Последнее, что я увидела.

      Я сидела в кабинете почти неподвижно. Почему? Всё просто: наблюдала за, казалось парящей, девушкой, которая очень увлеченно что-то рассказывала. Я не могу вспомнить, что именно так взбудоражило преподавательницу, но это было не важно. Важным было то, что она загорелась, и этот огонёк воодушевлял всех присутствующих. Когда человек говорит о том, что ему интересно, он начинает светиться от внутренней детской радости, заставляющей улыбаться окружающих. Так произошло и в этот раз. Смотря на учительницу, хотелось слушать её вечно. Её монолог лился так естественно и завлекающе, что останавливать казалось преступлением.       Впервые за долгое время почувствовала такую легкость. Даже не так. Я чувствовала, будто мою неподъёмную тушку поднимают вверх тысячи мурашек, вылетающие из еле работающих лёгких. Воздух тяжело выходил из глотки. Вдох. Выдох. Щёки горели, температура поднималась. Мои глаза бегали по комнате, лишь бы не остановить взгляд на этой девушке, ведь, если она появиться в поле моего зрения, то я не смогу так просто отвести взгляд. Находиться в одном помещении просто невозможно, даже при таком количестве посторонних людей. Не могу представить, что было бы, если бы мы сидели одни. Те самые мурашки разорвали бы меня изнутри. Это боль перемешанная с счастьем. Не могу сдерживаться. — Эй, меня там слышно? Я говорю: записываете!       Рука быстро передвигалась по вертикальной шершавой поверхности, оставляя меловые полосы. Белая пыль слетала с доски, оседая на чёрных рукавах. Руки преподавательницы выглядели такими нежными и хрупкими, хотелось остановить её прямо сейчас. Как жалко было отдавать эти пальцы на растерзание грубому мелу. Они были созданы не для этого.       Кажется, мы делаем какое-то упражнение. Понятия не имею какое. Спрашиваю у соседки: она пожимает плечами. — Кто там болтает? Идите к доске, если так хотите поговорить!       Выходить не хочу, но девушка настаивает. Делаю шаг, два, смотрю в пол. Ватные ноги почти не слушаются, но вроде никто ничего не заметил. Я подошла к ней. Она передала мел, коснувшись меня лишь на мгновение: этого было достаточно.       Ожог. Я почувствовала его и невольно взвизгнула. Учительница спросила, что случилось, но голос исчез, как всегда, не вовремя. Нарисованные цветы медленно появлялись на ладонях. Страх постепенно подкрадывался, ведь я знала, что происходит. Я не могла сказать ни слова. Из глаз неожиданно потекли слёзы, контролировать их было невозможно. Одна за другой они скатывались по моим щекам, не останавливаясь ни на секунду. Вскоре я ничего не видела, всё затянуло мутными разводами. Лицо щипало от соли. Цветные стебли ползли вверх; рука начала ныть, как при судорогах: потихоньку становилось всё больнее. Люди вокруг не понимали, что делать, и просто стояли, разинув рты, как дохлые рыбы. Бутоны распускались на предплечьях, каждый из них ярко чувствовался кожей. Когда стебли дошли до плеча, сдерживаться не было сил. Тело с грохотом рухнуло на колени, а крик самовольно вырвался из горла.       Преподавательница присела рядом, попутно пытаясь мне что-то сказать. Ничего не слышно: уши заложило. Девушка не трогала меня, видимо, боясь навредить. Она пыталась перевести моё внимание на себя, щёлкая пальцами. Мы пересеклись взгядами. Её глаза выглядели очень испуганными.       Её глаза. Они привлекли моё внимание ещё в первый день встречи. Голубизна манила к себе, заставляла остановиться. Каждый раз, смотря в них, голова заполнялась белым шумом, будто уши заткнули ватой, а в череп положили работающий фен. Любые банальные сравнения этих глаз с какими-то общепринятыми образами казались оскорблением. Они не похожи на звёзды. Звёзды — образ только наблюдательный: на них хочется смотреть, как на красивые камни за витриной. Они не похожи на лёд. Лёд — бессердечный, обжигающий холодом, а здесь веяло теплом и чем-то родным. И на воду они тоже не похожи. Вода подвижна, непостоянна, вечно меняется без предупреждения. Эти глаза были другими. Они тягучи, ты в них медленно погружаешься без шансов на освобождение. Они — ловушка. И я в неё попалась.       Цветы вились по руке и пробирались дальше по телу. Потихоньку двигаясь, листья успели раскинуться на ключицах. Ещё чуть-чуть и рисунок дойдёт до сердца.       Прошло всего пару минут, и на мне разросся целый букет. В нём так много оттенков, красок, что перечислить их всех не получится, даже при большом желании. Неизвестные цветы казались живыми. Пёстрая картинка полностью покрыла руку, плечо, шею и остановилась, подбираясь к щёкам и груди.       Я знала, что это конец. На удивление, паника не одолела меня окончательно, а наоборот отступила. К этому моменту я сидела на полу, прижавшись спиной к стене. Почему-то мне стало так спокойно.       Я смотрела на девушку и понимала: она — лучшее, что со мной происходило.       Она — последнее, что я увидела.       Дальше я ничего не помню. Было темно. Я ничего не чувствовала.