеть в машине один. Один. Alone. Ты лишь оставляешь мне нежный поцелуй на «сухой» щеке. Нет, не последний. Крайний. Ты не говоришь «Прощай», не говоришь «До свидания». Это наш конец. А конец — это начало. Настала пора возвращаться домой. Но твой дом в моём сердце, и оттуда ты не уходил. И никогда … . А я и не отпущу тебя. Ты даже не надейся, моя Вселенная. Чон Чонгук, который ДжейКей двадцать два двенадцать, или ДжейКей двадцать два двенадцать, который Чон Чонгук. 2212 — это дата начала отсчёта. 10… 9… 8… 7… 6… 5… 4… 3… 2… 1… Я начинаю читать твоё письмо. — Пуск! –зажигание — предварительная, промежуточная, главная, подъём. — Есть контакт подъёма! Ракета отрывается от стартового стола, и ты покидаешь меня. Моя Вселенная…