Огни Камелота

Три недостатка было у Кухулина: то, что он был слишком молод, то, что он был слишком смел, то, что он был слишком прекрасен. © Ирландские саги. Уладский цикл

Конечно же, Артур разрешил ему тут же последовать за другом. Только Гриффиндору пришлось остановиться за третьим же поворотом, чтобы прислониться спиной к стене и отдышаться, потому что от бега и возбуждения только что начавшая затягиваться рана вспыхнула возмущенной болью. Здесь, ощущая плечами и макушкой холод камня, он и переварил все свои эмоции. Это невероятно! Это бледное чудовище, по какой-то идиотской ошибке родившееся женщиной, притащилось из Мерсии в Камелот в охоте на собственного сына! Это был какой-то новый уровень жестокости и бездушности, который Годрик не понимал. Он был в шоке тогда, полтора года назад, когда друг ввалился к ним в курятник, как истинный дворянин перепутав его с домом, и попросился переночевать. На следующий день Сэл где-то раздобыл вино и скоро уже пьяным языком поведал о том, что мать открыла на него охоту с собаками, чтобы предать властям, которые бы, согласно букве закона, отправили бы его на костер. Хоть Баярд и не устраивал Чисток, магии он боялся, и в его законах она была запрещена. Годрик тогда сказал другу, что никуда его не отпустит, что тот будет жить у них, пока не найдет клад стоимостью не меньше, чем его бывшее поместье. И сдержал слово: он выпинывал Сэла из кровати по утрам, чтобы тот работал вместе с Гриффиндорами, он обливал его супом каждый раз, когда тот кривился и просил приготовить ему что-то другое, он хохотал над его беготней за курицами в поисках яиц, он прикрикивал на него каждый раз, когда Сэл пытался воспользоваться хлыстом с лошадьми, он читал целые разъяренные лекции, когда друг отказывался лечь спать на постель с дырочкой или без ванны, но ни разу не попросил уйти. Он даже разговоров об этом не допускал. Он принял друга с его магией, потому что на тот момент год назад тот принял его собственную магию. Он до ужаса привык жить бок о бок с Салазаром Слизерином. И тихо ненавидеть его мамашу. Каким чудовищем нужно быть, чтобы желать мучительной смерти собственному ребенку? Чтобы преследовать его полтора года и добраться до него в другом королевстве? Годрик вспоминал свою маму, которая без слов приняла, нет, даже потребовала от Сэла жить с ними в их хозяйстве, которая приходила пожелать им спокойной ночи, которая пекла своему гостю его любимые пироги, которая учила его готовить, которая выхаживала его, когда он однажды сильно заболел гриппом посреди зимы, которая обняла его на прощание так же крепко, как своего сына. Женщина, желающая своему ребенку костра, явно не имела никакого повода называться матерью. И уж точно она не имела никакого права называться матерью друга Годрика, потому что это ей кое-чем грозило - он ни за что не даст казнить Салазара. Ни за что. Отлепившись от стены и собравшись с силами, рыцарь возобновил свой путь. В темницы он спускался до того только пару раз, когда конвоировал туда преступников, но всех их ждали менее приятные камеры, чем Слизерина. Тут было сухо, относительно тепло, чисто, здесь существовала довольно сносная койка, низкое окно с решетками и много сена на полу. Однако дворянина это не впечатлило: привереда даже не стал садиться на койку, а стоял у окна. - Эй, ребята, - обратился Гриффиндор к стражникам, - идите погуляйте, оставьте нас. - Сэр Годрик, - удивленно протянул один из них, - нам же велено охранять... - Мне разрешено остаться с ним наедине, - добавил рыцарь. - Приказ короля. Поверив его слову (на их счастье, достоверному), стражники допили из своих кружек, сложили веерами карты, отперли камеру, заперли ее за вошедшим рыцарем и отправились в дальний конец коридора. Друзья слушали их удаляющиеся шаги молча. Слизерин выглядел как всегда невозмутимо, лишь слегка устало. Гриффиндору было достаточно бросить один взгляд на него, чтобы все понять. И разозлиться. Дождавшись, когда разговоры стражников станут раздаваться издалека, Годрик широкими шагами приблизился к другу. - Не смей признаваться, понял? - прошипел он. - Мы все решим, у них нет доказательств, только не вздумай делать глупостей, понятно? К его ужасу, друг равнодушно усмехнулся. - Уже поздно, - негромко сказал он. - Шел бы спать. - Сэл... - угрожающе проговорил Годрик, и маг вздохнул. - Все хорошо, Гриффиндор. Все правильно. Я не мог бегать от нее вечно, когда-нибудь правосудие бы меня нашло. - Правосудие? - с трудом удерживаясь на тихих тонах, прорычал рыцарь. - Какое, к черту, правосудие?! Ты маг! Это не преступление! - Скажи это Артуру, - хмыкнул Слизерин. Годрик порывисто кивнул. - Когда-нибудь скажу. Но сейчас дело не в Артуре, верно? Дело в твоей матери, - друг молчал, и он приблизился. - Ты не должен сдаваться ей, слышишь? Твоя мать порядочная сволочь, ты не можешь согласиться умереть просто потому, что она тебя не любит. - Почему? - равнодушно пожал плечами Салазар. - Почему я не могу наконец признать, кто я есть? - Потому что ты нужен мне! - выпалил Гриффиндор. - Мне плевать на твою мамашу, ты мой друг, и я ни за что не захочу, чтобы ты умер, ясно тебе? Слизерин помолчал, разглядывая его лицо. Потом провел рукой по волосам, тускло ответив: - Какая разница теперь? Эти помещики скажут, что видели меня, и король отправит меня на костер. Ты ничего не сможешь сделать. - Да какие у них доказательства? Ты никому не сделал вреда, все, что они могут рассказать - это фокусы с листочками и стрелами. А я поговорю с Артуром, он знает меня, он поверит мне. Я попрошу Мерлина повлиять на него, даже могу пойти поговорить с Гвиневрой... - Уходи, Гриффиндор, - негромко посоветовал Слизерин. Глаза его смотрели все так же спокойно и устало. - Эти помещики могли видеть и твои фокусы, когда мы вместе баловались в том лесу. Если вмешаешься - можешь сам попасть на плаху. Уходи. Годрик и мог бы что-то возразить, но разговоры стражников смешались с шагами, и они уже приближались к камере. Сердито посмотрев на друга, он ответил: - Я не дам тебе умереть. И если я тебе хоть сколько-нибудь важен, не смей ни в чем признаваться. Иначе я буду помнить, что Салазар Слизерин - трус и эгоист. Гриффиндор вспомнил, как еще меньше часа назад готов был поколотить этого человека за его слова. За его цинизм, за его грубость, за его неверие. А сейчас зачем-то таращится на его лицо, стараясь запомнить каждую черту, боясь, что завтра она будет гореть на площади. Стражники отперли камеру, и он вышел. *** После ухода Годрика Салазар все-таки сел на койку, с отвращением стряхнув с нее мусоринки. Уронил голову в ладони, волосы закрыли его белым шатром. Внутри царила колючая пустота. Несмотря на то, что он считал все слова и планы Гриффиндора глупыми, его все же затопила теплая благодарность к другу просто за то, что тот пришел, за то, что нужен ему, за то, что этот доверчивый идиот благороден до мозга костей, что даже их ссору забыл напрочь, переживая за него. Нигде больше Сэл не мог бы найти такого друга. Жаль, что уже совсем скоро придется оставить его одного... Он не сомневался в смертном приговоре. А что? Артур, может, и строит из себя благородного добренького короля, но в нем кровь Утера Пендрагона. Стоит ему услышать, что кто-то маг, и всякое благородство мигом слетит. Слизерин в этом не сомневался и поэтому не был разочарован. Ему было только жаль, что завтра на суде Годрик увидит истинное лицо своего кумира, что его вера разобьется вдребезги, и он частично умрет еще до того, как уйдет Салазар. Что ж...он пытался его предупредить. Теперь он никак не сможет защитить его от этого удара. Пусть все будет так, как должно быть. Просидев в такой позе какое-то время, он вновь посмотрел на койку, но физически не мог заставить себя лечь на нее спать. Даже если это его последняя ночь. С иронией он подумал, что дрянной постели боится больше, чем того, что будет завтра. Хотя... Он представил себя горящим на костре: привязанным к столбу, с загоревшейся одеждой, со жженой плотью, окутанным дымом и жутким запахом. Все это вызывало у него отвращение, и он с презрением думал о своем судье, который сейчас наверняка нежился в постели со своей служанкой-королевой, которая явно заслуживала лучшей доли. Шаги застали его вновь стоящим около окна и наблюдающим луну. Ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы узнать эти мелкие, четкие шаги. Он усмехнулся и повернулся к открывающейся решетчатой двери. Мать стояла на пороге, слишком чистая и белая для камеры темницы, прямая и гордая, брезгливо оглядывая каменные стены, сено на полу и койку. На сына она взглянула в последнюю очередь, и взгляд ее не особенно изменился. - Добрый вечер, матушка, - учтиво поздоровался Салазар, сложив руки за спиной. Женщина молча пристально разглядывала его лицо, сложив руки на юбке. Взгляд ее был критичным и строгим. - Зачем вы пришли? - поинтересовался мужчина. - Я решила, что должна тебя увидеть в последний раз, - небрежно вздохнув, деловито ответила леди Ева. - Это ваше проявление материнских чувств? Я тронут. Право, не стоило так утруждать себя. Я жил двадцать шесть лет без вашего участия, уверяю вас, я и умер бы без него. Так что вы зря испачкали подол вашего платья о здешние полы. - О, - презрительно скривилась женщина, - не строй из себя жертву, Салазар. Ты здесь за преступление. Ты прекрасно знал, что оно карается смертью. "В чем-то она права," - подумалось ему. Он развел руками. - Не могу согласиться, матушка. Наши мнения разошлись. Здесь я лишь потому, что моя мать верит каким-то проходимцам больше, чем мне. - Проходимцам? - возмутилась леди Ева. - Похоже, ты растерял в обществе своего друга-купчишки все манеры. Мои свидетели - уважаемые дворяне, которых принимает во дворце сам король Баярд. - А король, разумеется, последняя инстанция, - насмешливо покивал Слизерин. - Что касается моего друга, то хоть он и не обладает вашими манерами, но в нем больше порядочности, чем в вашем подкрашенном лице. - Как ты смеешь? - прошипела мать. Он весело вскинул брови, нахально скривив губы. - Смею, матушка! Вы же сами меня окрестили преступником. Отчего же мне не перейти на говор каторжных? Последняя ночь, все-таки. Женщина покачала головой, ее губы тоже дрогнули в горькой усмешке. На секунду эта горечь предательски тронула что-то внутри него, на миг ему стало до глупого стыдно. Но тут же это что-то снова заледенело. Мать подняла глаза. - Неужели в тебе нет ни капли совести? - спросила она, шагнув чуть ближе. - Неужели ты не хочешь раскаяться во всем в свои последние часы? Перед тобой женщина, которая даровала тебе жизнь, нет никого лучше на роль исповедника. От этих слов Сэла захлестнула ненависть. Бесконтрольная, слишком сильная, оглушающая, она взорвалась и выкрасила все вокруг в красные тона. Как же он ненавидел эту женщину перед собой! Ненавидел все в ней: руки, которые могли бы его обнимать, губы, которые могли бы его целовать, глаза, которые могли бы его любить. Ненавидел этот тонкий стан, эти белые волосы - точь в точь его, эту безмозглую голову и фальшивую насквозь улыбку. Ненавидел до такой степени, что мог бы задушить ее хрупкую шею прямо сейчас, если бы не сжимал руки за спиной. Его ненависть была рождена болью. Он ненавидел ее за то, что так отчаянно нуждался в ее любви, а получал в ответ смертельную угрозу. Он ненавидел ее за то, как слаб был в тупом желании ее ласки. И она знала это. О, похоже, она слишком хорошо это знала. - Прошу прощения, - проговорил он с меньшей беспечностью, чем до того, - поправка: передо мной женщина, которая дала мне жизнь, а теперь ее отнимает. Не думаю, что я чем-то вам обязан. - Тебя бы не было без меня, щенок, - с тихой злостью сказала леди Ева. - И меня не будет. Тоже благодаря вам, - сухо ответил Сэл. Она промолчала, и он внимательно вгляделся в ее лицо. - Как вы меня нашли? - Шутишь? - усмехнулась мать. - Рыцари Круглого Стола - постоянный предмет сплетен и рассказов. Жаль только, что рассказы о подвигах твоего дружка доходили до Мерсии так долго. - Вы приехали за мной в такую даль... Я думал, я вам просто безразличен. А вы меня прямо-таки ненавидите, - задумчиво протянул Салазар. - Скажите...я могу знать, почему? Что я вам сделал? - Да, я ненавижу тебя, - процедила мать, выпрямившись еще больше, если только это было возможно. Несмотря на все, что было сказано до сих пор, эти прямые слова ударили мага, словно пощечина. - Ты и тебе подобные отняли у меня мужа. - Отец погиб на войне, - растерянно проговорил Слизерин. - Да, - жестко усмехнулась леди Ева. - На войне против магов. Новость, правда? В Карлеоне живут маги! И они убили Маркуса. - Никто не просил Баярда нападать на Карлеон, - обозленно возразил Сэл. - Если бы не его неуемная гордость, отец был бы жив! А вы якшаетесь теперь с этим венценосным выродком... - Король охранял наши земли, - повысила голос мать. - Ты молод, Салазар, ты не помнишь времена до Великой Чистки. А я видела, что творили тебе подобные. Я видела, как они убивали и оставались безнаказанными. И не мечом в живот, как честные люди, нет, эти трусы убивали своим колдовством. Они мучили свою жертву, морочили ей голову, обманывали, отравляли, калечили, а потом смеялись над беззащитным человеком. Вот что делали твои сородичи, вот как они убивали моих соседей и моих друзей, пока Утер наконец не расправился с ними. - Но вы даже не знаете, маг ли я на самом деле! - выйдя из себя, отчаянно выкрикнул Слизерин. - У вас нет доказательств! Я ничего не сделал! - О, я видела тебя, - холодно улыбнулась женщина. - Я видела тебя, когда тебе было шесть лет. Я видела, как ты баловался своими фокусами. Я знала, что твоя нянька учила тебя магии. - Она не... - И тогда я узнала, кто мой сын. Я узнала, что родила на свет монстра, - лицо женщины стало страшным, настолько его исказили ненависть и отвращение. - Что я могла сделать? Рассказать об этом Маркусу? У него было слабое сердце, он просто бы не выдержал такой новости. Соседям я тоже не могла довериться, ведь это несмываемый позор! И тогда я поняла, что должна действовать сама, хоть и боялась неимоверно, ведь я шла на колдуна. Подумать только, я боялась собственного сына! Всю жизнь. С самого начала. Лекари пророчили мне смерть от родов. Они считали, что я не выживу. Когда я узнала, что ты маг, мне все стало понятно. Ты еще в утробе пытался меня убить, змееныш. У тебя не вышло. Что ж, значит тебя убью я. Салазар почувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой. Он вдруг вспомнил все. Все случаи, которые казались случайностью, все случаи, о которых он никогда не думал иначе. Он в ужасе уставился на женщину перед собой и отступил на шаг. Хотелось завопить: "Нет, пусть это будет не так. Пожалуйста, пусть это будет не так!" - Тот раз, - хрипло выдавил он, - когда я чуть не утонул в нашей реке... Мать невозмутимо кивнула. - И когда чуть не умер в загоревшихся конюшнях, когда конюх едва успел прибежать и отпереть заклинившую дверь. И тот раз, когда дорога от столицы к нашему поместью оказалась заваленной, и тебе пришлось ехать через деревню прокаженных. Да, сынок, все это была я, - она смотрела на него, беспомощно погибающего под потоком боли, без эмоций, лишь выше поднимая голову. - Так что не думай, что это первый раз, когда ты можешь умереть от моей руки. Он ничего не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он не хотел ничего знать. Не хотел знать, что та женщина, о которой он мечтал, никогда не выглянет из-за холодной маски, никогда не раскроет объятья и не привлечет его к себе. Он не хотел принимать тот факт, что мать всю его жизнь пыталась его убить просто за то, что он владел магией. Нет, так не бывает, так не может быть... Потому что как после этого жить?... Отлично, что ему не придется. Он умрет завтра, и ему не придется жить с этой болью. - Мама, - вырвалось у него, и он не мог поверить, что его голос может звучать так умоляюще и жалко. - Мама... Я же не...я твой сын. Мама, понимаешь? Его губы шевелились сами по себе, выговаривая слово, которого он не произносил уже очень давно с тех пор, как мать запретила ему, сказав, что это не по этикету, а правильнее говорить "матушка" или "миледи". Но он, забыв обо всем, стучался в дверь, за которой никого не было, в исступленном желании верить, что та женщина все-таки есть, что ее просто кто-то заколдовал, что она чего-то не знает, не понимает, что боль в его глазах может вытащить ее наружу. И частично ему это удалось. Мать смотрела на него долгим взглядом, потом в ее лице что-то смягчилось, и она начала стягивать с правой руки перчатку. Она подошла к нему невозможно близко, разглядывая его лицо с неожиданной горечью. - Конечно, я понимаю это, - прошептала она. - Я родила тебя. Я хотела тобой гордиться. - Ее холодная узкая ладонь легла на его щеку, и Салазар остолбенел от этой ласки, жадно ловя ее слова. - Я помню, как целовала эти щеки, когда ты был еще крохой. Я хотела любить тебя. Не осознавая себя, он схватил ее руку и прижал к губам, наслаждаясь каждой секундой этого прикосновения, забыв обо всем, что было сказано и сделано до того. Раненое сердце изнывало от болючей радости от этого простого жеста. Он даже, кажется, почувствовал влагу на ресницах. Распахнув глаза, он жадно вгляделся в глаза матери, которые в этот прекрасный миг были полны какой-то горькой нежности. А потом этот миг прошел. Женщина вздохнула, вытаскивая свою ладонь из его. - Кто же знал, что я родила чудовище. Глаза Салазара заледенели бешенством, прогнав всякую память о нежности и беспомощности. Он выпрямился и с остервенением отбросил ладонь матери. Ненависть вновь хлынула в жилы, ярость сжала кулаки. - Вы стерва, миледи, - процедил он. - Порядочная стерва. И, резко развернувшись, Слизерин отошел к двери постучать по решетке. - Отпирайте, - приказал он, словно хозяин рабам. Стражники хмыкнули. - Это не ты здесь распоряжаешься, а дама, - ответили они. - Хорошо, - язвительно ответил Сэл. - Тогда отвечайте потом за то, что заключенный задушил эту даму. А мой завтрашний приговор это не сильно изменит. Тупицы переглянулись, и один из них поднялся к двери с ключами. К тому моменту леди Ева сама подошла к выходу, молчаливая и угрюмая. Но едва ли это было из-за сына. Она вежливо поблагодарила стражников и, отряхнув одежду в той же привычке, что и ее сын, зацокала каблуками прочь из темниц. А Слизерин, глухо прорычав, бросился к окну, горя от бессильной ненависти и слишком страшной боли. *** Несмотря на то, что Гаюс уже отправился спать, Мерлин все еще сидел за столом в главной комнате, оперевшись подбородком о сложенные руки, стоявшие локтями на столешнице, и смотря в стену. Он все еще сидел в этой позе, когда, как обычно забыв постучать, в покои влетел Гриффиндор. Маг понимал, в каком друг сейчас состоянии, поэтому не стал пенять ему на то, что тот довольно громко топал и чуть не свалил по-случайности, натолкнувшись, лавку. - Мерлин, - выпалил Годрик, хватая лавку и ставя на место. Выпрямившись, он закрыл глаза, резко замерев. - Сядь, - посоветовал Эмрис. Рыцарь чертыхнулся себе под нос и, опираясь о стол ладонью, сел на злополучную лавку. Растерев рукой грудь, он через несколько секунд снова заговорил. - Мерлин, ты должен завтра поговорить с Артуром перед судом. Я, конечно, сам тоже поговорю, но всем же понятно, что он только тебя и слушает… - Прекрати, - оборвал его Мерлин. - Лучше объясни мне, что происходит. Я думал, мамаша Слизерина приказала его арестовать, потому что на него донесли соседи. Что она делает в Камелоте? - Я не знаю! - воскликнул Гриффиндор, порывистым излюбленным жестом взъерошив волосы. - Я ни черта не понимаю, но знаю одно: Сэл не должен быть казнен завтра. Ты поможешь? Да, поможет ли он? Мерлин был в смятении. Ему уже было знакомо это состояние. Он испытывал его с Мордредом и с Морганой. Оба раза он принимал неверное решение, пытаясь быть человечным. Как он должен поступить сейчас? Да, Килгарра сказал, что Слизерин не будет угрозой Артуру, но так же дракон объявил его угрозой будущему Альбиону. Если маг умрет сейчас, ничего не случится. Кроме того, что сидящий сейчас перед Мерлином человек будет страдать, и, возможно, в его сердце поселится ненависть. Потому что в жизни Слизерина был только Гриффиндор, только ему он был верен, только за него готов был перегрызть любому глотку. Достаточно ли это для того, чтобы позволить ему жить? Но все эти сомнения на самом деле были тщетны. Мерлин прекрасно знал, что даже при всей разумности решения, он не сможет взять и казнить человека, пусть даже не особенно хорошего. К тому же... Он не мог не признать, что сейчас он впервые чувствовал к Слизерину не неприязнь и подозрение, а искреннее сочувствие и желание помочь. Этого человека пыталась убить собственная мать - было бы подло сейчас наказывать его за преступления, которых он еще не совершал. И да, скорее всего, Килгарра посмеется над ним в их следующую встречу. Скажет, что он поступил в угоду своей человечности и допустил роковую ошибку. Пусть так. Но люди не пешки, они живые. А он не бог и даже не король, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. Слава небу, это не его бремя. В конце концов, это именно он толкнул Моргану на темную сторону, не поддержав в нужный момент, а вдобавок отравив. Судьба - странная штука. Ей нельзя следовать или идти наперекор. Нужно просто быть собой. - Да, конечно, я поговорю с Артуром, - ответил Мерлин, и рыцарь выдохнул с облегчением. Мага позабавило то, насколько большим считают его влияние на короля. - Хотя я даже не думаю, что он особенно настроен на казнь. - Правда? - с надеждой спросил Годрик. - Правда, - кивнул Мерлин. - Артур не казнит человека, если не будет доказана его вина. А у этих помещиков ведь только слова, что они якобы видели колдовство Слизерина, да? - Насколько нам известно, да, - протянул рыцарь. Затем взглянул на собеседника с благодарностью. - Спасибо тебе. Я знаю, Сэл тебе не слишком нравится, но он правда не заслуживает казни... - В это я верю, - улыбнулся Эмрис. Рыцарь кивнул и, опираясь на стол, поднялся, направившись к выходу. По пути он обернулся, с сомнением спросив: - Как ты думаешь, мне попросить еще помощи у Гвиневры? И Мерлин усмехнулся. Может, у Слизерина дрянная мать, но у него очень хорошие друзья.