Пятнадцать минут

— Жаль, дела плачевны, жаль, но я плохой… — Джин негромко напевал себе под нос и крутился у зеркала уже битых полчаса и постепенно шел на рекорд, практически большую часть времени потратив на укладку своих выкрашенных для выступления волос. — Тебе идет. Хада скосил вопросительный взгляд на отражение в зеркале за своей спиной. Стоявший в паре метров позади него Тарик лишь пожал плечами и выразительно оглядел его фигуру с головы до ног. А посмотреть-то в самом деле было на что: высокое стройное тело обтягивал латексный иссиня-черный костюм с меховым воротником и ремешками, выгодно подчеркивая каждый изгиб и в особенности узкую талию, так и манящую обхватить ее руками. — Твой новый костюм, — пояснил с ласковой улыбкой, на что виртуоз приподнял бровь, фыркнул и вернулся к наведению марафета. — Тебе в нем хотя бы удобно? — Неудобно спать на потолке и то, потому что одеяло сваливается, — подал наконец голос Джин, снова покосившись на своего партнера и одним движением застегнув молнию на своем комбинезоне. — Удобство в таких вещах порой вынуждено отходить на задний план перед красотой. Впрочем, отвечая на твой вопрос: да, удобно, — он принялся возиться с ремешками. — Тебе нравится? — По-моему, слишком откровенно, ты так не думаешь? — Тарик подошел поближе, замерев за его плечом и встречаясь взглядом с ярким красным глазом виртуоза — линза, как и краска, заменила его настоящий. — В вопросах красоты ничего и никогда не бывает «слишком», — с поучительным пафосом отозвался Хада, не сводя с него своего внимательного взора из-под полуприкрытых ресниц, задумчиво покручивая в длинных пальцах застежку. — А с каких пор ты стал таким правильным и застенчивым? — Ничего я не застенчивый. — Да что ты говоришь? Широкие ладони опустились на изящную талию Джина, тонкую настолько, что ее целиком можно было обхватить пальцами, и еще место останется. Тарик с упоением наслаждался тем, как идеально она умещалась в его руках, будто бы специально для них созданная, и как же здорово было перебирать по ней поверх гладкой кожи костюма. Пальцы вкрадчиво поползли выше, подцепили застежку и медленно потянули вниз, но были остановлены рукой Хады и его выразительным взглядом: — Тарик, у нас выступление через пятнадцать минут… — Так это же славно, у нас есть целых, — с выражением выделил это слово, отведя светлые пряди в сторонку и проводя носом вдоль шеи Джина, с восторгом подмечая, как смуглая кожа от его шепота тут же покрывается мурашками. — пятнадцать минут. — На моей памяти в пятнадцать минут мы никогда не укладывались, — последовал ехидный ответ и тут же оборвался шумным вздохом, когда к шее прильнули чужие горячие губы. Хада чуть повел головой, завел руку назад и машинально опустил ладонь на голову мужчины, запутавшись в длинных волосах, собранных в аккуратную косу. Ответом ему послужил одобрительный выдох и еще один крепкий поцелуй пониже уха. Ногти виртуоза предупреждающе с намеком царапнули кожу на затылке. — Никаких следов. — Как скажешь, — Тарик тихо посмеялся, опаляя тонкую кожу своим дыханием, с сожалением думая о том, как же все таки хотелось бы не послушаться и оставить парочку ярких отметин на видном месте. Но Джин к своему идеальному внешнему виду относился очень трепетно, и в прошлый раз за подобную выходку ему пришлось очень… долго извиняться. Да и сам таргонец не был лишен благоразумия, если один из солистов их группы появится на сцене в неподобающем виде, поползут не только слухи — пронырливые журналюги не упустят возможности раздуть из этого очередную грязную сенсацию. Не то чтобы Хаду в самом деле волновали эти слухи, однако настроение они были способны ему подпортить, а виртуоз без настроения — это бомба замедленного действия, никогда не знаешь, в какой момент рванет и какие у этого будут последствия. А уж за последствия можно было не сомневаться… Экран смартфона Джина, лежащий на столике, загорелся входящим сообщением, виртуоз потянулся было к нему, но Тарик его опередил и перевернул телефон экраном вниз, с невозмутимой улыбкой встретив чужой недовольный взгляд. — Не отвлекайся, — прошептал он на ухо, все-таки подцепив застежку, и плавно потянул вниз, расстегивая длинную молнию до самого конца, обнажая кусочек смуглой груди и живота, чтобы тут же проскользнуть ладонью в образовавшееся открытое пространство, пока губы вовсю помечали шею поцелуями. — Ты невыносим, — Хада прикрыл глаза и прикусил губу, откидывая голову немного назад, Тарик тут же охотно подставил плечо под чужой затылок, не отрываясь от кожи, терпко пахнущей одеколоном, пеной для бритья и дымом от его излюбленных ментоловых сигарет. — За это ты меня и любишь, разве нет? — руки уверенно потянули латексную ткань немного вниз, обнажая спину с россыпью родинок, к одной из которой Тарик тут же прижался губами. — Кто сказал такую… глупость, — Джин облизнул пересохшие губы и оперся руками о столик, неровно выдыхая и слегка ежась от лизнувшей кожу прохлады, зябко поводя плечами. Таргонец послал ему смешливый взгляд в отражении, тепло коснувшись губами приглашающе выставленной косточки позвоночника на загривке, затем подхватил Хаду за бедра, разворачивая лицом к себе и бесцеремонно усаживая на столик, не обращая внимания на посыпавшуюся на пол косметику и средства для ухода. Ладонями с удовольствием выгладил гибкое смуглое тело от узких бедер до груди, цепочкой поцелуев прошелся вдоль шеи, оставив легкий укус на тонкой ключице, и опустился на пол у его раздвинутых длинных ног. Латекс плотно обтягивал их, словно вторая кожа, и было невозможно приятно вести по этой сумасшедшей длине от лодыжек до самих бедер, осязая каждую выступающую косточку и уютные изгибы. Джин с дернувшейся бровью покосился на разбросанные флакончики и скляночки, выдохнул и бросил долгий взгляд вниз, опершись спиной о зеркало, опустил ладонь на волосы Тарика, мысленно негодуя, что те сейчас не распущены — зарываться пальцами и играться с этими длинными шелковистыми прядями ему страсть как нравилось. Горячее дыхание обожгло низ живота, погнав вверх по позвоночнику стайку мурашек, на пах легла теплая ладонь, огладила и скользнула под одежду, мягко обхватывая его пальцами, заставив дыхание сорваться, участиться. Хада немного поерзал, устраиваясь поудобнее и прикрывая глаза, неприятное, грызущее изнутри волнение, что он испытывал в последние часы перед их грядущим выступлением, постепенно отошло на второй план, уступив место совершенно другим ощущениям и эмоциям. Впрочем, на размышления времени ему не дали, — а его у них и так практически не было, — на место теплой руки пришел чужой рот, и Джину стало совсем не до мыслей об выступлении. Он с громким вздохом откинул голову назад, уперевшись затылком в зеркало, смял ладонью волосы Тарика у корней, чуть шкрябнув ногтями кожу головы. Таргонец отлично знал, как доставить ему удовольствие, и не упускал возможности этим пользоваться, пропуская его глубже в свой рот, пока головка не уперлась в узкое горло. Ладони придержали дернувшиеся было бедра на месте, не разрешая двигаться, и Джин с тихим стоном выгнулся, смяв пальцами стальной руки край столика до треска. Удовольствие прокатилось по телу обжигающей волной, плеснуло на скулы краской, мышцы живота напряглись, и Тарик невольно залюбовался этой картиной, этим самым прекрасным и желанным телом, доверчиво открытым, выгнувшимся, одновременно остро жалея, что у них было всего лишь каких-то пятнадцать минут, потому что иначе… В дверь гримерки раздался неожиданный громкий стук, и оба мужчины замерли, синхронно повернулись в ту сторону. Слава всем богам, что Тарик предусмотрительно закрыл дверь на замок, когда только вошел в комнату, иначе неприятного казуса было бы не избежать. — Джин, время! — прозвучал высокий женский голос, и стук повторился. — У вас выход через десять минут, заканчивай там прихорашиваться! — Я… — голос виртуоза предательски сорвался, и мужчина поспешно зажал себе рот рукой, бросив возмущенный взгляд на Тарика, который с лукавыми смешинками в глазах снова забрал его в рот и принялся уверенно доводить его до края, помогая себе рукой. — Я сейчас… буду!.. — Джину стоило больших усилий выговорить это ровным голосом, и только когда послышались звуки удаляющихся шагов, он шумно выдохнул носом и обхватил дрогнувшими ладонями голову таргонца, который, судя по всему, решил свести его с ума. Гримерку наполнили звуки тихих, едва сдерживаемых стонов и вздохов, Хада выгибался, демонстрируя изгиб своего позвоночника, по которому так приятно было скользить ладонью, суетливо ерзал и приподнимал бедра навстречу, запрокидывая голову и кусая губы от разливающегося по телу удовольствия, скапливающегося в паху и вот-вот грозившегося накрыть его с головой. Губы теснее сомкнулись вокруг напряженного, пульсирующего члена, Тарик усилил напор, помогая своему любовнику достигнуть разрядки, и когда смуглое тело порывисто выгнулось, он отстранился, выпустив его изо рта, накрыл головку ладонью, чтобы не испачкать их обоих, и оставил легкий укус на бедре чуть повыше косточки, пережидая чужое удовольствие. А затем потянулся за салфетками, чтобы привести расслабленно обмякшего Джина в порядок. — Ну вот, а ты переживал, что мы не успеем, — чмокнул его в висок и одним движением застегнул молнию его костюма, любуясь ярким румянцем на щеках. Растянул губы в донельзя довольной улыбке, словно сытый кот, когда Хада со стоном отпихнул его в сторону, сполз со стола и схватился за свой смартфон, еле стоя на подрагивающих ногах. Облегченно выдохнул, когда часы показали еще три минуты и больше десятка непрочитанных сообщений, с тревогой оглядел себя в зеркале, придирчиво уделив внимание шее на предмет оставленных следов. — Зная тебя, могли и не успеть, — Джин закатил глаза, торопливо отвечая на пропущенные сообщения. Тарик лишь тихо рассмеялся, подхватил своего любовника под руку и потянул в сторону выхода: — Пойдем, мой дорогой виртуоз, тебя ждет твоя любимая публика.