Время Страха

Это был именно один из тех дней, когда не хотелось выезжать из прогнившего постоялого двора, а просто хотелось лежать на набитом всяким дерьмом матрасе и наслаждаться этой сладостной вознёй внизу. Криками, старый прожженный жизнью трактирщик разгонял всякую шваль, что не приносила денег его делу, но не это самое главное в этой смеси ругани и попытками вытащить хмельных дружков наружу. Самое главное — это попытки этих самых дружков опохмелиться. Тогда они, за неимением других вариантов и откликающихся конечностей, почти, что утопали в большой лохани для лошадей. Вот оно — зрелище, которое можно увидеть за лесом. Люди тут такие тупые, что аж воротит. Но, очень жаль, этот день был из тех, в которые я обычно уезжал. Хотя моя цель гораздо выше этих развлечений, это не могло меня не разочаровать. Но я никогда не забуду того ублюдка, ворвавшегося в мой наипрелестнейший номер сразу же после принятых мной ванн, и его лицо после того как я попробовал на нём новую убийственную смесь. Это было чертовски весело. Он хотел надуть меня, а в итоге схватил ноги в руки и убежал или только в руку… Впрочем, это всё неважно. Я уже собрал все пожитки, которые у меня были, и готовился выезжать из этой тухлятины. Путь мне предстоял не близкий на юго-восток, если я правильно всё рассчитал и, если этот дерьмоголовый дал мне правильную карту. В нём-то я и сомневался. Всегда мне ставил палки в колёса, с самого детства. Чёртов чешуйчатый. — Ох, уже улетаешь, взрывной? Деньги закончились? — с усмешкой процедил трактирщик. Его засаленное лицо, казалось ещё противней при свете свеч. — Да я уже устал смотреть на твоё жирное потное хрючело. Вот, глаза уже кровоточат. Послышались сдавленные смешки с дальней части этой хибары. Я, не скрывая своей победной улыбки, собирался выйти на улицу к, честно угнанной лошади, как меня освиснули: — Ты будь поосторожнее. Слыхал, в темноте водятся монстры похуже поганцев, — предостерёг меня человек, сидящий один за разваливающимся столом. Хоть, о внешнем мире я знал довольно много, но живность, водящаяся тут, ещё не подвергалась моему изучению. Беспечно — возможно, но времени мало, так что это занятие я оставил на лучшие времена. — Какой идиот вообще полез на лошадь в такую темень? Ночь на улице, что не понятно — спать надо или развлекаться… Глазами полные животной похоти мужчина следил за дочкой трактирщика. — Вот-вот, — усмехнулся другой. — Ну, вы что все накинулись. Может, взрывной видит в темноте, словно кот или та же собака! — явно подразнивая меня, выкрикнул трактирщик. — Я тебе сказал — всё. Мой долг, как хорошего человека предостеречь от возможной опасности, того, кто о ней не знает. — «Хорошего человека» — передразнил его я. — В вас нет ничего хорошего, а теперь захлопните свои рты, недоношенные. — Уж после таких слов, тебя только простит горный рак. Поосторожней там. Трактирщик помахал мне рукой, остальные последовали его примеру. Мне не оставалось ничего, только выйти во двор. В любой другой день, я бы просто вызвал кого-то на поединок или взорвал бы всех, но этот день особенный. Огненные земли скоро будут на горизонте. Пекрэл… до чего же противное название страны. Морозный ветерок приятно обдувал моё горячее от предвкушения тело. Аккуратно, чтобы не проскользить на грязи в близлежащий уготованный мне котёл в преисподние, я пошёл прямиком в конюшню. На лошади катался я не первый день, а уже, получается, четвертый. Ездоком я был ещё тем. Конечно, эти старые костяшки пытались мне объяснить, как управлять ею, как она выглядит, только вот незадача: тот, кто не видел лошадь несколько столетий, не может вспомнить всё, что надо было знать мне. Плевать на это, главная задача уже выполнена. Научился кататься на этом неуправляемом животном. Страх — самый лучший двигатель уже не только людей, но и животных. Я уже заходил в конюшню, как увидел, что мою лошадь отвязывает тот пьянчуга из трактира. Машинально моя рука уже схватила колбу с не самым сильным взрывом, который я могу создать. Но этого бы хватило, чтобы оглушить этого мудака и лошадь. Уж, если ты не достанешься мне, то не достанешься никому. — Стой, стой, стой, — он поднял свои руки, так и не докончив отвязывать лошадь, — я просто пытался помочь. — Уйди от моей лошади, баран, а не то твои внутренности окажутся снаружи. Этот мудак только ухмыльнулся мне в ответ, а глаза его заискрились. Я медленно шагал к лошади, будто он мог мне что-то сделать. Но инстинкты меня никогда не подводили: этот человек не тот кем кажется. — Что же ты так, Кацуки. — Откуда мать твою… — на секунду я отвлёкся, погрязший в свои мысли и догадки, но это не имеет сейчас проку. Я поднял вверх руку, чуть сгибая её в локте, и принялся целиться в него. Это звучит медленно, но сделал я это за время чуть меньшее, чем раздумывал — откуда он знает моё имя. Собираясь всё же разбить колбу, я дёрнул рукой, но не смог сдвинуться. — Постой. Тебе не сказали старцы обо мне? Хах… видимо позабыли напомнить, — его старый прокуренный голос резал уши, не в силах это терпеть, я открыл рот, но был заткнут лёгким движением его руки. — Я же говорю постой. Торопиться ещё некуда, вся ночь наша. — Ахая очь? — пытался я вложить в эти звуки всю свою ярость, крикнув во всё горло. К его счастью, он услышал только шёпот. — Как говорили там, в трактире? Ночью лучше спать? Ну, или побеседовать с другом драконов под этим небом полным слёз. Обычно моё лицо всегда изображала одну эмоцию — негодование. Это длится с самого детства и длилось до этой минуты. В горах меня нечем было удивить. Магия стариков давно иссякла, а нового источника никогда не было, конечно, кроме драконов, живших на вершине гор и, к которым я изредка захаживал, учась чему-нибудь новому. Все восхищались теми, кто мог хоть ветерок создать при помощи магии, восхваляли их. Но для меня это всё — ничего. Знания были куда полезнее и практичнее, чего стоят мои взрывы, но взрывы тоже были ничем. Настоящая магия куда глубже, объемнее — я всегда так думал, а теперь убедился в этом. Всё кричало внутри меня об опасности, но её не было. Не было ничего, кроме неба, в котором я висел, кажется, вечность. Рядом со мной был эта, как я думал, пьянь и смотрела на мою реакцию. Машинально мои брови сдвинулись, и я нахмурился, но долго это не продлилось. Тысячи звёзд упали с небес на другое небо подо мной. Но восхищение ушло, когда я начал вглядываться в эти огни и увидел тысячи факелов. Они двигались по большому полю, словно пожар, которым управлял кто-то. Огонь был мне противен, вызывал злость, мне хотелось отвернуться или вырваться из этих невидимых пут, потушить эти факела, но я смотрел с неподдельным интересом на происходящее. — Интересно как сжигаются деревни? — спросил у меня он, поглядывая на пожар. Я сделал самое неприятное лицо, которое у меня было. — Нет, мне интересно, как ты будешь орать, когда я взорву твои ноги. Он посмотрел на меня секунду, а после залился неподдельным смехом настолько звонким, что мне заложило уши. — Да-да, я бы тоже на это посмотрел, если ты об этом. Но не это мое предназначение Кацуки. Ты видишь перед собой просто странника или как ты сказал «барана», — последнее слово он сказал выплёвывая. — Я хотел бы тебе предложить отсидеться, поучиться, хоть чуток, а после отправляться обратно. — Взмахнув рукой, он закрыл мне рот. — Не надо слов, ты прекрасно знаешь, что не сможешь противостоять даже мне. Магия иллюзии одна из слабых, а ты даже видение развеять не можешь. Маленький мальчишка. — Завались! Я всё смогу! — Не спорю, но только через какое-то время, может, даже через десять лет. Только сейчас никуда не ходи. Он отпустил меня, что было его ошибкой. Разбив колбу у него под ногами, я вызвал маленький взрыв, напугав лошадь. Она помчалась к выходу. Зацепившись за седло я выбрался из конюшни. Попутно выкрикивая оскорбления в сторону недо-мага. Никто не смеет останавливать меня. Трактир остался позади. Никто, по-видимому, не собирался меня догонять, а моё пылающее сердце хотело продолжения. Единственное, что помешало мне развернуться и поскакать назад — это время. Его мало, а этот гадёныш задержал меня. Придётся подгонять лошадь, чтобы успеть до закрытия мостов. — Чёрт! Руки задрожали и я невольно выругался. Рядом со мной не было «живых» мест, так что услышать ругань было некому. Это унизительно, даже когда это не видят.