Духов лесных голоса

      

      Прошло два с половиной года

                    — Отец!       — Папочка!       Двое малышей-альфочек с радостными воплями тянут руки и подпрыгивают от нетерпения, шумно топоча ботинками по деревянным скамейкам, что приставлены к высоким бортам ладьи. Судна еще не достигли причала, сидящие на веслах иссолы делают последние синхронные рывки, завершают многодневный путь от побережья военного лагеря до города, стоящего на аримских землях. Альфочки визжат от восхищения, увидев в толпе людей своих родителей, которые вышли на пристань встречать прибывшие ладьи; и Тэхён сильнее сжимает в ладонях маленькие капюшончики плащей, опасаясь, что перевесившиеся через борт дети могут свалиться в воду.       — Почему так долго? — с явным раздражением восклицает Ирбис, едва нужная ладья достигает причала.       Он помогает Тэхёну выбраться на берег и подхватывает обоих малышей, которых ему протягивает Юнги. Не сдерживая радости от долгожданной встречи, поочередно расцеловывает прильнувшего мужа, крутящихся на руках детей, и только после этого отдаёт нетерпеливо попискивающего Беара стоящему рядом Галану.       Тэхён крепко обнимает Ирбиса и утыкается носом в его шею. Жадно дышит родным запахом, который успокаивает колотящееся о ребра сердце и перебивает доносящуюся от реки вонь. Тошнотворный смрад разложения, что начал ощущаться через несколько дней пути, становился сильнее с каждым часом. Продвигаясь к городу, ладьи натыкались на проплывающие вниз по течению распухшие, склизкие трупы, которые иссолы брезгливо отталкивали веслами.       Сейчас тяжелый запах смерти окутывает пристань, а противоположный берег реки залит потемневшей кровью, которую не успели смыть короткие весенние дожди. Тэхён понимает, что именно на том берегу Галан, как и обещал, устроил бойню аримов, которые не согласились добровольно покинуть город, освободив свои дома для переселенцев-иссолов.       Все, кто не исполнили волю новых правителей, нашли последнее пристанище в темном омуте речной воды, куда были сброшены после того, как облаченный в траурные одежды омега кинжалом вспорол им глотки. Многие аримы, молча наблюдающие за расправой с противоположного берега, узнали в том омеге младшего сына убитых правителей. Все они помнили Чимина, как светлого и улыбчивого юношу, но в вернувшемся в родные края омеге не осталось ни доброты, ни милосердия. По городу поползли слухи, что иссолы пытками и колдовскими ритуалами вынули из Чимина душу, а тело омеги занял Галан — прислужник тьмы, обрученный с богом смерти и приносящий ему кровавые жертвы.       «Речная вода сменит цвет на багряный», — вспоминает Тэхён давнее предсказание.       Он с болью в глазах смотрит на потревоженную вёслами реку. Сейчас ее вода темная, отравленная ядом разлагающихся трупов, но скорее всего несколько недель назад она, напитанная кровью, была багряного цвета. Шумно выдохнув, Тэхён поворачивается обратно к мужу и прячет на его груди лицо.       Пророчества провидца сбылись полностью. Теперь о них можно забыть. Пускай больше никогда не будет подобных страшных предсказаний.       — Почему так долго? — уже более спокойным тоном повторяет свой вопрос Ирбис, отвлекая Тэхёна от скорбных мыслей. — Я думал, что когда вернусь с островов, вы уже будете в городе, а в итоге мне пришлось вас ждать почти шесть дней.       — Ты сам в этом виноват, — объясняет Тэхён, постепенно успокаиваясь в крепких объятиях мужа. — Перед тем, как уплыть на острова, ты сказал, чтобы мы отправлялись в путь через три недели, но уже через десять дней твои ладьи вернулись и прошли через устье реки. Мы думали, что у нас полно времени на сборы и не торопились. Кто мог знать, что вы вернетесь так быстро?       — Я сам не ожидал, что встреча с отцом будет такой короткой. Мне казалось, что придется пробыть на острове не меньше месяца, а в итоге я справился со всеми делами за неделю.       — Виолан? — коротко спрашивает Тэхён о самом важном.       — Папа в Исфилде, — лицо Ирбиса озаряется теплой улыбкой. — Наверное, сейчас уже обживается в новом доме и подготавливает спальни для детей. Ему не терпится познакомиться с тобой и обнять Беара и Линкса.       — Исфилд. Поля иссолов, — мечтательным голосом объясняет Галан, увидев замешательство на лице Тэхёна. — Это новое название города, в котором раньше жил последний правитель аримов — Донхэ.       На последнем слове Галан щурится от удовольствия, смакуя на языке произнесенное имя. Оно больше не несет в себе страха. Нет омерзения или ощущения злой беспомощности. Тот, кого люди называли Донхэ, давно мёртв. Он принял от рук омеги мученическую смерть, расплатившись сполна за все свои злодеяния.       Когда стихли ржание лошадей, людские вопли и звон оружия, а в наступившей тишине, ознаменовавшей победу иссолов, прозвучали первые песни, прославляющие храбрость павших в бою воинов; когда потускнели солнечные лучи, которые едва пробивались через пелену серого дыма погребальных костров, а воздух стал тяжелым от запаха горелой плоти; когда затоптанное поле битвы впитало в себя последние капли пролитой крови, и альфы наполнили кружки пенным элем — тогда Галан вместе с Ирбисом отправились в город.       Омега прошел через выломанные широкие ворота и ступил на брусчатку улицы. Он шел по некогда ненавистному городу, осматриваясь по сторонам. Как расчетливый хозяин, придирчиво оценивал свои новые владения, и всё увиденное ему несомненно нравилось. Галану нравились добротные дома с ухоженными палисадниками, в которых успели распуститься первые весенние цветы. Ему нравились ремесленные мастерские, щеголявшие изысканными вывесками из кованного металла. Нравились резные ставни окон и возвышающиеся на крышах забавные флюгера. Нравились крепкие булыжные мостовые.       А вот жители города омеге совсем не нравились. Слабые, надрывно плачущие и молящие о пощаде. Цепляющиеся за пожитки и провизию, которые выносили из домов иссолы.       «Жалкий народ, который не смог защитить их бездарный правитель», — злорадно размышлял Галан, наблюдая за творящимся вокруг хаосом, устроенным воинами. — «Они не достойны этих плодородных земель и этого прекрасного города. Они не достойны даже помилования, но если будут беспрекословно подчиняться моей воле, то сохранят свои никчемные жизни».       Казнь Донхэ свершилась через два дня на городской площади. Согнанные люди, повинуясь приказу новых господ, долгие часы смотрели, как ползает по брусчатке их бывший правитель, оставляя на серых камнях кровавые следы. Ослепленный, израненный и обнаженный Донхэ заходился криком от каждой новой пытки, что были уготованы ему омегой. Галан слишком долго мечтал о мести и наслаждался ей в полной мере. В ход шли плети и раскаленное железо, иглы, огонь, кипящая смола. Галан измывался над поверженным врагом с воодушевлением и трепетом, его сердце сладко замирало от каждого вырванного из глотки альфы вопля. Он смог остановиться только ближе к вечеру, когда рука устала держать хлыст, а натужно хрипящее изуродованное тело почти перестало реагировать на причиненную боль. Тогда Галан достал кинжал и перерезал Донхэ горло.       — Отлично справился, — одобрительным тоном сказал наблюдающий за казнью Ирбис. — Наверное, даже я не смог бы это сделать лучше.       И Галан расцвел ясной, искренней улыбкой, с ликованием принимая похвалу от своего учителя и брата.       Поздним вечером омега вместе с Ирбисом вернулись в дом Донхэ и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по разным комнатам. Альфа облюбовал себе спальню бывшего правителя, а вот Галан на этот раз не пошел в ту, в которой провел предыдущие ночи. Ранее выбранная спальня больше не нравилась омеге. Галан спешил оказаться в другой — маленькой гостевой, в которой много лет назад ему пришлось пережить самые страшные часы своей жизни.       Галан толкнул рукой услужливо распахнувшуюся дверь и шагнул через порог. Огляделся по сторонам. Время словно прошло мимо этого места. Убранство спальни осталось таким же, каким его помнил омега. Подойдя к кровати, Галан повернулся к ней спиной и, широко раскинув руки, упал на мягкую перину. Закрыл глаза и тихо рассмеялся.       Он снова находился здесь, лежал на постели, на которой когда-то был изнасилован, но в сердце не осталось страха и боли. Под плотно сомкнутыми веками омега видел не собственные страдания, а мучения Донхэ. Галан водил ладонями по белоснежному одеялу, вымазывая белье не своей кровью, а кровью поверженного врага, которая запеклась на руках и впиталась в одежду. В ушах звенели не его крики — беспомощного, обездвиженного омеги, — а дикие вопли истязаемого альфы.       За окном разгорались разведенные иссолами костры. Захмелевшие воины горланили похабные песни. Визги омег сливались с плачем детей. Галану было плевать на всё происходящее. Он ошалело терся лицом о подушки и катался по постели, на которой много лет назад была опорочена и убита истекающая кровью душа Чимина, а на её растерзанных останках начал свое возрождение Галан.       Омега катался по постели и смеялся в голос, упивался совершенной местью и собственным могуществом. Он знал, что больше никто не осмелится причинить боль ни ему, ни близким ему людям. Любой враг будет жестоко повержен. Так же, как был уничтожен Донхэ.       — Теперь Исфилд — столица всех земель, что отныне принадлежат иссолам, — Галан звонко чмокает в щёку сидящего на его руках Беара. — Ты слышишь это, медвежонок мой? Исфилд — это город, который принадлежит тебе.       — И в этом городе я уже выбрал дом, — подключается к беседе подошедший Хосок, обнимающий за плечи Юнги, зацелованные губы которого пылают красным. — Он уютный, с небольшим садом, и находится очень близко от дома правителей.       — Я думал, что мы будем жить вместе, — хмурится Ирбис.       — Нет. Не будем, — категорично заявляет Хосок. — Мы с Юнги — семейная пара, и нам нужно больше личного пространства.       — Меня ты, разумеется, ни о чем спрашивать не собираешься, — ворчит нахохлившийся Юнги, вроде как обижаясь, что муж в одиночку всё решил за них двоих, а сам жмется сильнее и щурится от удовольствия.       На самом деле, омеге не важно, в каком доме он будет жить. Главное, что они с Хосоком вместе, а всё остальное не имеет большого значения.       Хосок ничего не отвечает на напускное недовольство. Он только с любовью глядит на мужа и тянется за новым поцелуем, на что Юнги сначала испуганно вздрагивает, а после разочарованно цокает языком.       — Мы уже полгода мужья, а я до сих пор не могу поверить, что нам не нужно скрывать наши отношения, — смущенно объясняет друзьям Юнги свое поведение.       — Я уверен, что скоро ты привыкнешь и перестанешь озираться по сторонам от каждого моего прикосновения, — подбадривает Хосок.       — Мы сможем гулять, взявшись за руки, — мечтает вслух Юнги.       — И делать покупки на рынке не как братья, а как семейная пара, — поддерживает его Хосок.       — Я буду обнимать тебя у всех на виду.       — А ещё мы будем целоваться…       — Эй! Заканчивайте уже со своими фантазиями, мечтатели хреновы, — наигранно возмущается Ирбис. — Вас вообще-то дети слышат.       — И всё запоминают, — поддакивает Тэхён и выразительно смотрит на притихшего Линкса, который, приоткрыв рот, с интересом вслушивается в разговоры взрослых.       — Когда был на островах, видел моего папу? — меняет тему Юнги.       — Видел, — отвечает Ирбис. — Он всё ещё оплакивает гибель мужа. А ещё он ожидал, что вы вернетесь. Он очень расстроился, узнав, что вы остались жить на большой земле.       — Осенью отправлюсь на остров и заберу папу, — принимает решение Юнги, на что Хосок согласно кивает головой, полностью поддерживая.       — Осенью? — Тэхён удивленно смотрит на всех. Кажется, и муж, и друзья знают значительно больше его самого. — Для чего нужны новые плавания?       — Будем вести торговлю, — коротко отвечает Ирбис. — Станем привозить на острова излишки зерна и обменивать его на лечебные травы и ценные меха.       — Обсудим это позже, когда доберемся до дома и как следует отдохнем, — завершает затянувшуюся беседу Галан и удобнее перехватывает завозившегося на его руках Беара. — Детям надоела дорога, а мне не терпится показать вам всем Исфилд. Если отправимся прямо сейчас, то уже ближе к вечеру будем дома.       Дома.       Тэхён бегло окидывает взглядом заполоненный людьми берег. Прибывшие на ладьях иссолы выбираются на пристань и вытягивают тюки с вещами. Они громко переговариваются и машут руками, привлекая внимание угрюмых лодочников, чтобы те перевезли их на противоположный берег реки, на котором уже дожидаются крытые, запряженные лошадьми повозки. Тэхён знает, что теперь будет жить в Исфилде, где завершится его долгая дорога, но сердцем…       Сердцем омега тянется в противоположную сторону, прочь от реки, на ровную дорогу, что пролегла между распаханных полей и ведет к родительскому дому.       — Ирбис, — обращается Тэхён к мужу, с мольбой смотря в его глаза. Говорит вкрадчиво, словно опасаясь, что на более настойчивое требование непременно получит отказ. — Я рад, что ты смог встретиться с Виоланом и забрать его у отца. Я счастлив, что смогу познакомиться с ним, и мы будем жить вместе. Мне очень интересно увидеть Исфилд и наш дом, но… Но у меня тоже есть папа, и я не видел его уже три с половиной года.       — Поедем вместе? — предлагает Ирбис.       — Нет, — качает головой Тэхён. — Я хочу поехать вдвоем с Линксом.       Ирбис хмурит брови, принимая сложное решение. Даже недолгая разлука была невыносимой, и снова расставаться с Тэхёном и сыном он не планировал. Но так же альфа понимает, как важно, чтобы первая встреча мужа и его папы прошла без лишних глаз и ушей. Чтобы оба они смогли открыто поговорить о самом личном.       — Два дня, — смиряясь с желанием омеги, вздыхает Ирбис. — У тебя есть только два дня. Если не вернешься в город послезавтра утром, то я отправлюсь за тобой.       — Я успею вернуться, правда, — обещает Тэхён.       Они провожают друзей и долго машут им руками, пока лодочник перевозит семейную пару лекарей и Галана с маленьким Беаром, а после уходят с пристани вглубь города.       — Как только немного обживемся и уладим все срочные дела, сразу же начнем строительство ещё одной пристани, — с гордостью сообщает Ирбис, пока они шагают в сторону городской площади. — Будет гораздо удобнее, если ладьи смогут причаливать на обе стороны реки, а сейчас пирс на противоположном берегу годится разве что для мелких лодчонок.       — Да, так будет удобнее, — рассеянно отвечает Тэхён. Все его мысли сейчас заняты переживаниями о скорой встречи с папой.       — А потом ещё город построим.       — Угу, — кивает Тэхён.       Не получив от мужа должного восхищения, Ирбис немного грустнеет, но быстро приободряется. Он знает отличный способ, как в один миг вытащить мужа из равнодушной задумчивости.       — Линкс, смотри, — Ирбис, чтобы привлечь внимание, чуть подкидывает вверх сидящего на руке сына, а второй прижимает Тэхёна ближе к себе. — Папочка только мой.       — Нет, мой! — возмущенно вопит альфочка.       — Не раздражай ребенка, — тут же подключается ко всему происходящему Тэхён и с укором смотрит на мужа.       — Линксу пора учиться делиться своим папочкой, ведь у нас скоро появится ещё один малыш, — Ирбис с обожанием смотрит вниз на ещё плоский омежий живот и мечтательно улыбается. — Хочу, чтобы на этот раз был омега. Ласковая жемчужинка. Отцовская нежность.       — Ты на рынке, что ли? Омегу хочу, альфу не хочу. Кто родится, тому и будем рады, — ворчит Тэхён и не сдерживает мученического вздоха. — Блин, как же рожать неохота.       — Я буду рядом, — с готовностью отзывается Ирбис.       — Ага, как же! Тебя лекари прогонят, как и в первый раз.       — Я до сих пор не понимаю, почему Юнги так жестоко со мной поступил, — удрученно поджимает губы Ирбис. — Не дал мне увидеть рождение сына.       — Да потому что ты путался у всех под ногами. И орал громче меня.       — Роды — это пиздец, как страшно, — начинает оправдываться Ирбис, но Тэхён закрывает его рот ладонью.       — Не выражайся при ребенке, — предупреждающе шипит Тэхён, и дальше они идут молча.       Нужная повозка находится быстро. Один из бывших воинов, теперь назначенный управляющим города, услышав просьбу, выделяет для поездки свой личный экипаж. Сжав губы, Тэхён с недовольством смотрит на трех вооруженных иссолов, которые дожидаются его в повозке.       — Это для вашей безопасности, — убеждает Ирбис. — Они не помешают: будут держаться на расстоянии и даже в дом не зайдут без твоего разрешения.       — Мне не нужно никакое сопровождение, — упрямится Тэхён.       — Не хочу на лошадке. От нее воняет, — капризничает Линкс.       — Или так, или вы вообще никуда не едете, — остается непреклонен Ирбис.       Тэхён обиженно сопит, но больше не спорит. Коротко поцеловав мужа в щеку, он садится в повозку и забирает протянутого ребенка. Линкс дуется не меньше своего папы. Сначала он ёрзает на сидении слишком высокой скамьи и тихо ноет, показывая родителям, как ему неудобно; потом тщательно принюхивается и с отвращением морщит носик, почуяв исходящий от лошади запах; и в итоге делится неутешительным выводом:       — Пиздец.       — Трогай давай, — отдает распоряжение зазевавшемуся извозчику Ирбис, избегая заслуженной взбучки от мужа, и кричит вслед удаляющемуся экипажу: — Кей! Два дня!       — Помню я, помню, — бурчит себе под нос Тэхён, размышляя, что вернётся уже завтра.       И вернётся отнюдь не с одним Линксом. Ведь первое, что ему захочется сделать сразу после того, как он наобнимается и наговорится с папой и братьями — познакомить свою семью с Ирбисом.       Остаётся позади просыпающийся город, на улицах которого пахнет поднимающимся из труб дымом и свежей выпечкой. Повозка проезжает через тихий рынок, на котором ещё нет покупателей, и только торговцы спешат занять самые удобные места и щепетильно раскладывают по прилавкам товары. Заканчиваются проносящиеся перед глазами Тэхёна дома, и экипаж, минуя широкие ворота, устремляется вдаль, на простор полей, простирающихся до самого горизонта.       Тэхён глубоко вдыхает с детства знакомый, но почти забытый запах родного края: пьянящий весенний воздух соткан из ароматов распаханной земли и первых проклюнувшихся цветов одуванчиков. Скрип колес и похрапывание бегущей рысцой лошади смешиваются с заливистой трелью жаворонков. Повсюду радуют глаз нежные ростки озимых посадок, и изредка видны вышедшие на посевные работы земледельцы.       — Остановите повозку, — просит Тэхён извозчика, когда поля сменяются низкой травой давно непаханного луга. — Дальше я пойду пешком.       Идти до дома остаётся совсем недолго, полчаса ходьбы быстрым шагом, и от скорой встречи у Тэхёна начинает тревожно ныть под ребрами. Хочется увидеть родных как можно скорее. И одновременно с этим омега боится, что могут сбыться все его самые страшные опасения, а долгожданная встреча обернется вышедшим из снов кошмаром.       — На ручки, — громко топнув, требует Линкс, едва они выходят из повозки, и Тэхён подхватывает на руки заупрямившегося малыша.       Солнце поднимается выше, начинает припекать темную ткань плащей, и омега откидывает назад свой капюшон и снимает капюшон с головы сынишки. Тэхён игриво растрёпывает темно-русые кудряшки Линкса и трепетно целует малыша в носик.       — Куда мы идём? — спрашивает альфочка.       — К дедушке, — отвечает Тэхён. Тревога нарастает с каждым шагом, а ещё безумно раздражает, что вышедшие из повозки альфы идут следом, хоть и на приличном расстоянии. На долгие разговоры нет настроения, но Линкс не понимает волнений папы.       — Дедушка там, — малыш, достаточно наслушавшись рассказов отца о Виолане, машет рукой в обратную сторону.       — У тебя два дедушки, — терпеливо объясняет Тэхён. — Виолан ждет в Исфилде. А мы идём в гости к другому.       — Два дедушки? — переспрашивает Линкс, недоверчиво прищурив светло-карие, почти жёлтые глазки.       — Два, — утвердительно кивает головой Тэхён.       Виднеющийся вдалеке дом становится ближе, и омега сжимает задрожавшие губы, когда видит, что из трубы вырывается и растворяется в сиянии ослепительно голубого неба тонкий сизый дымок. Тэхён невольно ускоряет шаг, преодолевает остаток пути почти бегом и останавливается, не решаясь сойти с широкой дороги на узкую тропинку, которая ведет к крыльцу дома.       Теплый ветер хлопает краями плаща и качает вышитые занавески на распахнутых настежь окнах. Заслезившимися глазами Тэхён смотрит на прогуливающихся по двору кур, которые ловят в низкой траве первых проснувшихся кузнечиков, и вальяжно развалившихся неподалеку трех коз, среди которых он узнает ту, чьё молоко помогало его семье пережить голод. Располагающийся справа от дома огород щеголяет ровными, перекопанными грядками. На верёвках развешены на просушку незнакомые Тэхёну вещи, а дальше на лугу собрались четверо людей.       Троих Тэхён едва узнаёт — его братья сильно выросли за прошедшие три с половиной года и заметно окрепли, — а вот папа почти не изменился, разве что волосы чуть тронула ранняя седина.       — Это кто? — тихонько спрашивает Линкс, указывая пальцем на незнакомых людей.       — Твои дедушка и дяди.       — Дяди? — задумчиво тянет Линкс, который до сегодняшнего дня слышал только про одного дядю Элсмира, который был вождём и погиб в бою. — А эти дяди тоже скоро умрут?       — Нет, котёнок. Твои дяди будут жить долго-долго.       На аримских землях закончены сражения. Больше никому не придется умирать.       Тэхён неотрывно следит за своими родными. Двое младших братьев, затеяв игру в догонялки, бегают вокруг лошади. Самый старший, которому скоро исполнится двенадцать лет, сосредоточенно рассматривает ножи плуга, а позади него виднеется черная борозда вспаханной земли.       Омега уверен: и новая одежда, и вся обитающая во дворе живность были куплены за свадебный выкуп. Как долго папа боролся со всеми невзгодами, прежде чем осознал, что в одиночку ему точно не справиться? Как сильно презирал себя за слабость, когда в первый раз поднял крышку сундука и взял из него несколько серебряных монет?       «Ты молодец, папа. Ты всё сделал правильно», — думает Тэхён.       Словно почуяв обращенный на него взгляд, стоящий вдалеке омега отвлекается от разговора с сыном и замирает, увидев пришедшего. Двое младших детей прекращают игру и прячутся за спину старшего альфы. Прошло слишком много времени с прощания, и в то время братья были совсем маленькими. Они с трудом бы вспомнили Тэхёна, явись он к ним в одежде аримов. Узнать брата в стоящем на дороге омеге, который облачён в одежды иссолов, они тем более не могут.       Тэхёну кажется, что в его облике не осталось ничего прежнего. За прошедшие годы он стал выше и шире в плечах. Его вещи сшиты из дорогих тканей, а к широкому поясу прикреплены ножны с кинжалом. На его руках сверкают драгоценные перстни, на шее искрится рубиновое ожерелье. И только отросшие ниже плеч темные волосы выдают в нем арима, хоть и заплетены в косы.       Всплеснув руками и что-то прокричав, папа срывается с места и бежит навстречу. Что именно, Тэхён не слышит — ветер дует ему в спину и уносит папины слова.       «Пап, помнишь, как я говорил тебе, что со мной всё будет хорошо? Ты помнишь, как я пообещал, что мы обязательно увидимся снова? Я сдержал своё обещание, папа», — хочет прокричать Тэхён, но в горле першит от слез.       Он стирает мокрые дорожки на щеках тыльной стороной ладони и крепче обнимает притихшего сына. Молча смотрит на ведущую к дому дорогу, повзрослевших братьев и на папу, который бежит навстречу, призывно распахнув объятия.