...завалился, покачиваясь в чуть приоткрытую липкую дверь, а он там сидит уже. Обдолбанный, кажется, взгляд пустой и мутный, и лыбится во все тридцать два, глазами указывая на обилие бутылок вокруг, произнося губами, как немой, «выбирай». А я прячу руки в длинные рукава и еще неизвестно, кто из нас адекватнее: я или он. На негнущихся ногах делаю два шага и падаю у стены, сразу же как будто прилипая к полу. Не отпустит, как и хозяин этой комнаты.
Кудри в глаза и прозрачно-белая пелена слез. Тянусь к запотевшему стеклу бутылки. Она легко поднимается в моей руке, оставляя на полу мокрый кружочек донышка. Не нюхая, делаю глоток и тут же закашливаюсь. Водка обжигает горло дешевым спиртом, наждачкой дерет легкие. Я плачу еще громче и насильно делаю глотки, выпивая до самого конца, а потом выныриваю из горячего омута, отшвыривая бутылку к стене, жадно вдыхая воздух, как будто бы он хочет его украсть. Ложусь на пол и вижу омерзительно желтый потолок с трещиной и подтеками воды. Понимаю, что не смогу даже встать. Хочется кричать, плакать и убить их всех, а я даже не могу устоять на ногах.Так смешно, забавно и низко.
Прорезаю площадь комнаты от края до края своим смехом. Настолько неожиданно, что он выходит из дурмана и вперивается взглядом в меня. Запрокидываю голову и смотрю на него немигающим взглядом — Сделай так, чтобы я забыл его. Я не хочу ничего чувствовать. Сделай так! — хриплю, говорить неудобно, а он смотрит, падла, и улыбается. Как кот, широко. И ярко отсвечивают в узкой комнате два зеленых стекла очков, два больших глаза. Неторопливо встает и проходит мимо меня, наступая армейскими берцами с кучей побрякушек в паре сантиметров от моей головы. Двигается плавно, спокойно. Невесомо садится мне на бедра. На щеке роза, в рту обломок зубочистки, а между пальцами белая таблетка. Наклоняет голову, внимательно следя за мной. А мне уже что? Криво улыбаюсь, сам не зная, что хочу этим показать. Гладит меня пальцами по щеке, задевает большим губу и надавливает, заставив приоткрыть рот. Зажмуриваюсь и чувствую, как шипят на языке маленькие искоркиЖду, пока останемся совсем одни.
За кем-то хлопает дверь, и я вскакиваю с кровати. Становлюсь во весь рост и вижу, что он стоит напротив. Тяжелый шаг вперед, а я кладу ему руку на грудь, сдерживая. Глаза серые, по-волчьи хищные, насквозь едят, и белая челка маячит, вбирая в себя капли света — Не надо, пожалуйста, — говорю тихо, хотя он, наверное, уже привык к моей манере речи, — он убьет тебя, не делай этого. Берет мою руку и с силой дергает вниз. Я падаю на пол и крепко обвиваю его ноги. Слезы капают на джинсы, а я просто стараюсь не отпустить, повторяя скороговоркой: — Не делай этого. Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю! Мы были счастливы вместе, помнишь? Ту первую ночь, и потом, и после. Зачем тебе это? Я уложу весь мир у твоих ног, только не уходи, не отталкивай меня.Сейчас главное не поднимать взгляд, чтобы не увидеть это омерзение в его глазах.
Смотрит, как на больного, на прокаженного, слабого. Откидывает от себя как куклу и садится напротив, хватая пальцами-когтями за горло. — Заткнись и послушай. Я все решил. Я убью его, и ещё многих. Кого понадобится. Но я добьюсь своего. А ты уйди, просто исчезни. Я... — его пальцы расслабляются, а взгляд теряет фокус. Впервые он смотрит не на меня, а вниз. И тут я нечётким от животного страха-отчаяния взглядом вижу две слезинки, упавшие на пол рядом с моими. Он сказал не громко, а я удивился, как он сдержал не дрогнувший голос — ...не хочу тебя видеть. А потом встаёт и тут же уходит, не давая опомниться. Я лежу на животе на старой скрипучей кровати. За моей спиной тугим черным ремнем завязаны руки. А я не против — я его об этом попросил десять, кажется, минут назад, сам не помню... или даже не просил, а громко подумал, а тот просто понял и без слов. Кусает за загривок, вычерчивая пальцами спину. Податливо выгибаюсь, как ручной, льну ближе к раскаленному телу, а мысли плавятся. Скользит рукой по бедрам, мнет, оглаживает и ведет между ними. Опять забываюсь и проваливаюсь в какой-то полу-сон, полу-бред. Бьет как током, когда просыпаюсь. Во мне уже палец или два, а я сам не замечаю, как скулю, отзываясь на его действия. А потом пробивает. Это как заземление, связь с реальность. Я понимаю, что делаю.. — Рыжий, стой, не надо. Я люблю его. Не хочу, — оборачиваюсь диким взглядом, ища его глаза. И нахожу. В тех же очках. Смотрит зло, нет улыбки, хотя он все так же пьян. Как будто с ненавистью. Закусывает губу и резко толкается в меня, по-моему что-то задевая. Тело немеет, из горла высекается крик. Двигаюсь, пытаясь насадиться, а он наклоняется к уху и почти кричит, прорываясь голосом сквозь мои стоны — А теперь ты его любишь? Скажи мне. Ты любишь, его Македонский? Кричу, захлебываясь слезами и неудовлетворенностью — Нет...