Ноябрьский ветер

Шерил аккуратно, почти кропотливо выводит букву за буквой, но спотыкается на середине очередного предложения и понимает, что так и не придумала, как его закончить. Она теряет мысль, хотя может они все сами разлетелись, подобно вольным птицам. В голове опять пусто. Бесцветное отвратительное ничего. Тело будто оцепенело, хотя она сидит прямо рядом с камином. Блоссом несколько секунд смотрит на исписанный тетрадный лист, полный неаккуратных исправлений, и проделанная работа кажется в этот момент бесполезной и абсолютно никчёмной. Шерил нравится порядок. Когда строчки идеально ровные, буквы непременно одного размера и наклон слов не иначе как вправо. Поэтому Блоссом вырывает страницу, вяло комкает литок и, тихо вздохнув, бросает его в камин. Полыхающий огонь послушно набрасывается на клочок мятой бумаги и лелеет в своём обжигающем зареве, вскоре его уже становится не видно из-за яркого пламени. Шерил поднимается с мягкого кресла, чувствуя, как гудит голова, и закрывает тетрадь. Вообще то, она упёртая – обычно не сдаётся так быстро. Привыкла пытаться дважды, если придётся – пробовать трижды и даже больше. Но она также не любит терять время впустую, а сейчас вполне уверена, что у неё не выйдет ничего стоящего. Блоссом откладывает сочинение, заданное в школе на потом, хотя вообще то ей это не свойственно. Но в последнее время ей всё чаще кажется, что она перестаёт быть собой, словно теряет собственное «я» в череде текущих друг за другом дней. Мысли в голове то и дело путаются, разбегаются в разные стороны, и ей слишком трудно собрать их все в стройные шеренги однозначного мнения. Девушка накидывает пальто, всё ещё неизменно красное и пытается казаться абсолютно такой же, как раньше, игнорируя тот факт, что сама не верит в успех этой авантюры. Напрочь забывает про шарф, хотя за окном царствует промозглый ноябрьский ветер, и, толкнув тяжелую деревянную дверь Тронхилла, выходит на улицу. Небо абсолютно серое, монотонное. Тучи стелятся низко, будто напоминают об обещанном в прогнозе погоды дожде. Шерил наплевать. На погоду, вообще на всё вокруг. Она не знает куда идти, родной Ривердэйл кажется каким то незнакомым и совершенно пустынным в угрюмом свете пасмурного дня. На улицах вокруг слишком тихо, слышны лишь завывания ветра и чувствуется запах пожухлых прелых листьев под ногами. Сегодня вечером у Джози тусовка. Шерил, кажется, впервые не идёт. Не собирается, не думает, какое платье надеть и что бы такое незабываемое выкинуть на публике, чтобы об этом ещё месяца два ходили сплетни. Пытается напомнить себе отчаянно, рьяно, что она всё та же сучка в красном, пламя, сжигающее всё вокруг и главная стерва школы. Не получается. Не может. Внутри какая-то пустота, пожирающая, бездонная, утягивающая в пропасть. Она пытается разобраться в своих чувствах, отчаянно копается в себе, как делала всегда, оставаясь одна. Но сейчас почему то складывается ощущение, будто всё это напрасная трата сил и времени. Она ищет что-то призрачное, неизвестное, несуществующее. Того, кем являлась раньше. Не находит, ясное дело. Жизнь будто началась с чистого листа без её разрешения, по щелчку пальцев, раз и всё. А он изуродован кляксами и покрыт грязью последних событий. Так что слово чистый, однако, со всем произошедшим не вяжется. Её сердце остановилось, будто заледенело изнутри, когда могила Джейсона была засыпана ровным слоем кромешно черной земли. В ней родилось отчаяние, терпкое, беспросветное, когда родной отец повесился, будто это ничего для него не стоило. С тех пор, как мать превратила дом в бордель, она с грохотом падала в пустоту раз за разом, пытаясь уйти, убежать, сгинуть из этой долбаной реальности, затолкать её в задницу. Не получилось. Попытка провалилась с противным треском. Реальность наваливается целой тучей проблем, отдаётся на языке вкусом горечи двойного эспрессо, потому что она боится спать по ночам, вырастает прям перед носом непреодолимой стеной, которую отчаянно хочется снести, чтобы двигаться дальше, выпутаться наконец из этой гадкой трясины. Она не может, увязла по горла. Шерил обессилена, устала пытаться жить как раньше, устала искать отголоски старой себя и притворяться самой себе, что осталась всё той же. Это просто не действует. Так что нахер. Кормить враньём себя саму просто убого. Блоссом пинает лисья носками лакированных сапог, поднимает взгляд от бурого покрова и оглядывается по сторонам. В парке пустынно и тихо. Воздух пропитан характерным осенним унынием. На неровных асфальтовых дорожках невысохшие лужи, полуголые ветки деревьев переплетены причудливым образом, словно грубое кружево. Нещадный ветер срывает остатки листьев, изредка попадаются скамейки с выцветшей краской. Небо светло-серое, низкое, блёклое, того и гляди пепел повалит вместо дождя. Блоссом наконец останавливается, прислоняется спиной к какому то дереву, безостановочно вдыхает насыщенный прохладой воздух, будто не может насытиться, а в горле уже першит. Она едва обращает на это внимание. Все называют её Шерил-бомбочкой и, кажется, верят, что внутри неё живёт неукротимый огонь. Но и он когда-нибудь затухает, гаснет, просто меркнет. От пламени внутри неё уже ничего не осталось. Шерил абсолютно продрогла под порывами студёного ноябрьского ветра. Он треплет медные волосы, сушит яркие карминовые губы, сеет холод внутри и снаружи. Новым порывом приносит с собой очередную порцию колючего отчаяния. Блоссом чувствует себя уверенней, когда может контролировать ситуацию, когда у неё в руках бразды правления и определённая власть. Но это чувство будто утекло сквозь пальцы. Безвозвратно. Как будто навсегда. Шерил не знает, когда её жизнь превратилась в откровенный бардак, беспросветный хаос и череду неприкосновенных событий, которые проносятся рядом, будто кадры киноленты. Она не может ничего изменить. И вот опять это дурацкое «не может». Девушка делает ещё один глубокий вдох. Успокаивается. Остывает. Примиряется с неизбежной реальностью. Что же всё таки значит ломаться, рассыпаться на куски, оседать в воздухе невидимой пылью? Шерил задаётся этим вопросом и гадает, испытала ли она это на себе. Не знает, но ощущение такое, будто она давно перестала чувствовать себя чем то настоящим, материальным, живым. Ей отвратительна эта слабость. Кожу легонько покалывает от холода, мурашки не сходят уже добрых полчаса, видно, обосновались окончательно и теперь уже смело танцуют где-то на предплечьях. Воздух выходит из организма едва заметным невесомым паром. Блоссом открывает глаза, блёклый цвет неба кажется слишком уж светлым и неприятным после пустынной темноты под закрытыми веками. — Шерил, — слышит она знакомый голос справа и неспешно поворачивает голову. Тони стоит и просто смотрит на неё внимательно, пристально, даже слегка настороженно. Розовые пряди, которые в первый день знакомства показались Блоссом сущей безвкусицей, причудливо развеваются на ветру. Кожаная куртка Змеев сидит на ней как всегда идеально. Шерил удивлена, что видит Топаз не иначе как здесь. Она не знает, что между ними, просто понятия не имеет, а разбираться ещё и в этом не осталось сил. Они, кажется, не общались около недели, и Блоссом в очередной раз теряется, не знает, что сказать. Просто молчит. Тони подходит ближе, а Шерил тем временем читает в её глазах обеспокоенность. — Всё хорошо? — глупый вопрос. И Топаз это понимает, Шерил подмечает по поджатым на секунду губам девушки. —Ты не появлялась почти неделю в школе, а слухи ползут разные… — Не удивительно, — просто отвечает она, немного помолчав. Размеры Ривердэйла никак не вяжутся с количеством сплетен, кишащих в его глубоких скользких недрах. Здесь невозможно ничего скрыть. И это известно без исключения каждому жителю. Люди любят обсуждать чужую жизнь, смотреть на всё со своей точки зрения и никак иначе. Делиться друг с другом сокровенным мнением и нашептывать на ухо незнакомцу грязные секреты своих друзей. — Я хочу поговорить, — настойчиво и твёрдо начинает Топаз, с виду она спокойна, но Блоссом чувствует, как внутри девушки плещется волнение. Шерил кивает, словно разрешает таким образом продолжать, хотя отлично знает, что Топаз не нужны никакие разрешения. На какое то время воцаряется гнетущее молчание, протяжная пустота. Шерил чувствует напряжение в теле, в воздухе. Холод сковывает руки, нерешительность сковывает язык. — Ты замерзала, — подходя ближе выдыхает Тони. Звучит не как вопрос, и поэтому Боссом не отвечает. — И тебе нужно поспать, — добавляет Топаз чуть погодя. Шерил лишь поджимет губы, она и сама уже не помнит когда последний раз ей удавалось спокойно пережить ночь без жутких кошмаров от которых в глотке ком, а в голове галерея жутких сцен. — Пойдём, — голос Тони звучит твёрдо, убедительно, не оставляя выбора. Девушка вытягивает из кармана руку Шерил и тянет в неизвестном направлении. Блоссом едва не взгдрагивает от неожиданности. Пальцы Тони почему то приятно тёплые, в отличие от её собственных, которые уже едва сгибаются от морозного ветра. Шерил не сопротивляется, не хочет совершенно, просто позволяет вести себя куда-то. Вообще-то, это не осмотрительно, Блоссом совершенно не владеет ситуацией, но её единственное оправдание – обычное доверие. Беспричинное, наивное и банальное. Но его достачно. Становится теплее, будто зажгли факел среди снежной пустыни внутри неё, и голимый лёд никуда не делся, но появился маяк, маленький источник света, хоть какая-то надежда. Они идут в молчании минут семь, и только когда в поле зрения появляются разрозненные ряды трейлеров, Шерил понимает, что Тони ведёт её к себе. Одной рукой девушка достаёт из кармана куртки ключи, другую всё ещё позволяет держать Шерил, их пальцы переплетены. В помещении тепло. Это Шерил замечает сразу. Она никогда здесь не бывала, но почему трейлер Тони кажется даже роднее, чем Торнхилл, где она прожила всю свою жизнь. Здесь находится две маленькие комнатки, обставлены они довольно просто, но глаза разбегаются от обилия интересных деталей. Вообще то, это как раз в стиле Топаз. Вокруг царит лёгкий беспорядок, но он ни сколько не смущает ни одну из них. Кровать поспешно накрыта малиновым пледом, на ней беспорядочно разбросаны подушки, на барной стойке громоздятся неубранные чашки, из небольшого окна открывается вид на придорожный густой лес, а на узком деревянном столике горит лампа. Шерил замирает у порога и оглядывает внутреннее убранство с лёгкой улыбкой. Тони заботливо забирает у неё пальто и по-хозяйки пристраивает его на вешалку. На стене сияет дешевая гирлянда, проливая золотой свет подобно светлячкам, рядом висит пара непонятных постеров. Весь этот уют не просто визуальное удовольствие и хорошая картинка, по крайней мере, не для Шерил, которая привыкла без конца лицезреть строгое убранство Торнхилла день и ночь. Этот уют впитывается в кожу, немыслимым, волшебным образом отдаётся внутри порцией идентичного спокойствия и тепла. Тони проскальзывает в соседнюю комнату, обещая вернуться через минуту. А Шерил, пользуясь её отсутствием, принимается рассматривать фотографии, повершенные на стену с помощью обычного скотча и, как она предполагала, сделанные самой хозяйкой. Но, вообще-то, она не успевает насладиться этим зрелищем сполна, Топаз возвращается быстрее чем Шерил предполагала, неся в руках два стакана. Тони привычным движением плюхается на кровать, как то умудрившись при этом не разлить напитки на плед, и Блоссом нерешительно следует её примеру. — Вишнёвая кола, — сообщает девушка, скрещивая ноги и опираясь спиной на стену рядом с кроватью. Устроившись поудобнее, Тони протягивает один стакан Шерил. — Лучше бы тебе выпить сейчас горячего чаю, но у меня только зелёный, а ты его ненавидишь. Блоссом растягивает губы в слабой улыбке, удивляясь, что Топаз знает и помнит такие мелочи, хотя они общаются более менее близко не дольше месяца. Она подносит стакан к губам, делает глоток, и вкус газировки кажется каким-то странным, слегка непривычным. Шерил в лёгком замешательстве поднимает взгляд на Тони. — А, да, там ещё виски, — будничным тоном добавляет та. Шерил улыбается ещё шире, не замечая, как на сухих обветренных губах натягивается кожа и осознавая, что Топаз, пожалуй, обладает бесценным даром угадывать, что ей нужно, даже в тех случаях, когда этого не знает она сама. — Спасибо, — искренне шепчет Блоссом и ясное дело, благодарит не только за виски с колой. Тони сидит близко, их плечи почти соприкасаются, за окном бушует порывистый ноябрьский ветер и сносит всю старую жизнь к чертям, но Шерил, кажется, впервые не жалеет об этом, сидя здесь рядом с Топаз.