Heart attack

              Эл не смотрит на него. Слышит его смех, чувствует его руки на своей талии, горячее дыхание опаляет его открытый участок кожи. Хочется вырваться, но пальцы слишком крепко сжимают его, намертво вцепившись. Если бы Эл мог, то закричал бы, но голос и так уже был сорван на шëпот.        — Эл… Любимый Эл… Тебе нравится? — чужие пальцы хватают его за подбородок, разворачивают к себе со всей силы. Эл даже чуть-чуть стонет. На полноценный вскрик его не хватает, только сдавленный и слабый стон, но мучителю рядом и это нравится. Улыбка у Бейонда становится все шире.        — Я постарался быть максимально на тебя похож, нравится? — Эл видит себя с другой стороны, будто со стороны стеклянного купола. Тот, он, в пределах стекла, улыбается ему безумной улыбкой, глаза светятся неоновым светом, а руки тянутся к нему. Настоящий он пытается отшатнуться, но стекло крошится, ранит его потоком колючих искр, чужие руки дотягиваются до него и поцелуй в губы, как просьба простить за что-то, выворачивает наизнанку. Эл отшатывается. Скрючивается на полу. Слëзы выступают на глазах, сколотые, как трещины на полу, они режут его своей кристальной чистотой.        Если бы он мог, то умер. Бейонд наклоняется к нему. Хватает за волосы, тянет к себе. У него взгляд безумца, хитрый и яростный, но почему-то Элу кажется, что и там застыл талый снег.        — Ко мне скоро зайдет дружок, веди себя дружелюбно, — поцелуй в щëку и в лоб не делает больно. Элу почти уже никогда не больно. Только места поцелуев сильно горят, и он даже не удивляется этому. Бейонд всегда делал ему больно. Но страх Эла окатывает всегда с приходом его дружков. Они даже хуже, чем Бейонд, свирепее намного. Они всегда смотрят на Эла тупо, но зло, неукоснительно. Смотрят так, будто видят поросëнка, а сами они мясники, которые вот-вот и устроят скотобойню. Каждый из них смотрел на Эла так, но никто не касался. Бейонд не любит когда кто-то делал ему больно. Бывало, что причинял боль на глазах у всех, душил или избивал, но никогда не давал это сделать другим. Такое зрелище не требует лишнего дрессировщика. Но их взгляды вызывали тошноту и желание сжаться в позу эмбриона. Они все боятся Бейонда, но что если кто-то окажется сильнее страха?

***

       Эл поджимает колени, вжимаясь в стену. Голоса слышатся отчëтливо. Елейный, срывающийся на смех, Бейонда и тихий, спокойный и уверенный его друга. Это он? Элу всë равно, кто там. Так или иначе, и он будет смотреть на него, как и остальные, ведь других Бейонд и не выбирает. Он словно специально делает так, чтобы на Эла таким взглядом смотрели, стискивающим, пронизывающим, и вместе с тем, загнанным, а загнанные животные всегда срываются с цепи. Вопрос только, кто будет первым?        — Лайт, проходи, — Эл слышит его походку. Научился напрягать свой слух, когда приходят гости. Так легче понимать, можно ли спрятаться или нет, не прибьëт ли его к стене стальной сапог?        — У тебя уютно, — спокойный баритон давит на перепонки, и Эл подавляет желание зажать уши. Слишком уж этот голос звучит… Человечески?        — Спасибо. А это мой друг, его зовут Эл, — впервые в жизни он его представил кому-то. Насколько же дела дрянь? Эл не поднимает взгляда. Не шевелится сам. Надежда умирает последней. Если не дышать, то… Шаги приближаются к нему. Перед ним опускаются на колени, он знает это, чья-то рука касается подбородка. Не так, как Бейонд ранее, по-другому, почти ласково, но чужие ногти впиваются ему в кожу, это помогает не надеяться.        — Ты не посмотришь на меня? — разочарованно спрашивают его, но он знает, что это обманка. В голосе и не пахнет разочарованием, лишь едва прикрытой насмешкой. Эл знает, что если не посмотрит, то будет только хуже. Поднимает взгляд, смотрит на человека перед собой. Знакомый выглядит молодо, совсем еще подросток, но рука у него железная, не отпускающая, и Эл впервые в жизни не отшатывается. Смотрит на этого человека прямо, даже ресницы не дрожат. Почти не дрожат. Только тень слегка колеблется. Как и сердце в груди. Чужие пальцы всё ещё касаются подбородка, спускаются к шее. Поглаживают беззащитное горло. Эл ждёт, когда сомкнëтся хватка, но ничего не происходит. Только поцелуй выбивает его из колеи, вызывает выдох, который успешно выпивают с его губ, целуя их.        Он теряет равновесие, но его припирают к стене, стон вырывается непроизвольно, почти насильно, но ведь и ноги ему закидывают на плечи также насильно, разве нет? Эл впервые хочет позвать Бейонда, попросить, начать умолять, но слова застревают в горле, и даже слëзы застывают, неестественно ломко, как и согнутые чужими руками колени. Где же ты, Бейонд? От него отстраняются. Эл беспомощно съезжает по стенке, дрожит. Взгляд, полный ужаса, устремляется на человека напротив, человека, который прямо сейчас разломал его существо, впиваясь ногтями в колени ястребиной хваткой.        — Он прекрасен, — говорит он. Наверное, обращается к Бейонду, но Элу всë равно. Тошнота подступает к горлу, и он обнимает себя за колени дрожащими руками. Как вывернутая кукла, такой же неестественно-несчастный.        — Ты прекрасен, — обращение к нему не вызывает ужаса, лишь чувство усталости. Где Бейонд? Кажется, он сказал это вслух. Губы незнакомца разъезжаются в сторону, улыбка кривая, режет сильнее, чем осколок стекла.        — Он здесь, рядом, — пугающая тишина давит на осознание. Рядом? Эл оборачивается, и видит его, в отражении стекла: безумная улыбка кровоточит разорванными швами, а руки тянутся к нему. Но теперь стекло не крошится.