***
«Где вас носит?» Юра отправил сообщение и глянул на загоревшийся над головой фонарь. Высокий, с изогнутым верхом и мутным расшатанным плафоном. Улица жглась холодом, прокатываясь под ворот лёгкой куртки колючими шипастыми шариками. Под ногами вязко хлюпала грязь, намешанная недавним дождём. От ветра скрипнула калитка, дверца подалась чуть назад, Юра перехватил, вцепившись пальцами в деревяшки. Баба Надя, ушедшая забрать масло, утонула в глубине своего домика и не спешила выходить наружу. Приходилось ждать, следуя дедовому поручению. Телефон завибрировал. Мила написала, что они встретят его чуть дальше, у Гоши болит живот, и он пока не может отойти от толчка. Ну заебись. Солнце почти село, просвечиваясь на горизонте размазанными бледно-жёлтыми полосами. Небо затянулось свинцом, кишело грязными разводами, как вода, опрокинутая на белые листы бумаги. Пахло мокрой землёй, травой и древесиной. А ещё кто-то топил печку неподалёку. Дачное товарищество здесь очень близко сплеталось с деревней, кто-то проживал постоянно, остальные приезжали только в тёплый сезон. Холод явно не скрашивал пребывание. Да где там бабу Надю носит? Юра потоптался по клочку травы, пнул кроссовком камушек, тот звонко врезался в ограду напротив. Изо рта вышло рыхлое облако горячего пара. Гадство. Ещё и голова побаливала, наливалось тяжестью в висках и стягивало, словно обрывая ниточки, истончившиеся в середине. Пить ночью и спать до полудня, стреляя в режим на поражение, — такая себе затея. Вдруг послышались шаги. Мысль о вернувшейся Надежде погасла, едва спичка коснулась полоски серы. Юра отшагнул, осмотрелся, как вдруг едва не потерял равновесие, когда мимо пронёсся человек, чуть задевая рукой. — Да блять! — Ногам с трудом удалось удержать тело в вертикальном положении. Человек пробежал немного вперёд, вдруг остановился, словно навострив уши. Тишина неприятно отозвалась, ворочая что-то в желудке. Юра потоптался на месте и замер, рассматривая чужую спину. Незнакомец обернулся, выглядя взволнованным и, завидев его, начал подходить, широко ступая по земле и мерзко чавкая прилипающей грязью. — Эй! Простите, мне не помешает помощь. Юра приподнял бровь и осмотрел странного парня, гуляющего в толстом вязаном свитере с высоким воротником. Тёмные волосы неряшливо растрепались, высвечивая выбритый затылок при повороте головой. Глаза налились каким-то радостным порывом, который пока было трудно разделить. — В чём? — спросил Юра, понимая, что тишина засела слишком надолго и что его всё это время любопытно рассматривали. Парень потёр затылок, будто испытывая неловкость, и глянул в темноту впереди, туда, где исчезали пределы, освещаемые фонарём. — Может, тут пробегала собака? Стоило мне отойти, и она уже удрала. Вечно такая ерунда случается. — Неа, не видел. — Жаль. Незнакомец вздохнул, сощурившись от досады. Юре почти стало его жаль. Почти. Внезапно появилась баба Надя и поманила рукой к себе. Пришлось войти в дом и забрать целлофановый пакетик, набитый несколькими пачками масла. На веранде пахло свежесваренным грибным супом. Сквозь окошко, ведущее в спальню, можно было разглядеть маленький включенный телевизор и укрытое пледом кресло-качалку. Юра попрощался и закрыл за собой калитку, вогнав колышек на верёвочке в вырезанное отверстие. Фонарь вдруг моргнул, пальцы словили волну холода, пробежавшую по костяшкам. — О, ты вернулся! — Странный парень стоял у столба, лучисто растянув губы в улыбке и выпуская изо рта густившийся пар, махал рукой. — Ты, вроде, был занят поиском собаки, — напомнил Юра и, перехватив пакетик покрепче, размеренно замахал им из стороны в сторону, раскачивая, как маятник. — Конечно. Я всё ещё переживаю. Просто не видел тебя тут раньше. Хочу всех знать. Скажешь своё имя? — Он подмигнул. Мелкое колебание. — Юра. — Приятно. А я Жан-Жак, можно Джей-Джей. — Он замер, заулыбался, развернулся на носках, встав чуть боком, и выпятил большие и указательные пальцы. Свет фонаря освещал, словно софиты. Звезда, блять. Юра прыснул. — Это что такое? — Это Джей-Джей стайл, детка! По улице пронёсся удушливый хохот. — Окей, ясно-понятно. Ты, мягко говоря, странный. И я тебе не детка. Жан-Жак, казалось, не пал духом, он уверенно прислонился к столбу и чуть развёл руками, словно готовясь к долгим пояснениям. — Мы просто малознакомы, возможно, когда-нибудь тебе удастся прочувствовать мой стиль в полной мере. Это не просто фишка. — Рука потянулась к груди и чуть ударила кулаком. — Это я, весь я. Всё и ничего. Вот чудак. Он казался забавным и хлестал какой-то мерцающей энергетикой, как цветастый дождик на новогодней ёлке. Припёрло же сюда такого. — Ладно, особенный парень, меня уже должны ждать. — Юра махнул рукой и готов был развернуться на пятках, как вдруг нога приземлилась на что-то слизкое и поехала назад. Тело наклонилось, пальцы успели схватиться за калитку. Жан-Жак обеспокоенно подскочил, протянул руку, но не коснулся. — Да что меня сегодня все и вся пытаются уронить! — вспыхнул Юра и громко сдул упавшие на лицо волосы, а затем глянул под ноги. — Блять, я поскользнулся на червяке, прикинь? Повылезали же. Жирный такой. Был. Жан-Жак внимательно уставился на землю и хохотнул. Так близко, удалось разглядеть, как в уголках губ и глаз образовывались мелкие складочки, когда тот смеялся. А ещё эти брови, тёмные, густые и выразительные, чуть сползали и изгибались. — Бедняга. Он не пережил вашей встречи. — Что я могу сказать, земля пухом. — Не ушибся? — Ещё один шаг ближе. Жан-Жак оказался выше, чем виделся при первом своём появлении. Он склонился, чуть отведя голову в сторону, всмотрелся в лицо, будто ища признаки беспокойства. — Заебок. То есть, нормально, ага. Собственные уши, казалось, стали колоться жаром у самых кончиков. Юра сделал шаг назад. — Может тебя проводить? — Жан-Жак тоже отошёл чуть дальше, не желая доставлять неудобство вторжением в личное пространство. Изо рта уже вышел пар, мысли настроились на отказ, глаза недовольно закатились, как вдруг вдалеке послышался лай. Жан-Жак приподнял брови и чуть развёл губы, удивлённо оборачиваюсь. — Твой? Звуки казались грубыми, разлетались эхом и жглись, как горячий кофе на языке. Юра никогда не любил собак и, сказать честно, побаивался их игривого настроя и обнажённых зубов. Судя по лаю, питомец, вероятно, был крупный. Жан-Жак неловко зачесал назад чёлку и глянул, словно извиняясь, мягко. — Побегу за ним, пока подаёт сигнал, а то на всю ночь поиски затянутся. Как-нибудь прогуляемся ещё, Юра. — Он поднял руку и показал одну букву «J», как бы напоминая. — Давай, беги, чудила. Удачи с собакой. Пока Жан-Жак исчезал за соседними домами, Юра пялился ему в спину и вертел в руке пакетик с маслом.***
— Опять что ли? — возмутился Гоша, накалывая подогретый в микроволновке кусочек шашлыка, приготовленного прошлым вечером на костре. Юра размазал по тарелке кетчуп и заскрипел зубчиками вилки. Резинка сдавливала волосы у самой макушки, разбрасывая прядки пальмочкой. Натянутость, кажется, давила на голову. Или вина была вовсе не в этом. — Посмотрите на него, выловил себе друга и теперь гуляет с ним. А вы тут сидите, развлекайтесь. — Ну чего ты такой зануда, Гош, — вмешалась Мила, падая рядом на стул с чашкой ароматного ягодного цикория. — Мне вообще-то нравится разгадывать кроссворды с Николаем Ивановичем по вечерам. Нашёптывает что-то из детства, разве нет? — Она откинулась чуть назад, опираясь о стену и с какой-то мечтательностью глянула на люстру со свисающими капельками-кристалликами. — А у костра как вчера здорово посидели! Сегодня вон банька топится, вообще красота. Ты просто Юрке завидуешь, он себе за пару дней мужика в такой глуши нашёл, ещё и иностранца. Красавчик, а. — Никакой он мне не мужик, — буркнул Юра и вгрызся в мясной кусочек, потянул зубами, растягивая сало в середине, и пробубнил что-то неразборчивое с набитым ртом. — И убегаешь ты с ним каждый день потому что он тебе настолько не нравится, что на зло хочется сделать, — прокомментировал Гоша и обернулся за чайником, чтобы плеснуть кипятка в пустую чашку с отколотой ручкой. — Сахар себе не забудь положить, — язвительно напомнил Юра. — На нижней полке, под банками со специями. — Не забуду, не беспокойся. И я уже запомнил, где у вас сахар. Спасибо, — бесяче ровно пролепетал Гоша. Ну и козлина. Юра выдохнул, успокаиваясь. — Он такой придурок, смешной, показывает мне, где кто живёт и как у кого что построено. Ну бля, да, комфортно мне с ним, прицепились же, пиявки. — Он встал с места, схватил тарелку и ринулся к раковине, надеясь, что шум воды заглушит надоедливые голоса. Не помогало. — А когда ты нас с ним познакомишь? — Мила любопытно подкралась сзади. — Я ведь должна убедиться, что парень он действительно хороший и что я могу доверить ему моего милого братишку. — Рука опустилась Юре на бок и легонько ущипнула. — Ай! Ну хватит уже, мы даже не родственники. — Тарелка выскользнула из рук и ударилась об раковину, только чудом не разбилась. Губы скривились. — Кажется, мы его засмущали, Мила. Юра плюнул, выключил воду, отряхнул руки и, накинув куртку, вышел на улицу.***
— Рад тебя видеть! — Жан-Жак подался вперёд и чуть приобнял за плечо, расплываясь в задорной улыбке и немного запинаясь от волнения. Юра тоже неосознанно улыбнулся, тая от короткого тёплого контакта. Он втянул воздух, вдыхая, немного пахло гарью и чем-то щиплюще едким. Курил что ли? — Ты рано. — Будет кто-то ещё? — Да. Не волнуйся, ты им понравишься. Мы все давно дружим. Надо ведь немного развеяться в конце месяца. Юра немного насторожился по поводу общения с незнакомцами. Но атмосфера не казалась нагнетающей, да и Жан-Жак обещал скрасить возможные неловкости. Они шагали по дорожке, разгоняя ботинками пыль. Вдалеке кто-то сверлил что-то на своём участке, из-за угла выезжала машина, направляясь в противоположную сторону и сверкая глазницами-фарами. Вечерняя прохлада обжигала щёки, рисуя яблочный румянец. Жан-Жак указывал на ближайший участок и рассказывал, что летом здесь работает фонтанчик, в который хозяйка запускает отловленных на озере рыбок. Они прошли грушевые деревья и вышли в поле, открытое и чистое с протоптанными дорожками и высушенной, лежащей как солома, травой. — Ты предупредил своих, что задержишься? — поинтересовался Жан-Жак, потянувшись рукой к одинокому железному турнику, на котором выбивали ковры. — Ага, сказал, что гулять иду. Но вообще-то и сам не знаю, когда вернусь. Что вы обычно делаете на этих вечерних посиделках? Я же не попал в секту? — Юра хохотнул и стал вглядываться в вершины елей у начинающегося простираться леса. — Не подумай. Юра, обещаю, ничего плохого не случится. Просто расслабься и веселись. Хочешь осмотреться, пока ждём остальных? Ответом послужил кивок. Жан-Жак радостно подскочил и поманил рукой за собой. Юра сглотнул, чувствуя копошение в груди. Местечко было довольно мрачным. Домишки стояли покосившиеся и заброшенные, потрёпанные временем и безнадзорностью, мельтешили плотно забитыми окнами и дверями сквозь густые заросли сорняков. — Вы, ребята, конечно подобрали пейзаж. — Жутко, да? Жан-Жак казался всё восторженнее, вертелся на месте, напевал что-то на английском и спрашивал Юру о том, что он слушает. Разговоры немного отгоняли нависающую тревожность. Облака расходились, пропуская выплывающую луну, отбрасывающую белёсые просветы. Впереди проглядывалась дыра между участками. Юра вгляделся, подходя ближе. Очертания голого почерневшего фундамента, словно пропускали через себя ветер, заставляя камень выть. В середине стояли остатки полуразобранной кирпичной кладки, бывшей некогда печкой. Вокруг скопился мусор: битое стекло, испачканные в грязи газеты, стёртые куски ткани, пластик. Ну и гадюшник развели. Зрелище вносило какое-то тоскливое опустошение, ноющее под рёбрами. Словно могильный крест на пустыре с фантомным звоном церковных колоколов. Вокруг не росла трава, не прорывались вездесущие сорняки, даже насекомые не кружили, всё утонуло, съедаемое ползучими огненными кнутами. Умерло. — О, а вот и они. Не думал, что придут прямо сюда, ну и ладно. Юра проследил за взглядом и увидел, как на обратной стороне, подходя к пустому участку, замаячили две низкие фигуры, пухлые, с короткими руками и ногами, как дети. Жан-Жак им помахал, а затем положил ладонь Юре на спину и погладил, распространяя мягкое, как набитое синтепоном одеяло, тепло. — Сейчас и место нам организуют, а то, я вижу, тебе неуютно. Мне тоже это зрелище не нравится. Юра захлопал глазами и осторожно кивнул, пребывая в лёгком замешательстве. Ладони вспотели. Захотелось расшевелить начавшие неметь ноги. Фигуры закружились и сгорбились, оказавшись у разрушенной печи и наполовину скрывшись за ней. Юра щурился, пытаясь лучше их разглядеть. Рука на спине прижималась плотнее. Дыхание сбилось от напряжения. Жан-Жак крикнул что-то, было не разобрать. Фигуры развернулись, делая несколько шагов вперёд, грузно шурша, наступая на битое стекло. Земля ушла из-под ног. В живот будто что-то ударилось, выбивая из груди весь кислород. У самого уха обдало жаром: — Юра, всё хорошо, успокойся. Они мои друзья. Голос захрипел на выдохе, пришлось закашляться. У двух пухлых маленьких людей были объёмные свиные головы, с мясистыми кожаными пяточками, свисающими кончиками ушей и чёрными глазами-пуговками. Один открыл пасть и пронзительно скрипуче завизжал. Юра вскрикнул и отпрыгнул назад. — Что это, блять, за хуйня? — голос срывался. — Спокойно. — Жан-Жак чуть пригнулся, глянул в глаза и осторожно взял за руку. — Они безобидные. — Большой палец погладил внешнюю сторону ладони круговыми движениями. — Позволь себе немного расслабиться. — Глаза напротив мягко блеснули, в уголках образовались складочки. — Со мной тебе ничего не угрожает. Давай же веселиться. Спина всё ещё была напряжена, гоняя по позвоночнику дрожь. Юра глянул в сторону, люди-свинью нарисовали что-то на земле, расчищая пространство от мусора, и принялись плясать вокруг, махать руками, пыхтя и похрюкивая. — Чертовщина, — вырвалось неосознанно. Хуй тут расслабишься. Жан-Жак стал напевать тихо и переместил руку, обнимая за плечи, заглянул в глаза, будто спрашивая, не против ли Юра. Нет, он не был против. Вдох-выдох. В один момент что-то произошло. Всё тело дёрнулось, словно от землетрясения. Пространство исказилось, взрываясь перед глазами цветными вращающимися кубами, утягивающими, расплёскивающими мысли на радужные бензиновые лужи. В голове стало пусто, сознание словно потухло, а затем череда звуков и красок взорвалась болью. Впереди стоял небольшой деревянный дом, чистый, ухоженный, а главное — целый. В окнах горел свет, переливая шагающие туда-сюда тени. Звучала скрипка, пищащая под гнущимся смычком. — Пойдём, Юра. Расслабься, здесь нет ничего и есть всё. Возьми мою руку и попробуй стиль Джей-Джея на вкус. Сердце стучало, отдаваясь в висках. Зубы вцепились во внутреннюю сторону щеки. Жан-Жак терпеливо стоял, нависая над душой и втягивая во что-то совершенно безумное. Хотелось его ударить. И взять за руку. Ладонь соприкоснулась с чужими пальцами, вызывая по-детски искреннюю, сочащуюся сахаром улыбку. У самого входа Юра увидел кота, чёрного, как тушь, перебирающего лапами и взбирающегося вертикально по стене. Морда повернулась, едва ли не сворачивая шею, и четыре пары глаз одновременно моргнули, разглядывая нового гостя, дёрнувшегося от такого зрелища. Вдох-выдох. Под подошвами шуршал гравий. У самого входа в дом кустились заросли розовых и белых пионов. Рука Жан-Жака крепко сжимала. По дому бродили девушки в длинных вечерних платьях и прикрывали веером смазанные, трепыхающиеся, как помехи в телевизоре, лица. Их голоса казались шорохом сминающейся бумаги, сухие и твёрдые, с острыми углами. Под потолком парил двухголовый попугай с налитыми кровью глазами и короткими, вышитыми крестиком, стежками на шеях. Юра сильнее сжал руку, услышав лай, в комнату что-то ворвалось, роняя низкий стеклянный столик и разворачивая вазу с двумя розами, стоящую на нём. Цветы смялись на полу, обтекаемые наливающейся лужей. Никого не было видно, только ошейник метался из стороны в сторону, зависая в воздухе. Юра открыл рот — Теперь ты понимаешь, почему мне было так сложно его найти, — признался Жан-Жак и свистнул. Невидимая собака рявкнула и помчалась назад, судя по топанью и удаляющемуся кожаному кольцу. Из ниоткуда зазвенела музыка, перетекая в плавный вальс. Жан-Жак, не выпуская руки, пригласил в центр комнаты. Он, освещаемый люстрой, висящей прямо над головой, чуть запыхавшийся от предвкушения, в этом смешном красном вязаном свитере, казался слишком простым, слишком обычным для всего того, что происходило вокруг. И когда они сделали первый шаг друг к другу, появилось что-то ещё. Всё и ничего. В груди вспыхнуло, жаля искрами руки и делая голову лёгкой как никогда. — Ты умеешь танцевать? — лукаво спросил Жан-Жак, переплетая пальцы и кладя руку на спину. — Я чемпион по фигурному катанию, спроси об этом кого-нибудь ещё, — ответил Юра, выдвигая голову вперёд и словно кусая глазами. Пальцы коснулась чужого плеча. По лицу прошлось горячее дыхание. Гости разошлись, освобождая место. Настало время танца.***
Чужие губы отдавали горечью, нос улавливал запах палёного дерева. Юра поднял руки и схватился за плечи, сминая ткань свитера, пока чужой язык исследовал рот. Лёгкое забытие пьяно плескалось в голове, отдавая в омут топящего удовольствия. Тело горело. Танец, веселье, игры, неразборчивые голоса казались музыкой, ясной как день. В саду царила тишина. Только светящиеся в темноте глаза кота-паука и любопытные взгляды из окон прерывали уединение. Жан-Жак немного отстранился, положил руку на щеку и погладил, очерчивая подбородок большим пальцем. Юре снова хотелось попробовать эти губы. — Тебе здесь нравится? — Захватывает. — Я говорил, что бояться нечего. Я так рад. — Жан-Жак наклонился и целомудренно поцеловал Юру в макушку, а затем пригладил распущенные волосы, пропуская пряди между пальцами. — Там, когда ты впервые увидел и почувствовал меня у фонаря, такого со мной давно не случалось. Я, как правило, незаметен для большинства. — Потому что чёрт? Призрак? Ведьма? В душе не ебу, но дай себя уже засосать. Жан-Жак усмехнулся и коснулся губ, провёл влажно, прикусил и совсем немного тронул языком зубы. — И даже так, никто не заходил со мной в дом. Никогда. Я так счастлив. — Не пусти слезу. Ты всё ещё для меня неведомая хрень. С горькими, но вкусными губами, тупыми шутками, незакрывающимся ртом и странными друзьями. Не понимаю, что пошло не так и в какой момент всё укатилось в такое сумасшествие. — Юра откинул голову, почувствовав руку на спине, выгнулся назад, поднял глаза к небу, пересчитывая звёзды. — Мне хорошо с тобой. — Ты останешься? На плечи опустилась тяжесть. В вопросе прозвенели тонкие, как капель, просящие нотки. Юра выдохнул, не отнимая глаз от рассыпанных белых песчинок, сжал плечи и ответил: — Нет, не могу. Там осталось слишком многое. Мир, в котором живёшь ты — не мой. — Я так и думал. Юра, наконец, опустил голову и заглянул в глаза, прислонился, коснувшись лба. Чужие руки горячо сжали бока и придвинули ближе. На губах снова был жар. В голове — марево, тихое и безветренное.***
— Юрочка! Дедушка ворвался в палату, сжимая в руке шуршащий пакет, едва не бросил его на полпути, желая поскорее обнять внука. Большие тёплые руки накрыли плечи, в нос ударил родной запах. Сзади стояли Мила и Гоша, рассеянно наблюдая за сценой. — Всё нормально, деда. Не нужно было в больницу. На мне ни царапины. Тут уже все ругаются, что положили. Николай придвинул стул поближе и напряжённо замолчал. Мила стала рядом, выглядела бледной, как пелена. Наклонилась и тоже обняла, поцеловала в щёку и чуть не разревелась, глядя в глаза. Юра пропал почти на месяц после того, как ушёл гулять с неизвестным другом, о котором ни один местный житель никогда не слышал. Искали долго, проводили операции, обшаривали лес. Ничего. Пока однажды не позвонила баба Надя, увидевшая Юру, стоящего у своего участка с несколько потерянным видом. Живого, здорового, одетого в то же, что и в день пропажи. Он не смог ничего рассказать о причинах исчезновения и о том, что в течение этого времени с ним происходило. В памяти была выжженная дыра. Даже парня, которого якобы с его слов описывали Мила и Гоша, не удавалось вспомнить. — Главное, что ты цел. И вроде как даже не травмирован морально. — Гоша потрепал по голове. — Чего не скажешь о нас конечно, но это не твоя вина. Они просидели, болтая по мелочам и обсуждая всё, что накипело. Юре казалось, будто мимо него пронеслось что-то масштабное и тяжёлое, вылетело, даже не соприкоснувшись. И, несмотря на всякого рода догадки, было на душе какое-то тёплое спокойное чувство, свежее и срубающее внешнее волнение.