Снег идёт

Они расстались давно. Сделали это тихо и неприметно, без лишних скандалов и глаз журналистов, без лишних интриг. Они сделали это быстро. Лукина благополучно вернулась к мужу, горячо и настойчиво просила Третьякову не писать, не звонить и больше не появляться в её жизни после закрытия проекта. И вот сейчас, зимним вечером, Мария, вся продрогшая и замерзшая, топчется около её окон. В её комнате горит тёплый свет, и Третьякова вспоминает их посиделки: она на коленях у Лукиной пьёт горячий какао и читает какую-то книгу о поэзии. Так проходили многие дни их тогда ещё совместной жизни. Нельзя было назвать их отношения серьезными. Светловолосая приезжала по первому зову, по первому звонку, хоть в три часа ночи. Она готова была положить весь мир к ногам возлюбленной, но той не нужно было этого. И Марии ей тоже не было нужно. Лишь интрижка, лишь свободные отношения. Лауре так было удобно: всегда под боком человечек, искренне влюблённый в тебя, а Третьякова со своей слепой привязанностью ничего не замечала. А потом вернулся муж. И рухнуло абсолютно всё. Шатенка разорвала всё, что раньше их связывало, и это оставило слишком сильный след в душе белокурого ангела. И всё же она продолжала любить её. Тихо, издалека, по-своему, как умеет. Этим вечером Мария снова пришла к её дому. Она не знала зачем каждый раз так делает. Зачем звонит, если она все-равно не возьмёт трубку? Зачем унижается, растаптывает свою душу ещё больше? — Ты больше не нужна ей, — шепчет сама себе и всё же продолжает стоять. Трогает горячий лоб и понимает, что температура скачет далеко за 38. Третьякова любила разговаривать, особенно в присутствии Лауры. Она говорила без умолку, а женщина просто слушала, иногда одобряя фразы лёгким кивком головы. И вот Мария снова набирает номер, уже на автомате находя нужный контакт, заведомо зная, что трубку никто не возьмёт. Но так возникнет иллюзия, что Лукина каким-то чудесным образом её выслушает, просто как обычно промолчав, а блондинка выскажет хоть так всё, что лежит в её сердце. —Такси, ну как котята мурлыкали у ног, — начинает она, вспоминая свои вечерние прогулки и слишком много машин: сплошь и рядом, — а я в мобильном слышу длинный гудок, — усмехается она, — а что сказать? Не знаю.. Точно! Может... тебя я люблю..? — крупная слезинка скатывается по её замёрзшей щеке, — а снег идёт, снег идёт. По щекам мне бьет, бьет, болею очень, температура, — жалуется она, а после опять усмехается, — стою и жду тебя, как дура! — повышает тон и начинает ненавидеть саму себя, — снежинки ртом ловила...очень мило. Клёвый вечер и делать нечего там, где нет тебя.. — признаётся она, — а снег идёт. У Марии сносит крышу. Почему? Почему она помнит всё? За что она так влюбилась? И что же она такого сделала, что её не полюбили в ответ? — И вся к тебе дорога изучена до нет, — думает о том, как вечерами ноги сами несут её сюда, по уже выученной наизусть тропинке,— и я, наверно, знаю грустный ответ. Но всё-равно смотрела в окна, может, увижу тебя? — на лице её мелькает улыбка. Третьякова понимает свою беспомощность и открыто признаёт её. Если ей суждено любить так: не взаимно и жертвенно, то она будет нести этот крест. Лукина была её выбором, и Мария точно знает, что от него она не откажется.