N дней до самоубийства

Руки, облаченные в черные кожаные перчатки, покоились на коленях. Иногда можно было заметить нервное движение пальцев. Руки словно находились в разладе со своим хозяином, ибо лицо владельца было похоже на статую, суровую и неживую. Филипп де Шаньи задумчиво смотрел сквозь оконце кареты. Тяжелая ткань прикрывала большую часть наружного мира. Долгая поездка уже подходила к концу. Несколько дней тряски в карете должны дать свои плоды. Мысли Филиппа налезали друг на друга. Вот промелькнула мысль о достойном будущем и семейном бизнесе. Филипп уже хотел ощутить явный аромат победы, но одна деталь не давала ему сделать глубокий вдох — тело Рауля так и не нашли. Обнаружили лишь скользящие кровавые следы, теряющиеся на промерзлой земле. «Неужели он выбрался из воды? Даже если и так, то долго он там не протянет… ночи холодные, без лошади, с раной в боку, он далеко не уйдет, " — такими рассуждениями успокаивал себя де Шаньи, проклиная окрик Призрака Оперы, который помешал нанести смертельный удар в спину брата. Филипп не думал устраивать трагедию перед своим стариком. Он, как солдат, побывавший на поле боя, хладнокровно, в свойственной ему манере, сообщит отцу о смерти младшего сына. Старик будет подавлен, а Филипп сможет начать полное погружение в семейное дело.        Однако покоя ему не давала и Кристина Даае. За всю поездку она не произнесла ни одного предложения, лишь тихие и однотипные слова слетали с ее губ. Даже сейчас молодая леди отстраненно смотрела на сменяющиеся пейзажи, но она не замечала их. Ее глаза выдавали душевный упадок. Блеск, придававший в прошлом ее зрачкам игривость и живость, теперь превратился в стекло. Филипп сердцем хотел отнести это состояние к смерти Рауля, но разум подсказывал, что не все так прямо в сложившейся ситуации. Кусочки пазла не складывались в голове в полноценную картину. Филипп ходил вокруг да около, но не мог прийти к нужной точке. Что ее связывает с Призраком Оперы? Добровольна ли она покинула Париж? Что скрывается за этой невинной внешностью? Филипп, несмотря на склонности к цинизму, желал раскрыть Кристину целиком и полностью. Была ли это любовь? Или страсть, вспыхнувшая на основе ревности к очаровательной дьяволице, что скрывается под личиной ангела.        Поля, проходившие больше на промерзлую пустыню, сменялись отдаленными гусеницами городских домов и черно-белыми деревнями. Смутно припоминая давние приключения, Кристина знала, что скоро должен показаться тот самый городок с черной рекой. Она снова возвращается в Париж, в то место, ставшее ей некогда родным домом… но теперь? Теперь Париж стал для нее проклятием, которое держит ее в раскаленных уздах. Гранд-Опера, в прошлом — величественное здание и достояние Парижа, теперь — обугленные стены, измазанные копотью; особняк де Шаньи — позолоченная ловушка с траурным венком; площадь Отель-де-Виль, или же Гревская площадь, как ее величали до начала девятнадцатого века, станет могилой для ее возлюбленного, а значит, могилой для Кристины тоже; наконец-то кости ее отца, человека, давшего жизнь юной деве, холодно покоятся в склепе — все это Париж для Кристины, кладбище душ и грез. Соловей Даае теперь не может ни петь, ни летать. Кристина прикоснулась к кольцу сквозь ткань перчаток, ее взгляд переместился с пейзажа на Филиппа. Этот лев, израненный войной, освирепел. Он не дает вогнать себя в клетку, он кусает безжалостно и больно. Что чувствовала Кристина по отношению к Филиппу? Ненависть? Нет. Ее молчание, ее холодность были обусловлены тем, что в ней проснулась гордость женщины. Кристина не собиралась отдаваться судьбе на растерзание, она сама станет вершить свой путь. Даае не отдастся Филиппу, не примет подачку жизни в виде бедной сиротки, оказавшейся под влиянием злого гения, потерявшая будущего мужа — виконта. Даже лицо Кристины изменилось. Теперь же ее взгляд сделался по-своему взрослым, даже суровым. Застывшая смола, переливающаяся на солнце. «Мадемуазель Даае, » — обращались жандармы в день погони, обустраивая Кристину в крохотной уютной комнатушке.        «Мадемуазель Витте, » — поправляла их мысленно Кристина, теребя кольцо Эрика. Пусть ее брак с Призраком Оперы не закреплен официально: в душной церкви при пустых клятвах. Их брак закреплен надежнее: душами и страданиями.               Мгновение. Глаза Кристины встретились с хищным взглядом Филиппа. Он развернулся к ней всем телом и сцепил руки в замок.       — Мы скоро будем на месте, Кристина. Это мучения закончатся, не успев начаться… Я соболезную о вашей утрате. Это удар и для меня. Я не был очень близок с Раулем, но он являлся моим братом. Это уже о многом говорит. Удивительно, какие чудовища бродят среди нас. Этот Призрак… Или как его? Эрик, верно? Убить юную душу, сжечь Оперу… Оскверненное тело, оскверненная душа. В нем нет ни капли от человека, природа та еще чернокнижница. Занимается алхимией, а при неудачах появляются такие твари вроде него, — Филипп подождал, ожидая ответа Кристины, но та лишь молча смерила его взглядом, — не так ли, мадемуазель? — Не мне судить о делах природы, сударь. Она делает то, что знает. Ее творения искажаются под взглядом человека.        Слушая речь Филиппа, Кристина ощущала, как желчь растекается по ее телу. Неизведанное раннее чувство. Она знала, что именно человек, сидящий перед ней, является братоубийцей и лжецом. Кристина доверяла Ангелу Музыки. Он не убил бы Рауля. Вспоминая его за решеткой, забитого, как зверя, с безумными глазами, Кристина прочувствовала презрение к Филиппу, которое потекло по ее венам. За все то время, что девушка провела с Эриком, она научилась понимать его: знала его саднящие раны; знала о его борьбе; видела его путь преображения из отверженного в восставшего. Поэтому речь Филиппа ни сколько не убедила ее, наоборот, его змеиный рот говорил об обратном. О, Филипп, Кристина Витте никогда не примет твою сторону игры. Свеча освещала лишь двоих: хищника и жертву. Но кто из них кто? Оба сидели за столом. Первый, чьи руки и ноги были скованны железом, глазами пожирал второго насквозь. Второй всеми силами старался придать своему виду холодное спокойствие, заталкивая импульсивность в глотку. Оба находились в напряженной тишине. Пламя свечи дернулось словно в припадке. Капитан Ландри, один из находившихся в допросной, с грохотом поднялся со стула и ударил кулаками по столу. — Где тело де Шаньи?! Не зли меня, ублюдок. Ты убил мальчишку. Только ты знаешь где он. Эрик, сидевший напротив, устало выдохнул с едва слышимым стоном. Этот допрос, длившийся уже около двадцати минут, доконает его быстрее, чем виселица. — Я не убивал Рауля де Шаньи. Его братец, — Эрик кивнул головой в сторону кривого окна, — заколол его ножом на моих глазах. — Опять! — Ландри судорожно вытащил из-за пазухи крепкую сигару и закурил ее, — Хорошо, давай сначала, — капитан обошел заключенного и остановился за его спиной, наклонившись к уху, чтобы выпустить едкий дым, — на твоих руках — кровь Джозефа Буке, Убальдо Пьянджи; покушение на жизнь Филиппа и Рауля де Шаньи; похищение Кристины Даае… Ах, да, чуть не забыл… Вскрыв документы, я нашел одну очень интересную вещь. Смерть цыгана по имени Михель, ездившего по городам с цыганским цирком. Много лет назад он посетил Париж и больше не покинул его. Цыган был задушен веревкой, а его зверушка сбежала. Дитя Дьявола, верно? Урод с мешком на голове. Наш Призрак много тайн хранит за своей спиной, так? Ты убивал, когда был ребенком. Ты не изменился, ты прогнил насквозь, — Ландри, зажав сигару в пальцах, схватил Эрика за горло, оставляя красные отметины, — как думаешь, кому я больше поверю? Герою войны из знатной семьи или гнилому подонку с грязным прошлом? Или ты отрицаешь свою виновность в раннее сказанном? — Нет, — глухо прохрипел Эрик. — Что-что? — Ландри склонил голову набок. — Не отрицаю, — со сдержанной яростью прошипел заключенный сквозь зубы.        Капитан убрал руку с шеи Призрака, позволив сделать глоток воздуха. Ландри подошел к окну, спрятав ладони за спиной. Он смотрел на падающий снег, который предвещал долгожданную пургу.        — Не отрицаю, — вновь раздался голос за спиной капитана, — но я не убивал Рауля де Шаньи.        Ландри в мгновение оказался рядом с заключенным и тяжело задышал ему в лицо.        — Там, — капитан указал рукой на площадь, видневшуюся за окном, — ты взойдешь на плаху, сдохнешь, как крыса. Я распорядился, чтобы для тебя сделали самую плотную веревку, чтобы она ни в коем случае не порвалась и не пришлось тебя помиловать. Если твоя шея не свернется, то я собственноручно пущу пулю в твою отвратительную голову, вшивая собака. — Не надо. — Что «не надо»? — Ландри ощутил приятную волну внутри себя. Кажется, заключенный почти расколот и начинает молить о сострадании, — Не хочешь умирать? — Не надо собак обижать, — Эрик часто заморгал и поджал губы, — они славные животные, в отличие от людей. Не трогайте собак.        Ландри взвыл. Этот псих еще и насмехается над ним. «Что же, посмотрим как он засмеется, когда я буду рассекать его кожу до мяса, » — яростно подумал капитан и отошел назад. Вновь воцарилось молчание, но на этот раз оно было недолгим.        — Как ты похитил Даае?        Эрик поднял взгляд. Он понимал, что нельзя рассказывать правду о Кристине, о ее добровольном выборе. Пока она кажется несчастной похищенной девочкой — она в безопасности.        — Разве это имеет значение? Плохо похитил, раз нас нашли.        — А Жири? Она является твоей соучастницей и объявлена в розыск.        Эрик с минуту помолчал, а потом поднял уставшие глаза. Капитан почувствовал холодок, пробежавший по его спине. Сидевший перед ним заключенный теперь еще больше напоминал призрака. Лишь малую часть лица освещала тусклая свеча, тьма же давила со всех сторон. Запекшаяся кровь, синяки и отрешенный взгляд вперемешку с изуродованным лицом с трудом удерживали взгляд Ландри на себе.        — Я угрожал Антуанетте тем, что надругаюсь над ее дочерью, Меган Жири, если она не поможет мне заманить Кристину Даае. Женщина не могла рисковать. У нее не было выбора.        Ландри осматривал Эрика. Его взгляд говорил о том, что капитан старался уложить в голове чудовищные деяния преступника, сидящего перед ним. — Ты просто поганый манипулятор, — наконец-то выдавил Ландри, — даже смерть не спасет твою бренную душу. Неужели ты думал, что сможешь насильно заставить девчонку любить такого, как ты? На тебя смотреть страшно, — капитан отложил сигару в пепельницу и расстегнул верхние пуговицы, — или плотские утехи совсем вскружили тебе голову? У тебя и бабы то никогда не было, да? Даже проститутка не легла бы с тобой за тысячу франков.        — Мы здесь, чтобы в моей личной жизни копаться? Я думал, что вы хотите преступления расследовать, а не лезть ко мне в штаны. Но если вам уж так не терпится, — Эрик раздвинул руки в стороны настолько, насколько это было возможным из-за цепей, — я в вашей власти и не смогу сбежать отсюда.        Ландри смачно чертыхнулся и вышел за дверь. Через минуту вошли жандармы и вывели Эрика из допросной. Нервы капитана рвались тонкой тканью.