Secret desire

            Шаг. Поворот. Взмах мечом, резкий, как молния на грозовом небе. Потом снова шаг и пируэт. Крики гарпий, что кружили в диком танце, разрывая воздух отчаянными криками, пытаясь загнать в ловушку того, кто пришел огнем и мечом выжечь их гнезда и прогнать из облюбованного местечка, перерезав всех, даже еще неокрепший молодняк. Одна из них, закрывая собой еще молодую особь, выжидает, когда мужчина повернется к ней спиной, когда потеряет бдительность, и нападает из, как ей кажется, самой выгодной позиции. Но меч летит прямиком ей в глотку и выходит из тонкой кости черепа. Крики стихают. Оставшиеся гарпии улетают, наполняя каменоломню какофонией невыносимых звуков, полных отчаяния и лютой ненависти. Убийца с окровавленным мечом остается, провожая стаю усталым взглядом, полным абсолютно нечеловеческого равнодушия.       Он направляется в город, чувствуя, как кровь тонкой струйкой стекает по его спине из раны на лопатке. Все-таки одной удалось задеть, думает он, скорчив отвратительную ухмылку, способную испугать даже покойника. Он идет в таверну, провожаемый взглядом эльфов из караула, что даже не скрывали своего презрительного отношения и недоверия к нему. Но разве это имеет какое-то значение? — Пиво. Три кружки. Трактирщик-краснолюд скептически хмурится, дотошно разглядывая бледное лицо, с выступающими на нем черными венами. — Может лучше водки? — Давай водки. Геральт из Ривии. Прославленный ведьмак, мясник из Блавикена. Теперь еще и убийца королей. Проходящий мимо кмет тяжело дышит в лицо перегаром и словно специально хочет толкнуть, провоцирует, нагло уставившись, как баран на новые ворота. — У тебя какие-то проблемы? Голос ведьмака острее стали, а один только взгляд опасно сощуренных кошачьих глаз уже способен заставить сердце пропустить парочку ударов, однако мужик слишком пьян, а потому решает преградить путь и встает, широко расставив ноги. Начинается очень красивый обмен любезностями, что приводит, в конечном счете, к хорошему удару с левой, и кмет летит аж до стойки, где корчмарь уже приготовил дубину на случай если что-то пойдет совсем уж скверно. Но никто не решается вступиться за пьяницу, а потому все возвращается на круги своя и привычный для этого места шум вновь заполняет заведение. И тут охотник замечает его. Он сидит, как и всегда, слегка напряженно, сомкнув пальцы на кружке с каким-то пойлом, которое ему явно не нравится, потому он цедит его сквозь зубы мелкими глотками, презрительно кривя губы. Геральт с минуту прикидывает, стоит ли подходить к тому, у кого нрав не лучше, чем у гарпий из каменоломни, однако решает поиграть с судьбой. День так или иначе был не из лучших, почему бы ему и не закончиться в том же духе? — Надираешься в гордом одиночестве? У Иорвета даже мускул на лице не дрогнул, хотя казалось, что он полностью ушел в свои мысли. Он лишь неопределенно ведет плечом, что ведьмак расценивает, как приглашение. Он грузно садится на лавку, даже не скривившись от острой боли в плече, тонко намекающей на необходимость идти к себе и обрабатывать рану, но вместо этого, мужчина ставит на стол бутылку и предлагает выпить. Он ждет, что сейчас его пошлют или эльф уйдет сам, но вместо этого тот молча подставляет свой стакан. — Все так плохо? — Не твое дело. Иорвет делает первый глоток, позволяя холодной жидкости обжечь непривычное для человеческой отравы горло, и откидывается назад, опираясь острыми лопатками о неровную стену. — Конечно, не мое. Это как спасать кого, так я сразу всем позарез как нужен. А во всех остальных случаях… Геральт чувствует на себе чужой пронизывающий взгляд, пока он сам окидывает рассеянным взором таверну. Вот вошли Лютик и Золтан, помахав в приветственном жесте, и ведьмак салютирует им кружкой в ответ, но не идет за их стол. — Не хочешь составить компанию своим дружкам? — Мне бы хотелось составить компанию одному угрюмому неразговорчивому эльфу, если тот, конечно, не против. Иорвет не сдерживает кривой ухмылки, обнажая свои белые острые зубы. Некоторых зубов не было, какие-то были явно поломаны мощным ударом в челюсть, но охотника на чудовищ это мало заботит. Он видел вещи и похуже.       Разговор медленно начинает клеиться. Геральт хотел было все свалить на свою харизматичность, но замечает стоящую на лавке бутылку медовухи, которая быстро проясняет ситуацию. Они говорят о делах насущных, о возможном проигрыше, о предательстве. Иорвет каждый раз словно делает над собой усилие, раскрываясь перед посторонним с неимоверным трудом для него самого, но под водку да без закуски дело все же спорится. — Ты убиваешь за деньги. Пускай чудовищ, но убиваешь. — А чем ты предлагаешь мне зарабатывать на жизнь? Заняться скотоводством? Тюльпаны разводить? Иорвет какое-то время молчит, словно обдумывает ответ, слишком глубоко уйдя в свои мысли и даже не замечая, как его пожирают горящие огнем и похотью глаза. Он будто и не чувствует, как эти глаза скользят по красиво очерченным губам, волевому подбородку и сильной шее, на которой так соблазнительно вырисовывается замысловатая татуировка с лиственным орнаментом. Геральт чувствует, как в штанах становится тесно. Сколько времени он уже так сходит с ума? А главное — почему он? Может это все эльфийская магия? Глубокий голос лучника словно выводит его из транса. Иорвет крутит в руках пустой стакан, уже окончательно охмелевшим взглядом буравя гладкую поверхность стола. — Я иногда думаю, что мы никогда не сможем ассимилироваться по-настоящему. Снова стать теми, кем мы были. Слишком много лет, проведенных в войне и ужасе. Как ты думаешь, разве из меня получится хороший…фермер? Беловолосый удивленно вскидывает брови, после чего начинает очень громко и очень искренне ржать. На его смех оборачиваются другие посетители, но ему все равно. Он улыбается самой красивой улыбкой, на которую способен, и ему на мгновение кажется, что Иорвет находит ее привлекательной. Вряд ли надежды да ведьмачье чутье можно считать в таких вопросах надежными источниками, однако разговор продолжает течь в неторопливом русле, что не может не радовать. Но тут Геральт протягивает правую руку к бутылке и острая боль стреляет прямо в голову. — Вот дерьмо… Кровь уже успела немного запечься, но из-за резких движений рана снова открылась и теперь уже точно надо было идти бинтоваться. — Цапнули тебя? — Ерунда. — Дай посмотреть. Иорвет сам протягивает руку и Геральт, в полном изумлении, подается вперед. Они почти соприкасаются лицами над столом, когда эльф отодвигает воротник куртки и изучает рану, обжигая горячим дыханием основание шеи и чувствительное место под ухом. — У тебя есть кора дуба? — У меня в комнате целый мешок трав. — Пошли, помогу. Считай это моей благодарностью за незамысловатый разговор и противное пойло. Геральт только усмехается в ответ, но ведет эльфа в свою комнату, провожаемый ошалелыми взглядами своих друзей и всех постояльцев корчмы. ***       У Иорвета сильные руки, но прикосновения нежные, почти ласкающие. Он очищает сначала спиртом, а потом и отваром коры рану, после чего принимается смешивать еще какие-то травы, переталкивая их в ступке в кашеобразную массу. — Что это? — Мазь. Дай мне банку с жиром. — Да можно же просто зашить. Иорвет смеривает ведьмака таким взглядом, что любой на его месте уже отдал бы душу богам. Любой, но только не Геральт. Он с нескрываемым интересом смотрит, как ловкие пальцы скользят внутри банки с жиром, подцепляя на кончиках белую массу, и отчего-то становится трудно дышать. Эльф шепчет что-то над готовой смесью, и это выглядит так завораживающе, что сложно отвести глаза. Воздух становится наэлектризованным и по коже ведьмака бегут мурашки, когда раны касаются горячие пальцы, что аккуратно наносят смесь плотным зеленым слоем. — Дай ей высохнуть. Она частично впитается, частично отпадет утром. Бинтовать не нужно. Геральт благодарно кивает, не в силах пошевелиться. Его словно ударяет молнией, когда он чувствует горячие сухие руки у себя на плечах, которые плавно оглаживают мускулистые плечи, неспеша двигаясь к шее и оттуда к широкой груди. Мужчина замирает и почти не дышит, боясь спугнуть желанное наваждение, но касания никуда не деваются, наоборот, становятся все более изучающими. Длинные пальцы ведут кривую линию от шрама к шраму, касаясь даже темных сосков, а пряное дыхание, резко бьющее спиртом по обонянию, приятно опаляет затылок, отчего вся кровь буйным потоком начинает бурлить в венах, мощными толчками двигаясь к паху. — У тебя так много шрамов, Белый Волк… Истома и нетерпение накрывают ведьмака и он с великим трудом сдерживает себя, чтобы не развернуться и не вцепиться в эти красивые губы голодным звериным поцелуем. Фантазия рисует весьма неприличные картины, от которых становится совсем тяжело. Он почти чувствует чужую руку, что касается его естества и широкую ладонь, что скользит по всей длине, оглаживая большим пальцем головку, а потом спускаясь к самому основанию, ощутимо сжимая до звездочек перед глазами. Он чувствует солоноватый привкус на собственных губах, когда сам берет в рот, буквально поглощая чужое возбуждение, игриво облизывая и пропуская внутрь горла, пока чужие пальцы зарываются в молочно-белых волосах, притягивая все ближе. Геральт стонет. Его нутро томится от желания и он почти ерзает на стуле, когда его уха невесомо касаются пухлые губы, нашептывая что-то на Старшем Наречии. И он засыпает… ***       На утро он обнаруживает себя уже в кровати, укрытый одеялом и с болезненным до чертиков стояком в штанах. Геральт грязно ругается, неосознанно дергая правой рукой и понимает — боли нет, как и крови, даже на простынях. Он тянется к паху, намеренно медленно, с предвкушением, позволяя своему воображению снова увлечь себя в мир грез. Он представляет чужие пальцы, чужие губы, чужие стоны. И впервые за долгое время ему по-настоящему хорошо.