Ты не умеешь врать

Как же хорош был Ксеро в бою. До встречи с ним Маркоту никогда прежде не доводилось наблюдать за кем-то, кто в битве будет так же элегантен и одновременно ожесточён. Для рыцаря любой бой был сродни ритуалу или своеобразному танцу, в котором ему даже не обязательно было наличие партнёра, ведь, в любом случае, никому бы не удалось поспеть за его ритмом. Ксеро наносил удары и кружил по арене с такой завидной лёгкостью, словно в эти моменты за спиной у него вырастали невидимые крылья. Плавными, отточенными движениями меч стремительно рассекал воздух, и практически каждый удар метко приходился точно по оппоненту; следом он моментально отскакивал в сторону, ловко уворачиваясь от ответных ударов, каждый раз идеально приземляясь на ноги. Мастерство, достойное королевского рыцаря. У Маркота не было и шанса одолеть Ксеро в честном бою. Бросать рыцарю вызов осмеливались лишь отчаянные смельчаки либо пустоголовые глупцы, и после стольких сражений, традиционно оканчивающихся поражением Маркота, он уже не знал, к какой из двух категорий себя относить. В определённый момент Маркот задался тревожащим вопросом: а действительно ли он сражается с Ксеро ради возможной победы? Не раз мотылёк ловил себя на том, что невольно любуется ловкими маневрами рыцаря, порой засматриваясь на него так долго, что открывался для удара, получая ощутимый нагоняй за «невнимательность». Смеясь, Ксеро приговаривал: — Тебе нужно быть порасторопнее, Марк. Ты точно так же витаешь в грёзах, когда сражаешься по-настоящему? — Нигде я не витаю. Просто оступился, — раздражённо отвечал ему воин. И каждый раз лукавый взгляд Ксеро, брошенный исподлобья, так и говорил: «Разумеется. Всего лишь оступился. Научись врать, Маркот». Одно мотылёк раз и навсегда уяснил — Ксеро не поддавался и никогда не делал поблажек. Каждый раз рыцарь дрался в полную силу, однако ни разу, даже случайно, не ранил его. Казалось бы: движения Ксеро были такими быстрыми, целенаправленными и тяжёлыми, что успеть вовремя затормозить в случае, если противник, очевидно, не успеет парировать удар, не представлялось возможным. Но каким-то волшебным образом контроль Ксеро над оружием был настолько превосходно сбалансирован, что казалось, будто гвоздь являлся продолжением его собственной руки. Иных слов описать мастерство рыцаря просто не находилось. Он орудовал гвоздём с такой лёгкостью, будто оружие весило не более обычной соломинки. Когда тонкие пальцы Ксеро касались рукоятки гвоздя, крепко сжимали или ловко прокручивали клинок в воздухе, да даже когда тот просто лениво опирался об неё ладонью, пока длинное лезвие было воткнуто в землю, всё, о чём мог думать Маркот, это его изящные, суставчатые руки. Сильные и удивительно ловкие, натренированные подолгу размахивать гвоздём, мозолистые и покрытые шрамами от частых сражений, но в то же время нежные, тёплые и внимательные, когда в очередной раз ободряюще похлопывали Маркота по плечу. Вот чёрт! Он опять задумался, едва ли успев заблокировать щитом следующий удар рыцаря, пошатнувшись от мощной отдачи. Главное — держаться на ногах, ведь падение означало поражение. Маркот откинул щитом руку Ксеро, направившую в его сторону гвоздь, и воин в красных доспехах поспешно отскочил в сторону, взметнув с земли столб пыли. Сорвавшись вслед за рыцарем, совершая моментальную ответную атаку, Маркот рассёк лишь воздух: в том месте, где буквально секунду назад приземлился Ксеро, рыцаря и след простыл. Всего за мгновение он успел пропасть из поля зрения мотылька и внезапно появиться слева, совершая новый выпад, который Маркот удачно парировал собственным гвоздём. Клинки на секунду с лязгом соприкоснулись, позволяя мотыльку воспользоваться этой короткой паузой и вскинуть перед собой щит, с силой ударяя им в грудь рыцаря. Ксеро пошатнулся и отскочил назад, однако не успел он опомниться от удара, как мотылёк тут же последовал за ним, замахиваясь гвоздём, который рыцарь успешно отбил, снова отпрыгивая, собираясь занять более устойчивую позицию. — Неплохо-неплохо, сегодня ты в хорошей форме, — громко воскликнул Ксеро, в чьём голосе отчётливо проскальзывало одобрение. Маркот ему ничего не ответил, лишь раздражённо прорычал, когда рыцарь с присущей ему элегантностью снова уклонился. В голове не укладывалось, как воину удавалось так быстро и ловко уворачиваться, не теряя при этом равновесия. По сравнению с его отточенными до совершенства прыжками движения Маркота выглядели резкими и неуклюжими. Ксеро умел превращать любой, даже тренировочный бой в бесподобно отрепетированный танец. Ирония заключалась в том, что тот, как выяснил мотылёк, совершенно не умел танцевать. Белые глаза горели азартом сквозь тонкую прорезь рогатого шлема, впиваясь в своего крылатого противника. От этого взгляда у мотылька каждый раз на мгновение перехватывало дыхание. Лицо и грудь вспыхивали странным теплом, а колени сами непроизвольно подгибались, будто бы взор Ксеро мог физически давить на него. Чуткий, внимательный — он улавливал каждое движение Маркота, предугадывая все последующие атаки последнего и словно насмехаясь над его наивными попытками одурачить опытного воина фальшивыми выпадами. Именно этот взгляд — изучающий, хитрый, понимающий — Маркот так часто ловил на себе даже за пределами тренировочной арены. Проницательность рыцаря пугала: как много он знал о немногословном мотыльке, о его мыслях и чувствах? Сколько всего читалось в действиях, словах и поведении Маркота? Что именно он знал? — В чём дело, Марк? Снова зазевался? Не разочаровывай меня! Громкие соприкосновения лезвий, отдающие дрожью в уставшие руки, стали слышаться чаще, атаки ускорились, отбиваться и нападать приходилось быстрее с каждым последующим ударом. Дышать постепенно становилось сложнее, учащался пульс, а по телу пронеслась волна жара и усталости, однако, несмотря на это, отчётливее всего чувствовалось возбуждение. Тягучее, обжигающее, заставляющее вопреки усталости вкладывать все силы в каждый последующий удар. Жадный азарт, теперь охвативший и Маркота, не позволил бы ему сдаться сейчас. Не тогда, когда Ксеро принял обороняющую позицию. Рыцарь делал всё меньше выпадов, сконцентрировавшись на блокировке ударов, осыпающих красную броню один за другим. Мотылёк смело наседал на своего противника, смакуя скорую, такую долгожданную победу. Теперь Ксеро постепенно, шаг за шагом, отступал назад, только и успевая, что с двух сторон отбиваться от ударов гвоздя и щита. Однако титул королевского рыцаря он получил не за красивые глазки или природное обаяние. Раз за разом Ксеро не переставал доказывать своим соперникам, что своего положения добился лишь справедливым мастерством. Пока Маркот не успел нанести следующего удара, он присел, цепляясь за рыхлую землю коготками на лапках, и внезапно подпрыгнул. Ровно в тот момент, когда гвоздь мотылька должен был столкнуться с его бронёй, рыцарь оказался в воздухе, прямо над оружием сбитого с толку противника. Всего мгновение, и Ксеро всем своим весом приземлился на плоскую сторону клинка, идеально балансируя и резко прижимая к земле выпавший из рук Маркота гвоздь. Вместе с гвоздём пошатнулся сам его владелец, не удержав равновесия; наивный жук упал на одно колено и тут же обнаружил, что острый конец рыцарского клинка упирается в его спрятанное под пухом горло. Он непозволительно громко выдохнул, успокаивая поднявшуюся бурю эмоций, и встретился взглядом с лукавым прищуром Ксеро. — Ты проиграл, — гордо констатировал рыцарь, слегка запыхавшись, — Я говорил тебе: всегда будь начеку. Даже когда кажется, что противник начинает сдаваться. Расслабившийся соперник уже не соперник, — Ксеро медленно опустил гвоздь, позволяя мотыльку судорожно вдохнуть без риска напороться на острый клинок. Отступив от поверженного воина, рыцарь воткнул гвоздь в землю и снял с головы шлем, позволяя Маркоту увидеть то, как самодовольно он ухмылялся. Это было неким утешительным призом, ведь Ксеро больше ни перед кем не открывал своего лица, что для мотылька всегда становилось неожиданно щедрым жестом доверия. Да и чего уж скрывать — муравей был до неприличия красив. Мало того, что воин из него превосходный, так ещё и внешностью не обделён. Вот над кем природа действительно постаралась. — Я помню, что ты мне говорил, — просипел мотылёк, поднимаясь из позорной позы, — Я просто подумал, что в этот раз, наконец тебя одолею. Ксеро рассмеялся: — Твоя инициативность похвальна, Марк. Однако твоей медлительности это не объясняет. У тебя было достаточно времени ударить меня в полёте. Я был открыт для удара, но шансом ты не воспользовался. Что скажешь в своё оправдание? На секунду Маркот позабыл, как дышать. Нервно забегав глазами по арене, словно надеясь отыскать адекватное объяснение своим действиям где-то на всклокоченной после битвы земле, мотылёк раздражённо выругался про себя. Как объяснить Ксеро, что он пропустил удар не из-за медленной реакции, а из-за того, что засмотрелся на рыцаря в прыжке? Ещё абсурднее эту ситуацию делало то, что жук не сводил пристального взгляда с замявшегося мотылька, так ехидно при этом ему улыбаясь. Он понимал истинную причину такого поведения Маркота, но нарочно хотел помучить своего оппонента, которому итак приходилось мириться с внезапным потоком доселе незнакомых чувств. Словами не описать как сильно это раздражало. — Я не успел отреагировать. Это было слишком неожиданно, — наконец выдавил из себя крылатый воин. Пускай уж лучше Ксеро будет думать, что его противник не был сосредоточен в последние моменты битвы, чем получит очередное подтверждение тому, что он является причиной эмоциональных метаний хладнокровного мотылька. — Ты так много думаешь, и всё равно не смог придумать ложь получше? — Ксеро приблизился к мотыльку, протягивая ему отлетевший в какой-то момент сражения щит. Маркот молча взял его из рук рыцаря и попался в очередную ловушку. Цепкие пальцы Ксеро схватили его за суставчатый локоть, заставляя замереть на месте и смотреть в прищур белых глаз на миловидном лице, — Марк, я ведь знаю, почему ты так странно ведёшь себя в последнее время. Ничего не хочешь мне рассказать? Усики Маркота тревожно задрожали под рогатым шлемом, мотылёк шумно выдохнул и отвёл тяжёлый взгляд в сторону. Ну разумеется, Ксеро знал. Чтобы такой проницательный жук не догадался об очевидной симпатии мотылька? Хоть он так старательно подавлял в себе чуждые эмоции, удержать внутри восхищение и обожание в моменты сражения ему никогда не удавалось. Слишком красив был Ксеро в бою, слишком элегантны и пластичны были его движения. Слишком соблазнительно изгибалось его тонкое тело. Внимание и мысли Маркота всё равно были направленны на него, а не на разворачивающееся сражение. Ксеро — всё, о чём мог думать мотылёк. Его взгляд, улыбка и прикосновения мозолистых ладоней — всё, о чём он мог мечтать. И Ксеро знал это. Ооо, он прекрасно это знал. Поэтому продолжал издеваться над ним. — Ты прав, — смиренно молвил Маркот, — Есть кое что, о чём я собирался тебе сказать, — он наклонился ближе к муравью, заглядывая в заинтересованно блестящие глазки, — Когда-нибудь я обязательно одержу победу, и, клянусь, ты встанешь передо мной на колени, — обещания так легко слетели с губ мотылька, который вновь выпрямился, надменно глядя на рыцаря сверху вниз, словно это не он раз за разом продолжал терпеть поражение. Ксеро рассмеялся в ответ, очаровательно прикрыв нижнюю часть лица ладонью: — О, Марк, это, несомненно, когда-нибудь случится. Вот только вряд ли это будет на поле боя, и, вероятнее всего, по моей собственной инициативе, — они встретились взглядами; от столь недвусмысленной улыбки Ксеро у Маркота пробежали мурашки. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, на что так открыто намекал рыцарь — всё-таки его игривая улыбка говорила сама за себя. Поддавшись порыву, мотылёк отвернулся, утыкаясь покрасневшим лицом в пушистый воротник, не находя подходящих слов для броского ответа. Его мозг уже начал рисовать слишком правдоподобную картинку всего сказанного Ксеро, отчего Маркот ещё сильнее занервничал и покраснел. Что, признаться честно, выглядело весьма неплохо. И… мотылек сам удивился тому, насколько легко дались ему под конец эти смущающие слова, сказанные практически на ухо замершему от удивления рыцарю: — Я запомню это, Ксеро. Смотри не пожалей о своих словах.