__________________
«Ярче вашей подковы сияют только ваши глаза» — гласит записка. Судя по всему, кто-то из покупателей оставил её вместе с деньгами. Эдик не запоминает своих покупателей. В ближайшие три дня он получает ещё пару подобных.___________________
— У меня про тебя спрашивали, — гонять чаи с Севой в подсобке стало уже более чем традицией. — Кто? — Веня Лебедев. Новости ведёт. — А, да. — Эдик поджал губы. Не очень-то верилось, что этот Веня Лебедев интересуется им в каких-то благих целях. — Он ко мне иногда заходит. А откуда он знает, что мы знакомы? — Он начал мне про тебя рассказывать, я и сказал, что мы знакомы. — Ммм. А что рассказывал? — Сказал, что ты очень красивый. Что он зашёл к тебе — неделю назад это было? — и обомлел просто. А он человек одинокий, кстати. Эдик хмыкнул. — Ты присмотрелся бы. Хороший парень. — Да и так четыре раза в день на экране вижу. Насмотрелся уже. «Здравствуйте, товарищи» — вещал с экрана предмет их беседы. Эдя нажал кнопку выключения и раздражённо бросил пульт на стол.___________________
— Здравствуйте, — Веня всё так же пунктуален. Ровно 12:10 — десять минут с начала обеденного перерыва у сотрудников Девятого канала — и он стабильно в магазине Эдика. — Добрый день. Что вам? — Эдуард… Пойдётесомнойвкиносегодня? — Слишком быстро. Веня краснеет. — Что? — Можно позвать вас в кино сегодня? — Ох… — всё всегда начиналось с этого. Сегодня — кино, завтра — постель, послезавтра — «Мы знакомы?» — Нет, простите, я… Я не хожу в кино с незнакомцами. — Меня зовут Вениамин. — Красивое имя, — нет, правда, красивое. Только вот момент для комплимента неподходящий. — А у вас глаза. — Теперь краснеет уже Эдик. Совсем незаметная, но всё же искренняя улыбка на долю секунды появляется на его лице. — Спасибо. Извините, Вениамин, но я вынужден вам отказать. Разочарованный Веня покинул магазин, впервые ничего там не купив.___________________
— Ты бы смягчился, — в этот раз они пили уже не чай и уже на кухне у Севы. — Мы вчера очередную новогоднюю песню писали, видел Веню — на нём лица нет. Ходит грустный, задумчивый, вздыхает раз в полминуты, не ест почти, но глаза горят надеждой. Эдик, я тебе точно могу сказать, за ним ни одной тёмной истории. — Да знаю я таких, был у меня один. — Таких на самом деле было трое. — Ни одной тёмной истории и двое детей. — Ну, детей у него точно нет. Ты сходи с ним в кино хотя бы, дай надежду парню. А то первая любовь вещь такая — вобьёт себе чего-нибудь в голову… Ты что ли потом будешь новости вести? — Какая нафиг первая любовь в тридцать лет? И мне этот твой компас земной вообще никуда не упёрся. Сегодня — кино, а завтра что? — Сегодня — кино, завтра — постель, послезавтра… — Эдик, блин, ну ты слепой или да? Веня в тебя влюбился, влю-бил-ся! — Не неси фигню! Вот прям никто никогда в меня не влюблялся, а какой-то Вениамин Лебедев забежал воды купить и всё — любовь до гроба! — Ну, все признаки налицо. Эдь, пойми, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. — Сева обнял друга за плечи. — Я не могу спокойно смотреть на то, как ты мучаешься в одиночестве. Мне кажется, Веня — именно тот, кто нужен тебе и кому нужен ты. — Ладно, ладно, — Эдик, которому заехали по больному, вылез из Севиных объятий. – Я схожу с ним в кино, а ты перестанешь напоминать мне о моём одиночестве. Хорошо? — Хорошо. Он-то тебе как? — Ну, он… Симпатичный…___________________
Руки сжимают бёдра. Ноги Эдика на его плечах. Чувство заполненности. Такое любимое и так давно не ощущаемое. — Веня… Ах! Укус в шею. Ещё один. — Ты такой красивый, — жаркий шёпот в ухо. Укус. Он обводит ухо языком. — Я люблю тебя. Чёткие движения. Попадания прямо по простате. Эдик выгибается до упора. Его стоны слышат соседи. Спинка кровати ритмично стучит о стену. Он играет с его сосками, прикусывая и тут же зализывая. Горячий быстрый язык и шершавые губы. Умопомрачительно. Эдик отзывается стоном на каждое движение, он весь — один сплошной оголённый нерв. — Венечка… Ещё! Ещё! А-ах, глубже, пожалуйста! Головка члена трётся о чужой живот. Входит глубже. Так быстро, так ритмично. Так глубоко. Так хорошо. Руки оставляют красные полосы на чужой спине. Он перехватывает его запястья и прижимает их к простыне по сторонам от подушки. У Эдика так давно никого не было. Он сможет без рук. Он уже на грани. — Я… Тебя… Венечка-а-ах!.. Эдик кончает. Эдик открывает глаза. Его комната. Его пустая квартира. Его пустая двуспальная кровать. С одной подушкой. Мокрое пятно на его простыне. «Здравствуйте, товарищи. В эфире утренние новости», — вещает забытый вчера включённый телевизор. «Пошёл ты к чёрту», — Эдик выключает его и кидает пульт в стену.___________________
На следующий день Эдик находит в магазине конверт — его засунули между яблок (спасибо, что не между булок). В нём засушенный цветок азалии и записка: «Ты не покидаешь мою голову, твой образ стоит перед моими глазами, Я так желаю взять тебя за руку и идти с тобой по тропе жизни вместе». Красиво. Мило. Трогательно. Лет десять назад он бы от такого сознание потерял. Эд сравнивает эту записку с уже имеющимися — про подкову и «Самое сладкое, что есть в твоём магазине — это ты». Почерки совпадают. «В эфире новости», — говорит стоящий около кассы телевизор. Эдик задумчиво смотрит на это знакомое лицо, не вслушиваясь в сообщения о снесённой мэрии и каких-то сенсационных компроматах. «Таковы все новости к этому часу, до встречи в восемнадцать ноль-ноль», — говорит Веня с экрана и подмигивает. Сердце Эдика пропускает удар. «Надо меньше кофе пить, — думает он, вот и не будет бед с сердцем», и выключает телевизор. Может, правда что-нибудь нормальное получится?___________________
Эдик выключает свет в магазине, проверяет, заперта ли касса. Настенные часы показывают восемь вечера. — Эдуард! — Эдик оборачивается. Ох. — Добрый вечер, Вениамин. — Вы так и не сказали мне, до скольких вы работаете, так что мне пришлось ждать вас. — И долго вы ждали? — Всего два часа. — Мило. Такого, кажется, ещё никто не делал. Первая мысль. Сева, блин, ты не мог ему сказать, до скольких я работаю, чтобы он не торчал под моей дверью после рабочего дня? Вторая мысль. — Проведём вечер вместе? — Ну, не разочаровывать же вас после такого долгого ожидания. Проведём. — Эмм… Вы не передумали насчёт кино? — Передумал. Пойдёмте. — Веня просиял. — А на что? — У меня есть два билета на «Курьера» — ну чисто влюблённый школьник. Может, Сева был прав насчёт него? Мимо проехали белые Жигули, очень уж напоминавшие «ласточку» Севиного мужа. «Совпадение», — подумал Эдик. — Ну что же, пойдёмте на «Курьера». Честно, я сам хотел на него сходить. У вас хорошая интуиция. — Спасибо, — счастливый какой, господи, просто прелесть. Эдику отчаянно хочется мысленно назвать его мальчиком, хоть Веня и старше его на два года. — А давайте на ты? — Давай. Фильм оказался довольно милым. Тема первой, беззаботной и искренней любви всегда сыпала соль на старую, почти затянувшуюся, но снова разодранную рану Эдика. Его первая любовь закончилась разбитой губой и такой травлей, что пришлось менять школу. Сам же он не был причиной ничьей первой любви. По крайней мере, он сам так думал. На протяжении всего фильма их руки лежали рядом, на расстоянии буквально двух сантиметров. Сколько же, блин, раз Эдика какого-то чёрта тянуло эти два сантиметра убрать и хотя бы дотронуться до Вени. Но он каждый раз удерживал себя, потому что Эдик сильный, Эдик самодостаточный, Эдик ничего не чувствует и ни в ком не нуждается. После фильма Веня вызвался проводить его. По дороге рассказывал о том, как сам учился в школе. Над ним, оказывается, тоже издевались — он был тем самым отличником в очках, которые ему неизменно разбивали старшие за школой. Но школа осталась позади, а те самые старшие каждый день видят блеск его очков в вечерних новостях. Эдик же рассказал, как прогуливал физкультуру, как сидел за последней партой с Севой и как уделывал математичку (кстати, на работе он никогда не пользовался калькулятором). Но про разбитую губу рассказывать не стал. Небо, на котором могли появиться звёзды, заволокло тучами. — Ну, Веня, — они дошли до дома Эдика, — спасибо за вечер, было приятно провести с тобой время. — Взаимно. До завтра? — над ними громыхнуло. — До завтра… — из тучи хлынуло. — У тебя есть зонт? — Эээ… Нет. — А идти тебе далеко? — Да. — Может… Переждёшь дождь у меня? Выпьем чаю, согреешься. — Да ладно, я могу просто вызвать такси… — Нет, нет, заходи — Эдик пустил его в подъезд. Самая обычная хрущёвка-однушечка. Квадратный телик возле окна. На двери шкафа — сменная рабочая форма. Двуспальная кровать… С одной подушкой. На тумбочке — книга «Искусство продаж». — Заходи, кухня справа. — Эдик прошёл вперёд и полез в ящики. — Честно, чая у меня нет, но есть вот что, — откуда-то сверху вынул бутылку вина, вроде, красного. — Ты не против? — Только если чуть-чуть. Не фанат алкоголя. — Отличник, звезда экрана, ещё и зожник. Как будто в лотерею выиграл, честное слово. — Чуть-чуть. За знакомство и за хороший вечер, — Эдик достал бокалы. Он никогда не умел пить.___________________
— Ну и я ему говорю, мол, я тебя люблю, а он мне кулаком по челюсти, — Эдик размахивал пятым за сегодня бокалом, — а я его так любил, блин, я у него под окном потом писал что-то. — Жестоко. Мне кажется, тебе на сегодня уже хватит, — Веня, который почти не притронулся к своему первому бокалу, попытался забрать вино у Эда. — Да подожди ты, куда хватит. Вот, блин, десять лет прошло, а я сижу один по вечерам и думаю — ну какого хрена? Ну что со мной не так, а? — Всё отлично. — Я такой страшный? — Ты очень красивый! — Я такой противный? — Ты очень приятный! — Меня никто не любит! — Я тебя… — запинается. Эдик не услышал. — Я потом размечтался, найду богатого себе, чтобы тачки, чтобы связи, бабки, шмотки, заграница. В восемнадцать лет связался с одним… Пиджак малиновый, цепь золотая… Слава богу, развела судьба. Ну как судьба, он меня развёл… Да чёрт с ним. Любви хочется, л-ю-б-в-и, понимаешь? — Ох, понимаю, прекрасно понимаю. — Ну вот Сева счастлив же со своим таксистом? С таксистом, Вень! — Да, они очень милая пара. — Чисто встретились люди в один прекрасный день и поняли, что всё, любовь. А у меня, блин, по двадцать покупателей в день, и все как приходят, так и уходят. А я сижу, блин, со своей верной подковой, она одна меня не бросает. — Ну, может, ты нравишься кому-то из них, ты же не знаешь. — Да кому я там могу нравиться? Бандитникам этим? — Ты… — повисла тишина, — ты мне нравишься. — Ой, ну только утешать меня не надо. — Да я не… — пьяный Эдик его толком не слушал. — Венечкаааа, — он положил руку на его плечо и погладил щёку большим пальцем, — у тебя глаза такие красивые, ужас просто, — и правда, Эд, как ты раньше этого не замечал. — С-с-спасибо. — Поцелуемся? — Ооо, да тебя совсем уже развезло. — Не краснеть, не краснеть, не краснеть. Опустить голову, отвести глаза. Это ваше первое свидание. Никаких физических контактов. — Пошли, тебе пора спать, тебе ещё работать завтра, — Веня поднял Эдика за талию и повёл в сторону кровати. Фильм всплыл в памяти у Эдика. — Ну давай поцелуемся. Ну чё ты, развалишься что ли? — Я? — А откуда такой стержень в голосе? — Нет, не развалюсь. Я тебе больше скажу, я заново из развалин соберусь. Смешно сталкиваются очками. Эх, а какой бы был красивый момент! Эдик откидывает свои очки на стол, снимает Венины и кидает туда же. Губы Эдика отдавали вином. Губы Вени на вкус, как зефир.___________________
Эдик просыпается в своей кровати. Рядом — пусто. Лежит вторая подушка. На ней — свежий отпечаток чьей-то головы и чей-то тёмный волос. На стуле висит чужой пиджак и лежат чужие очки. Он оставался здесь на ночь. Было. Эдик заглядывает под одеяло. Трусы на месте, но это не гарантирует ничего. — Доброе утро, — он заходит в комнату. — Доброе. — Он садится рядом и долго и нежно целует в губы. Нельзя так — сразу с утра плавить. Хочет отстраниться — Эдик не даёт. Самый простой поцелуй, в седьмом классе интереснее целуются, а у Эдика бабочки в животе просыпаются. Впервые года за два. — Слушай, я тебе вчера хотел сказать… — Веня опускает глаза так смущённо, ну чисто пятиклассник. — Но ты вчера был не в состоянии слушать. Тебе, наверное, Сева уже всё рассказал, но я ещё раз расскажу. Я когда зашёл к тебе, тогда, три недели назад, у меня как будто вся жизнь на «до» и «после» разделилась. Я в тебя влюбился сразу же, с первого взгляда. Ты в такую любовь вряд ли веришь, Сева говорил, у тебя много отрицательного опыта. У меня же вообще никакого нет. — Хочешь сказать, ты девственник? — Эээ… Веня в явном ступоре. — Давай в другой раз об этом? Я имею в виду, не было у меня первой любви. Ни в школе, ни в универе. Я её ждал, искал, надеялся. А тут зашёл в перерыве воды купить — и вот оно. Я в тебя влюбился по уши, втрескался, как подросток. — Твои записки? — Мои. Мне… Сева рассказывал, у тебя было много партнёров, известных, богатых и… Лучше меня, и я так боялся, я же просто офисная мышь серая… — Неправда! — Да подожди. Я же просто офисная мышь серая, а ты прекрасен, и я на тебя смотрю, как на божество. — Да уж, сильно божество. Затащил тебя к себе домой, напоил, сам напился в стельку, ещё и дал на первом же свидании. — У нас… — Веня слегка краснеет и улыбается, — у нас ничего не было. Это не укладывается в голове. Эдик судорожно пытается мысленно сосчитать, сколько раз им пользовались в пьяном виде и оставляли, даже не удосуживаясь представиться или оставить номер телефона. Сбивается он где-то на цифре семь. — А… А почему… Ты не воспользовался? — Веня подсаживается ближе. И выдыхает: — Потому что я люблю тебя. — Веня… — Эдик смотрит в его глаза и, кажется, даже не дышит. — И я… И я тебя люблю. — Эдик, — Веня берёт его руку в свою. — Эдя, — Веня обнимает его второй рукой. — Эдя, — снова целует его. Эдик переводит поцелуй в более глубокий, обнимая его за плечи, и падает вместе с ним обратно на кровать. — Эдь, ну отпусти. У меня эфир через полчаса. — Эдик обнимает его руками и ногами, не давая встать с кровати. — Неа. — Притягивает его ещё ближе. — Не отпущу. Теперь никогда не отпущу. Эфир может кто-нибудь другой провести, а ты у меня один. — Ну дай хоть позвоню от тебя. — Смеётся. — Держи, — продолжая его обнимать одной рукой, Эдик другой протягивает ему телефонную трубку. Веня диктует номер. — Алло, Ричард Максимилианович? Меня не будет на утреннем эфире. Не могу там быть. Никак не могу. Почему? — Веня смотрит на Эдика. — По семейным обстоятельствам. Из трубки раздаётся недовольное бурчание на забугорном. Сева Старозубов включает с утра телевизор, видит бегущую строку, говорящую, что «Утренняя информационная новостная передача отменена по причине отсутствия ведущего Вениамина Лебедева» и радуется.