Духов лесных голоса

             Альфа заталкивает сопротивляющегося омегу в распахнутую дверь дома и напоследок с силой пихает его ладонью между лопаток. От этого неожиданного толчка в спину Тэхёна клонит вперед. Он часто перебирает ногами и вытягивает вперед связанные руки, чтобы сохранить равновесие, но это удается плохо, и он обязательно бы упал, если бы его не подхватил дожидающийся в комнате воин. Иссол держит под мышками оглушенного ужасом омегу. Не позволяя отшатнуться от себя, внимательно рассматривает широко распахнутые глаза и завязанный полотенцем раскрытый рот, из которого по подбородку течет слюна. Немного хмурится, разглядев раскрасневшуюся припухлость левой щеки, и громко кричит, обращаясь к другим находящимся в доме воинам:       — Этого омегу оставляем для Ирбиса!       Альфа выпускает омегу и снова сосредотачивает свое внимание на проеме раскрытой двери, но прежде чем Тэхён успевает рвануть прочь из этого проклятого дома, к нему со спины подходят двое и оттаскивают в левый угол просторной комнаты первого этажа, где уже стоит небольшая кучка собранных для развлечения воинов омег. Очутившемуся среди аримов Тэхёну становится ненамного, но легче. Пускай тихо скулят и плачут омеги, пускай рядом, буквально в нескольких шагах прохаживаются чужеземцы, от которых веет угрозой и опасностью. Сейчас самое важное для Тэхёна — выиграть немного времени, суметь освободиться от ненавистной повязки во рту, а дальше всё пойдет, как он и думал раньше.       Тэхён быстро поворачивает голову и вытирает скользкий от слюны подбородок о ткань кофты на своем плече. Он зажмуривает глаза и сосредотачивается на повязке. Сначала он несколько раз широко открывает и как можно резче закрывает рот, думая, что это поможет ослабить затянутый на затылке узел. Потом толкает насквозь промокший жгут языком, надеясь выплюнуть его изо рта. Он поднимает к лицу крепко связанные руки и с силой трет ими по щекам, пытается подцепить край полотенца, но побелевшие пальцы уже онемели и почти не слушаются. Тэхён легонько пихает плечами стоящих рядом людей и заглядывает им в глаза, просит взглядом о помощи, но все насильно приведенные в этот дом омеги, утопая в собственном страхе, не замечают чужой мольбы.       С каждой провальной попыткой освободиться, с каждым прошедшим мгновением горло сильнее стискивает удушающая паника. Тэхён чувствует, почти физически ощущает, как ускользает драгоценное время, и если он срочно не предпримет хоть что-нибудь, то очень скоро шансов на спасение просто не останется. Он часто дышит и рыщет лихорадочным взглядом по сторонам — очень часто зажиточные горожане украшают стены своих домов изящными мечами или кинжалами, — но единственное, что удается найти — это темный провал окна. Стекло! Тэхён знает, как остры его осколки. Если тихонько протиснуться между жмущихся друг к дружке омег, не привлекая внимания, осторожными шажками отойти чуть вбок, а потом со всех ног броситься к окну и с разбега разбить его…       Тэхён слабо всхлипывает и мотает головой. На это уйдет слишком много времени. Даже если удастся высадить руками стекло, он не успеет перерезать торчащими осколками веревки. По комнате ходят иссолы. Они повсюду. Они обязательно все заметят.       На лбу выступают капельки пота, а сердце бьется где-то в области горла. Полотенце давит на язык, вызывая рвотные позывы, а сглатывать скопившуюся во рту слюну всё сложнее. Тэхён крутит головой, ищет путь к спасению, но так становится только хуже. Всё, что раньше оставалось незамеченным и неосознанным, теперь накрывает с головой, захлестывает волнами ледяного страха.       Праздник иссолов в самом разгаре. В комнате душно пахнет разгоряченными телами альф. Они безостановочно ходят по дому, изредка окидывая липкими взглядами сжавшихся в углу омег. Одни, только что пришедшие, скидывают со своих плеч теплые куртки с накинутыми сверху шкурами животных и поднимаются по ведущей на второй этаж лестнице. Другие альфы — до пояса обнаженные, с блестящими от пота крепкими, рельефными телами, от которых тошнотворно несет смешанными омежьими запахами — по этой же лестнице спускаются, чтобы подойти к богато накрытому посреди комнаты столу и залпом выпить кружку эля или закинуть в рот что-то особо приглянувшееся из угощений. Кто-то приводит новых истерично визжащих омег, которых отволакивают в тот же угол, где дожидаются часа расплаты другие аримы. Кто-то из альф, утолив жажду похоти, покидает дом, а некоторые наоборот, только начинают свое веселье. От этой круговерти у Тэхёна начинает кружиться голова.       Всхлипы и плач вокруг Тэхёна смолкают, когда к кучке омег вплотную подходит один из воинов. Не проронив ни слова, альфа расставляет всех аримов в линию и начинает их тщательно рассматривать.       — Этот старый, — высказывает вслух сделанные выводы альфа и отпихивает в сторону одного из омег. — А этот пиздец, какой страшный, — альфа отправляет вслед за первым омегой еще одного.       Иссол идет вдоль ряда. Рассматривает аримов и выбирает, кого получше, как придирчивый покупатель оценивает на базаре куски мяса.       — Этот тоже старый… А этот… — альфа внезапно запинается. Он смотрит на оттопыренную в области живота омеги рубаху, поднимает недоверчивый взгляд, всматривается в заплаканные глаза напротив и снова глядит вниз. Иссол, подтверждая свои догадки, прикладывает руку к вспухшему омежьему животу, но отдергивает ее, когда чувствует под крепко прижатой ладонью слабое шевеление. — Ты что? Беременный?       В голос зарыдавший омега медленно опускается на колени. Он одной рукой обхватывает живот, пытаясь защитить ещё не рожденное дитя, а ладонью другой закрывает лицо, чтобы ещё больше не разозлить врага слезами.       — Поднимайся давай, — иссол легонько пихает омегу носком ботинка и машет рукой в сторону накрытого стола. — Иди вон, яблочко себе возьми, что ли. И ребенку польза, и себе рот заткнешь. Голова уже пухнет ваши визги выслушивать.       Альфа нервно хмыкает и трет нахмуренный лоб, поворачивается к другим воинам.       — Видели, кого нам аримы приперли? Обрюхаченного! С такими сородичами и врагов не надо, — недолго возмущается иссол и обращается к оставшимся омегам. — Еще беременные есть? — и, заранее пресекая возможную ложь, указывает пальцем на сидящего за столом у противоположной стены альфу. — У нас лекарь рядом. Он проверит.       Все омеги стоят молча, а возликовавший Тэхён делает шаг вперед. Не веря своей удаче, он громко мычит и руками показывает на завязанный рот. Наконец-то. Наконец-то хоть кто-то из иссолов соизволил поговорить с ним. Сейчас с него снимут кляп и…       — Ты правда беременный? — недоверчиво прищурившись, спрашивает иссол, бегло оценив тощую омежью фигуру.       Тэхён отрицательно мотает головой. Разумеется, он не беременный. Он не может им быть, потому что у него не было ни мужа, ни любовника. Он вообще девственник.       — Тогда заткнись и стой спокойно, пока по шее не получил, — прикрикивает альфа и поворачивается к другим омегам, давая им указания. — Значит, так. Кто мне не понравился, валите в комнату слева. Переночуете там, чтобы вас по второму разу к нам не притащили, а утром вернетесь домой и с гордостью расскажите своим родственничкам, что остались неопороченными, потому что уебищные и у воинов на вас хуй не встал. Все остальные раздеваются и расслабляют жопы. А ты, — альфа обхватывает ладонью связанные тэхёновы руки, — идешь за мной.       Тэхён не хочет никуда идти, если только это не путь к выходу из дома. Он делает попытку устоять на месте, сопротивляется, но чуть не заваливается на пол и быстро семенит ногами, когда разозленный альфа резко дергает его на себя. Они вдвоем проходят через комнату и останавливаются у противоположной стены, где расположился ранее представленный лекарь.       Посреди всего творящегося вокруг кошмара, не обращая внимания и никак не реагируя на омежьи слезы и громкие разговоры иссолов, этот молодой альфа мирно дремлет, сидя за столом и положив голову на сложенные перед собой руки.       — Хосок.       Услышав свое имя, альфа с тяжелым вздохом приоткрывает один глаз и равнодушно рассматривает подошедших к нему людей.       — Это, — объясняет иссол, крепко удерживающий на месте вырывающегося Тэхёна, — омега для Ирбиса. Лицо ему подправь, чтобы краснота с щеки прошла. Ирбису не нравится, если с омегой кто-то игрался до него. Только рот ему не развязывай, он кусается.       Хосок с кряхтением поднимается на ноги и трет ладонями усталое лицо. Он забирает омегу, взяв за плечи, тянет к себе и усаживает на стул, на котором раньше сидел сам; и от этого простого жеста у Тэхёна на глазах невольно наворачиваются слезы — сколько ещё раз к нему будут прикасаться чужие руки и чем закончится для него эта ночь?       — Так сильно болит? — по-своему оценив причину слез, спрашивает Хосок.       Он внимательно рассматривает опухшую щеку и берет в руки лежащую рядом кожаную сумку. Долго роется в ее содержимом и даже выкладывает некоторые вещи, чтобы не мешали поиску; и от увиденных длинных изогнутых игл и нитей для сшивания глубоких ран Тэхён едва сдерживает очередной рвотный позыв. Хосок широко улыбается, отыскав в сумке необходимый пузырек, щедро пропитывает настойкой отрезок ткани и прикладывает его к омежьей щеке.       В нос ударяет едкий травяной запах. Он пробирается через открытый рот и начинает разъедать глаза. Тэхён отшатывается от засмеявшегося в голос лекаря и громко кашляет, прочищая раздраженное горло.       — Пахнет и правда отвратительно, — веселится Хосок. — Зато припухлость как рукой снимет.       Тэхёну хочется ответить, что «снимать рукой» ничего бы не пришлось, если бы этой же рукой ему изначально не отвесили крепкую оплеуху и вообще его не трогали бы. Ни Киём, ни иссолы.       Тэхёну хочется сказать очень многое, но он молчит, и конкретно сейчас не только из-за завязанного рта. Кажется, ему повезло очутиться рядом с самым нормальным альфой, какой только есть в этом доме. Сейчас нельзя дергаться и показывать характер. Сейчас надо постараться изо всех сил выглядеть жалобно и забито, вызвать у альфы хоть крохи сочувствия и как-нибудь — жестами или мимикой — объяснить, что очень хочется пить.       Паника и страх снова постепенно утихают, они уже не бешено бьются изнутри, а сжимаются тяжелым черным комом. Рядом с сидящим на корточках Хосоком, который продолжает плотно прижимать к щеке пропитанную настойкой тряпку, Тэхён чувствует себя в относительной безопасности. Этот альфа помогает избавиться от последствий сильного удара — он и рот развяжет; и Тэхён переводит свой взгляд в сторону накрытого стола, начиная намекать альфе на мучавшую его жажду.       — Хосок! — откуда-то с лестницы раздается громогласный окрик, и лекарь поднимает покорно сложенные на коленях руки Тэхёна вверх и прижимает их к тряпице.       — Теперь сам держи, — строгим голосом приказывает Хосок и быстро закидывает в сумку все ранее выложенные вещи, чтобы освободить стол.       Тэхён с ужасом в глазах смотрит на безвольно обмякшего, голого омегу, которого спустившийся со второго этажа дома альфа, перекинув через плечо, тащит к лекарю и опускает перед ним, укладывая спиной на стол. Всё тело этого омеги покрыто синюшными отметинами от сильных пальцев и жадных ртов альф, его соски вспухшие и искусанные в кровь, а лицо, волосы и живот густо обляпаны какой-то мучнисто-белой липкой жидкостью; и судя по терпкому мерзкому запаху Тэхён понимает — это сперма.       — Что вы с ним делали? — будничным голосом спрашивает Хосок. Его, в отличие от Тэхёна, ничего не шокирует, ведь этот омега не первый и далеко не последний, кто будет вот так же без сознания лежать этой ночью перед ним на столе.       — Да ничего особенного, — пожимает плечами альфа. — Ему даже больно не должно было быть. Пищал, конечно, сначала, но потом все нормально пошло. А потом чего-то начал задыхаться, глаза закатил, ну и… вот.       Альфа разводит руками, а Хосок отмахивается от продолжения ненужного разговора и склоняется над омегой. Он беглым, но цепким взглядом проходится по не подающему признаки жизни телу, не находит никаких внешних ран, обхватывает ладонями бедра омеги и дергает на себя, подтягивая ближе к краю стола. Лекарь бесцеремонно сгибает омежьи ноги в коленях и широко разводит в стороны. Недолго смотрит на растянутый анус и делает шаг в сторону, чтобы сполоснуть руки в тазу с чистой водой и обработать их каким-то резко пахнущим снадобьем, а закончив приготовления, снова становится между раздвинутых бедер. Тэхён хочет отвернуться, чтобы не видеть всего ужаса, который будет происходить дальше, но, словно застыв в оцепенении, продолжает следить за действиями лекаря. Тэхён знает, что если вырваться не удастся, он не просто повторит судьбу этого омеги.       С ним всё будет значительно хуже.       Хосок вводит два пальца руки в истерзанный задний проход и проталкивает их на всю длину. От этого вторжения из ануса вытекает тонкая струйка тягучей жидкости — смесь семени альф и естественная природная омежья смазка. Она тянется вниз и срывается каплями, попадая на край стола и пачкая пол под ногами лекаря, но Хосока это не волнует. Он, сосредотачиваясь на собственных ощущениях, грубо толкается внутри тела пальцами, выкручивает их, исследуя по окружности тонкие стенки мышц заднего прохода, и одновременно с этим давит левой рукой на низ живота, проверяя, нет ли разрывов. Убедившись, что никаких повреждений нет, вытаскивает блестящие от выделений пальцы и брезгливо вытирает их о бедро омеги.       — С ним всё в порядке, — озвучивает сделанные выводы лекарь. — Омега в глубоком обмороке. Отнеси его в какую-нибудь комнату, пусть отлежится.       — А может, ты его лучше в сознание приведешь, и мы с ним ещё поразвлекаемся? — интересуется все это время наблюдающий за осмотром альфа.       — Зачем? Даже когда омега придёт в себя, он все равно будет вялым, — цинично объясняет Хосок. — Вас уже целая толпа свежих дожидается. Отпускайте затраханных и берите новеньких.       Лицо Хосока снова расплывается в улыбке, а Тэхёна от макушки и до самых пяток пронизывает могильным холодом. Он больше не видит в улыбке лекаря крупиц доброты, которые ошибочно разглядел на первый взгляд. Это довольный оскал мясника, который убедился, что выбранная на убой скотина была действительно хороша, и теперь любуется разделанной тушей.       Следуя указаниям, альфа сгребает со стола омегу и уносит к сложенным в углу тюфякам. Бросает его, как ненужную изломанную вещь, и подходит к накрытому столу, чтобы элем утолить разыгравшуюся жажду; а лекарь поворачивается к Тэхёну. Он убирает от его лица тряпку и оценивающе осматривает кожу. Кивает головой, вполне довольный увиденным результатом.       — Теперь всё хорошо, красноты больше нет, — радостным голосом сообщает Хосок и указывает на подошедшего иссола, который ведет к лестнице уже раздевшихся и стыдливо прикрывающихся руками омег. — Присоединяйся к ним. Все ждут только тебя.       Последняя надежда исчезает, и начинают душить слезы. Больше нет душевных сил противится чужой злой воле и искать пути спасения. Тэхён, низко опустив голову, бредет в сторону лестницы и вместе с другими омегами шагает по ступеням, как обреченные на казнь ступают на эшафот.       Их приводят на второй этаж, и те пугающие звуки, которые ранее доносились лишь далеким эхом, теперь окружают со всех сторон. Вокруг Тэхёна бесчисленное количество блестящих, взмыленных фигур. Светловолосые иссолы облепляют смуглых аримов. На каждого омегу приходится по двое, трое, пятеро альф. Воздух гудит от стонов, криков и удовлетворенного рычания. Сквозь пелену непрекращающихся слез Тэхён не может разглядеть отдельных людей — все они сливаются в угрожающе шевелящееся нечто, безликое, но многорукое. Спертый и влажный от частого, жаркого дыхания воздух пахнет терпким семенем и соленым потом.       Только что приведенных омег тащат сквозь толпу схлестнувшихся тел. Альфы встречают их ликующими воплями, расхватывают на ходу и утягивают за собой в пучину похоти и разврата, но Тэхёна крепко держат, не позволяют забрать того, кто был выбран для Ирбиса. Иссолы ревут как звери, по животному спариваются с омегами побежденных врагов, выплескивают скопившийся азарт от минувшего сражения и остужают закипевшую кровь.       Это похоже на штормовое море, бушующие волны которого скоро накроют с головой. Это бездушная терзающая стихия. Некоторые омеги — как правило, самые молодые — продолжают отчаянно сопротивляться. Они извиваются всем телом и отбиваются от чужеземцев, но те гораздо сильнее. Иссолы валят омег на постеленные на полу тюфяки или забрасывают на расставленные столы. Удерживают руки, разжимают стиснутые челюсти и раздвигают ноги. Грубо насилуют, резко врываются в непокорные тела и затыкают жадными поцелуями кричащие от боли рты.       Есть те омеги — почти все они среднего возраста, — которые смирились с происходящим. Они безвольно плывут по течению и покорно принимают истекающие смазкой члены. Тэхён видит их, сломленных и опустошенных, словно заживо выпотрошенных аримов, в глазах которых больше нет жизни, только слепое подчинение. Он замечает, как стоящий на коленях омега отсасывает иссолу, а тот внезапно отодвигается назад и, помогая себе рукой и хрипло выстанывая, бурно кончает на его лицо и волосы, но прежде чем омега успевает отдышаться и стереть ладонью подтеки спермы, другой альфа встает перед ним и тычет в губы бордовой головкой.       Разложенный на столе арим негромко стонет в такт трахающего его иссола. Движения альфы становятся быстрее, он переходит на бешеный ритм и, запрокинув назад голову, рычит от удовольствия, спуская внутрь. Вытирает ладонью взмокший лоб и, довольно посмеиваясь, отходит в сторону, но его место между широко разведенных ног занимает новый иссол, а другие дожидающиеся своей очереди водят руками по омежьему телу, теребят соски и гладят мягкий член.       Тэхёна охватывает ужасом и особым отвращением к иссолам, когда он замечает окруженного со всех сторон арима, на животе которого видны свежие отметины длинных красных полос. Это очень похоже на растяжки, что возникают на коже во время беременности, но тяжелого живота у омеги нет. Ребенок был рожден совсем недавно, и это тэхёново предположение подтверждается, когда он видит, как один альфа сжимает пальцами и тянет за сосок, а потом со смехом растирает по набухшим грудным железам выступившее молоко. От грубых прикосновений к чувствительной груди совсем недавно ставший папой омега стискивает зубы, но молчит и позволяет делать с собой что угодно, чтобы остаться живым и хотя бы относительно здоровым. Он согласен стерпеть любую боль и исполнить самые извращенные желания иссолов, лишь бы только суметь вернуться к своему крохотному сыну.       В отличие от всех собранных иссолами омег, Тэхён никогда не был близок с альфой и даже не умеет целоваться. Он ни разу не влюблялся и вообще не думал про замужество. Несколько последних лет единственной его задачей было выжить самому и помочь папе обеспечить семье пропитание.       Шагающий сквозь толпу Тэхён прекрасно понимает, что у него не хватит сил отбиться от альф, но и отдаться им, как принявшие свою судьбу омеги, он тоже не сможет. Тэхён — девственник, и он не знает, как пережить эту ночь.       Первая близость с альфой проходит для омеги с болью, разрывами и кровью, ведь девственный анус слишком узок, чтобы беспрепятственно пропустить член. Тэхён знает, что первая брачная ночь проводится семейной парой исключительно в период течки. В это время мышцы омеги расслаблены и податливы, девственные соединительные перегородки, располагающиеся вокруг заднего прохода, становятся мягче и рвутся легче, а обильно текущая природная смазка быстро останавливает кровотечение и препятствует воспалению возникших трещин и ран. Даже во время течки, когда вся омежья сущность охвачена лишь одним желанием — получить член альфы, — первая близость травмирует и приносит нестерпимую боль. Что случается с омегами, которых лишили девственности не во время течки, и что будет с ним самим, Тэхёну думать страшно.       Его ведут в центр помещения и останавливают рядом с подвешенным на веревке омегой.       — Развязывайте его, — кричит сопровождавший Тэхёна иссол воинам, указывая на брыкающегося в воздухе арима. — Я нашел для Ирбиса другую дырку.       — А прежнего куда девать?       — Отдавай парням.       Несколько альф бросаются к ариму. Один из них опускается на колени за его спиной, чтобы распутать узел веревки, который закреплен на вбитый в пол штырь, а другие подхватывают рухнувшее вниз тело. Арим надсадно кричит и изворачивается в удерживающих его руках. Его запястья по-прежнему связаны, и он не может ударить, но, продолжая отбиваться, крутит головой, пытаясь хотя бы укусить ненавистных иссолов.       Сердце Тэхёна сжимается от боли и страха. В этом омеге он видит себя — молодой, изящный и миловидный, на вид совсем хрупкий, но неистово сопротивляющийся и рвущийся на свободу. Развязанного арима уносит толпа альф, для него больше нет надежды на спасение. И Тэхёну тоже никто не придёт на помощь.       Воин пропускает свободный конец веревки через те путы, которые уже стягивают тэхёновы руки, и завязывает крепкий морской узел. За пару шагов доходит до другого края перекинутой через потолочную балку веревки и тянет на себя. Тэхёна вздергивает высоко вверх. Он выпрямляется в полный рост, не выдержав пронзившей затекшие руки и суставы боли, громко мычит в закрывающее рот полотенце; и альфа ослабевает натяжение и опускает омегу настолько, чтобы тот смог встать ногами на пол.       — Если вздумаешь пинаться, то я тебя у самой крыши подвешу, понял? — предупреждает альфа и криво усмехается, когда Тэхён часто кивает головой. Помогая себе острым ножом, иссол сдирает с него всю одежду и, напоследок потрепав по волосам и язвительно пожелав удачи, оставляет одного.       Минуты мучительного ожидания кажутся Тэхёну долгими часами. Онемевшие и распухшие руки начинает сильно колоть, капающая с подбородка слюна стекает на грудь, а вот кожица верхней губы наоборот, ссыхается и начинает трескаться. Вокруг свирепствуют альфы, и Тэхёну кажется, что он находится в самом эпицентре урагана — испуганный, но пока что не задетый им. Никто не осмеливается подойти к красивому молодому омеге.       Раздающиеся отовсюду звуки шлепков, стонов и криков стихают, когда в помещение поднимается высокий и широкоплечий альфа. Он останавливается у самой лестницы, лихорадочно блестящим взглядом осматривается по сторонам и растягивает губы в сумасшедшей улыбке, когда замечает подвешенного омегу; а воины заходятся ликующими криками и вскидывают вверх сжатые кулаки, приветствуя младшего брата вождя — Ирбиса.