сказ о том, как китайцев и тайцев к нам занесло

Все началось с того, что у них на районе появился говорящий кот. Черный, толстый, с лоснящейся шерстью. Как-то раз утром — то ли в среду, то ли в пятницу — тетка Петровна из тридцать четвертой квартиры выносила мусор, а он уже лежал на лавочке под подъездом, жмурясь на солнце. Петровна поохала, поахала, пожурила хозяев, упустивших такого породистого питомца, вынесла ему остатки заливного (на вчерашнем застолье в честь юбилея гостям оно что-то не зашло). Кот принюхался, фыркнул, лениво шикнул на Рыжку — бывалую кошку, то и дело меняющую прописку со сто двадцатого на сто двадцать первый дом — и принялся за еду. Так он и жил несколько недель, покоряя сердца пенсионерок и бессовестно царапая до крови и истерик тянущих к нему загребущие лапы детей. И все было спокойно, пока в одно августовское утро у подъезда не остановилась газелька. С водительского сидения в ленивую развалочку вылез водитель-тире-грузчик-за-триста-рублей-сверху, а с переднего энергично выскочил молодой мужчина с аккуратно подстриженной бородкой. Гоняя из одного угла рта в другой чупа-чупс и чему-то улыбаясь, он принялся выгружать прямо на тротуар вещи, о чем-то весело рассказывая водителю. Тот, судя по кислому выражению лица, не стремился поддержать беседу. Колыхнулась занавеска в окне второго этажа. Кот и вездесущая Петровна в четыре глаза наблюдали за тем, как тротуар и обе лавочки плавно покрывались коробками, пакетами и всевозможными сумками. Наконец, выгрузив последний баул, водитель, хмуро крякнув, пересчитал купюры, что-то пробурчал и с неожиданной для его габаритов прытью исчез в кабине. — Мда, — задумчиво протянул мужчина и, вытащив изо рта палочку, грустно посмотрел на остатки леденца. — Мда-а. Он обвел взглядом двор: пока пустующую детскую площадку и что-то вроде лужайки с торчащими тут и там трубами погребов под ней, пару перевернутых мусорных баков, курящую на крыльце продуктового в доме напротив продавщицу, которая смотрела на него во все глаза, ничуть не стесняясь. — Неплохой район, да, Толстячок? — произнес мужчина, повернувшись к коту и глядя на него так, будто тот мог ответить. Хотя, вообще-то, он мог. Просто зачастую ленился. Да и не хотелось до чертиков пугать жильцов дома. А то еще сдадут на какие-нибудь опыты. — С вашей зарплатой можно было выбрать и получше, — фыркнул кот и, махнув хвостом, направился ко входной двери. — А что, помогать ты мне не собираешься? — мужчина оглянулся в поисках мусорки, но, не найдя ее, горестно вздохнул и вернул трубочку обратно в рот. — Я кот, — Толстячок посмотрел на собеседника с таким выражением морды, словно тот невесть какую чепуху предложил. — Ага, ага. Так бы сразу и сказал, что не будешь пельмени со свининой на обед, — пожав плечами, ответил мужчина и отвернулся, скрывая насмешливый блеск в глазах. — Ну Женя, ну что ты сразу, — заметался кот и укутался черной дымкой. На его месте внезапно возник молодой парень в джинсовом комбинезоне. Вместе они буквально за полчаса перенесли все вещи в квартиру. Пока Женя заботливо развешивал чужие грамоты на стене, Толстячок увлеченно играл шуршащими пакетами. Изредка они обменивались фразами — обычно, когда Женя спрашивал у кота, куда лучше поставить очередную статуэтку, чтобы было «по фэн-шую». В итоге к тому моменту, как входная дверь открылась и в проеме показалась высокая фигура в очках и с портфелем в руках, Женя и кот уже лежали на диване, увлеченно разглядывая сеточку трещин на потолке. — О, Шурик, ты вернулся! — Женя вскочил на ноги, кинувшись навстречу смущенно улыбнувшемуся мужчине. Тот с готовностью принял приветственный поцелуй, едва не перешедший в приветственный секс (спасибо коту, вовремя скинувшему несколько книг с полок). Пока Женя с Толстячком наперебой рассказывали, как прошел у кого день, у кого месяц, Шурик успел аккуратно приткнуть портфель, снять пиджак и, накинув передник с утятами, пошариться по холодильнику. Тот встретил его залежами намерзшего льда и тремя упаковками пельменей со свининой. Покачав головой и горестно вздохнув, Шурик с мучительным выражением вселенской скорби на лице принялся кипятить воду. — Так, значит, ты уверен, что он живет здесь, — уточнил Женя, усевшись на чуть пошатнувшемся табурете. Толстячок, превратившись обратно в кота, умостился на подоконнике и, лениво жуя подсохшую фиалку, важно кивнул. — Все мои исследования тоже указывают на это, — сосредоточенно заявил Шурик, поправив сползшие на кончик носа очки. — Неужели столько перерождений спустя мы наконец-то сможем его остановить, — мечтательно выдохнул Женя, вытянув руки и закинув их за голову, задев при этом висящую над ним икону. — Шэнь, а Шэнь. У тебя упал пельмень. Толстячок на подоконнике абсолютно по-человечески выдохнул и прикрыл глаза лапой. Даже на лице Шурика промелькнуло легкое желание огреть Женю сковородкой, потому что несколько проведенных с ним вместе жизней доведут кого угодно, даже того самого Шэнь Вэя. — Доболтаешься до того, что у тебя падать нечему будет, — протянул кот. — И мы договорились, что друг друга называем, как подобает, — мягко одернул его Шурик. — «Как подобает», — передразнил его Женя, но, заметив улыбку в уголках губ своего бессменного мужа, и сам расплылся в широкой ухмылке. — Он и так разрешил называть себя по-плебейски. Цени и не возникай. — Жуй цветы молча, а то за шкирку схвачу и вылетишь у меня из окна быстрее, чем успеешь сказать «мяу», — не остался в долгу Женя. Вот так на крохотной кухне, сталкиваясь коленями и обжигая язык такими себе пельменями, они договорились по возможности следить за всеми кандидатами на роль спасителя вселенной. Ну, а дальше пошло по накатанной: слезы, крики, непонятицы, геи. Женя или Жэка, как любили его звать сослуживцы, пристально наблюдал за всеми жильцами и спустя пару недель уже готов был предоставить Шурику приблизительный список кандидатов. Первым и почти самым очевидным выбором там значился Флюк. Милый и добрый мальчик с первого этажа. Мальчиком он, правда, перестал быть лет пять назад и уже учился на втором курсе, но с высоты прожитых жизней для Жени все казались неразумной детворой. Плотно пообщавшись с Петровной за чайничком чая с ватрушками и перепроверив полученные сведения у Никифоровны, Женя узнал про первого претендента все и немного больше. Вообще его звали Филипп — но только родители и преподаватели. Все друзья, особенно те, с кем он познакомился еще в спортивной секции, упорно звали его Флюком, а все с легкой руки тренера, который, увидев первые попытки робкого и неуверенного в себе Филиппа сделать акробатический трюк, презрительно фыркнул: «И это ты называешь фляк? Это флюк какой-то». Женя с интересом наблюдал за ним — то из окна, когда парень уходил на пары в кулинарном колледже в несусветную рань, то пересекаясь на выходе у подъезда; было у них с Шуриком что-то общее. Какой-то внутренний стержень, скрытый под слоями почти робкой вежливости. Будучи неповторимым и непревзойденным собой, Женя умудрился с ним познакомиться: учитывая его способность заболтать кого угодно, нетрудно было завязать разговор раз, второй, пересечься в продуктовом, подмигнуть, когда Светочка, молоденькая продавщица, стреляла в него глазками, а Флюк не знал куда себя деть — не мог же он просто так сказать, что давно и безнадежно занят. О том, кем, как и в какой именно позе был занят Флюк, Женя узнал абсолютно случайно. Поздним октябрьским вечером он, аккуратно прикрыв за собой дверь подъезда, который, кажется, отродясь не знал домофона, осторожно, почти на ощупь поднимался по ступенькам — лампочка опять перегорела, а телефон, как назло, сел. Чуткий слух, не атакованный мощными гитарными рифами излюбленного рока, внезапно уловил очень знакомые звуки. Такие же издавал Шэнь-который-Шурик, когда Женя наваливался на него всем телом, прижимая к любой более-менее устойчивой вертикальной поверхности. Спустя несколько секунд он заметил тонкую полоску света, пробивающуюся в щель между входной дверью и деревянным косяком. На всякий случай оглянувшись, Женя на цыпочках подошел ближе и аккуратно потянул до блеска натертую ручку на себя. За открывшееся перед ним зрелище Петровна отдала бы левый глаз не раздумывая. Стоя спиной к двери, привстав на носочки, Флюк самозабвенно целовал парня, прижимая его всем телом к обоям в цветочек. Женя с легкой ноткой зависти подметил, как незнакомца буквально вело от поцелуев, и вежливо кашлянул. Флюк тут же отскочил едва ли не на метр, краснея. Парень же, ошарашенно глядя на Женю, наоборот, стремительно побледнел, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. — Ребят, — почти ласково произнес Женя, поправив на макушке фуражку участкового полицейского, — двери-то прикрывайте тщательнее. Ухмыльнувшись и отсалютовав чупа-чупсом, он, насвистывая, направился наверх, на уже почти родной третий этаж. И если на следующий день его под дверью ждал пакет изумительно вкусной выпечки, которую он бессовестно умял сам, не поделившись даже с Шуриком, то Толстячку знать об этом было не обязательно. Так незамысловато и неожиданно Женя познакомился со вторым кандидатом, Омом. «Вообще он Олег, но он из Омска», — очаровательно смущаясь, уточнил Флюк, разливая по разнокалиберным чашкам чай. Ом, сидя напротив Жени, выглядел так, словно пришел с родителями знакомиться, и все то время, пока Флюк, та еще хозяюшка, носился по кухне, причитая: «о боже, как же так, мне нечем вас кормить» и выставляя на стол все новые и новые тарелки с едой, провел, жуя одну-единственную вытянутую из вазочки печеньку. Впрочем, до Чу ему было далеко, поэтому Женя сравнительно быстро, всего лишь к третьей чашке, умудрился разговорить Ома. Тот, как оказалось, учился в том же универе, где преподавал Шурик, но на экономическом. Женя наблюдал за ними не пристально, но внимательно, подмечая и взгляды, которыми они обменивались, и с какой нежностью Ом обращался к Флюку, и как тот расцветал от чужих прикосновений, пусть и сдержанных. Чем-то они напоминали Чу и Го. Чем-то — их с Шуриком. Возможно, история действительно пыталась повториться, но с небольшими изменениями. Со следующим кандидатом Женя тоже столкнулся неожиданно. Он как раз выходил из квартиры Флюка с пакетом еды — они с Шуриком редко пересекались из-за того, что какому-то умнику в деканате приспичило поставить факультету биологии занятия во вторую смену, поэтому их общение по большому счету сводилось к обмену едой (а точнее попыткам разгадать рецепты, основываясь на готовом изделии, вот же ж кулинарные детективы). Флюк уже махал ему на прощание, когда внезапно дверь соседней квартиры распахнулась и на площадку вывалился взъерошенный парень. — Срочно! Срочно! — крикнул он, кинувшись вперед и чуть не задев локтем печень Жени. — Что случилось? — тут же всполошился Флюк. — Он мне написал! — выпалил встревоженный парень, размахивая телефоном. — Что он тебе написал? — Не знаю, я не читал. — Может, сначала прочитаешь, а потом начнешь паниковать? — Флюк, видимо, что-то поняв, посмотрел на парня так же, как мама на нерадивое дитя. — Я не могу! А вдруг он сказал, что я страшный? — Я тоже не могу, это ваше личное дело. — Я могу, — неожиданно для себя произнес терзаемый любопытством Женя. Правда, он не думал, что парень с горящими надеждой глазами тут же ткнет ему под нос экран телефона. Схватившись за подрагивающую руку, Женя наконец смог вчитаться в мелкий шрифт текста в уведомлении. — «Прикольно», — прочел он вслух. — Прикольно? — разительно переменившись в лице, парень повернулся к неуверенно мнущемуся в дверях Флюку: — в смысле прикольно? Я ему сейчас дам прикольно! С этими словами парень кинулся к лестнице и, перепрыгивая через две ступеньки за раз, взлетел на второй этаж. Пару секунд спустя по подъезду пронеслось гулкое эхо пинков в дверь. — Это мой друг Премислав, — любезно объяснил Флюк, ответив на вопросительный взгляд Жени. — Но, если ты его так назовешь, он никогда не будет с тобой разговаривать. Поэтому зови его Премом. — С такими кличками мы могли даже не утруждаться подбором имен, — пробурчал себе под нос Женя, невольно прислушиваясь к доносящимся сверху звукам и мысленно воссоздавая картину происходящего: дверь открылась, на пороге кто-то показался, визгливый голос Према «В смысле прикольно?! Я два часа угробил на эти смоки айз», чей-то смешок — ошибка. Судя по глухому удару кулака, сосед сверху за нее поплатился. Еще один смешок, а сразу за ним сдавленный вскрик и новые звуки. — Это?.. — Флюк пересекся взглядом с Женей. — Непереводимые звуки поцелуев, — усмехнулся тот. Пару дней спустя Женя, уже переставший удивляться тому, что их окружали кто угодно, только не адекватные люди, познакомился и с парнем Према (как позже выяснилось, кандидатом номер четыре). Бун, получивший прозвище после того, как в школе попытался выдать стихотворение Бунина за свое, оказался одногруппником Ома, поклонником татуировок, краски для волос и Према. Их отношения весьма забавляли Женю, Шурика и даже Толстячка. Ясен пень, парни встречались. При этом Бун снимал двухкомнатную квартиру на втором этаже, а Прем ютился в одной комнатушке, деля жилплощадь с милой пенсионеркой Любовь Ивановной, проводившей полгода здесь, а остальные шесть месяцев кочуя по квартирам дочерей и внуков, следя за паствой. Со слов Флюка, Бун предлагал им съехаться раз десять. Прем упорно отнекивался, мол, хотел быть сильным и независимым. Хотя Флюк по огромному секрету после пары бокалов домашнего глинтвейна уточнил, что Прем боялся порицания — два молодых парня, живущих вместе, могли вызвать вопросы, особенно учитывая, что добрая половина женского населения района увивалась за Буном. Но, возможно, переезд Жени с Шуриком, которые умудрялись постоянно палиться, но не падать в глазах всемогущей Петровны, смог бы как-то повлиять на Према и поколебать его (не)решительность. Вплоть до самой весны Жене удавалось придерживаться какой-никакой рутины. Он вставал с утра, целовал Шурика, целовал Толстячка, делал кофе — все еще единственный напиток в мире, который ему давался лучше, чем Шэню. А ведь тот даже коктейли мастерски смешивал, и Бун просил у него уроки. Затем выходил побегать на стадион, где присоединялся к Ому и Буну (изредка к ним приплетался Прем). Позанимавшись на свежем воздухе, он возвращался домой к горячему, сонному и податливому после душа Шурику и теплому завтраку. Затем, собравшись, отчаливал на работу, по пути чаще всего пересекаясь со спешащим на пары Флюком. Иной раз Женя даже подвозил бедного студента, всю ночь корпевшего над очередным блюдом. Работа сама по себе нравилась Жене. Из обычного полицейского он быстро пробился в следственный отдел, полагаясь на обаяние и века накопленного опыта. С коллегами у него сложились отношения почти такие же, как у Шурика со своими на кафедре — они улыбались, здоровались, вежливо поддерживали ничего не значащие беседы уровня «а что вчера у наших по футболу», «не ну вы слышали, что творят» и «ох уж этот вставить-имя-любого-человека». Пару раз Женя ходил с другими следователями в бар. На этом их общение заканчивалось. Он не стремился обзавестись группой друзей, потому что никто не мог заменить ему тех, с кем он пересекся когда-то давным-давно, еще до того, как стал Кун Лунем. Теперь были только он, Шурик и Толстячок. Ну и Цветомир. Мда. А жизнь его всегда трепала. Впрочем, Женя немного лукавил. Несмотря на то, что начиналось все, как простая слежка за подозреваемыми, в данном случае — кандидатами на роль новых спасителей Вселенной, потому что Е Цз… Цветомир задолбал уже саму суть космоса, Женя (да и Шурик с котом) успел привязаться к мальчишкам. И как-то стало так привычно: собираться компанией в просторной квартире Ома, распивать бутылочку пива с Буном, пока Шурик с Флюком трудились на кухне над очередным шедевром, а Прем путался у них под ногами (на самом деле, пытаясь подсмотреть что да как, а потом повторить дома на дряхлой советской печке с двумя еле работающими конфорками и забитой духовкой). Никто из парней не подавал признаков сверхъестественного могущества, разве что Прем мог съесть пять пачек чипсов и не умереть. Женя то и дело начинал сомневаться во всех этих пророчествах и космических течениях, но Шурик, мягко улыбаясь и положив ему подбородок на плечо, просил набраться терпения. Женя грустно вздыхал, засовывал в рот чупа-чупс и терпел. Как-то раз в начале апреля он с Флюком возвращался из магазина — Шурик в последний момент вспомнил, что у него закончилось растительное масло и лимоны, поэтому Женя, как влюбленный, и Флюк, как умный, пошли покупать недостающие продукты. На лавочке у их подъезда сидели Петровна, радостно млеющая на по-летнему теплом солнышке, и Васильевна — ее ближайшая соратница. Вдруг металлическая дверь распахнулась и на улицу вылетел паренек. И остановился у самого края тротуара, лихорадочно вертя головой. На вкус Жени он был одет достаточно своеобразно для их района: укороченный топ, подвязанные шарфом брюки, полусапожки на низком каблуке и женская сумочка через плечо. Вслед за ним из подъезда выплыла, покачивая бедрами, Катерина — вторая молоденькая продавщица из магазина напротив, с которой Женя, к сожалению, был знаком куда ближе, чем хотелось бы. Он уже со счета сбился, сколько раз она на него падала в самых нелепых позах, но непременно прижимаясь к нему грудью. В тот день на ней был ее привычный наряд: шорты куда короче боксеров того же Жени, обтягивающая майка с глубоким вырезом и короткая куртка. — Проститутка! — громким шепотом возмутилась Васильевна, Петровна согласно покивала. — Что-о-о? — возмущенно надула и без того накаченные губы Катя, наклонившись завязать шнурки. Женя кинул взгляд на наручные часы — судя по всему, она как раз упархивала от любовника, о чем знали все в доме, включая его жену. — Та не ты, Катенька, — отмахнулась Петровна, бросив неприязненный взгляд на паренька. — Не завидуйте, — пожал плечами тот, показывая пенсионеркам язык, и, поправив сумочку на плече, под ошарашенный гневный шепот пошел на трамвай. — Это.? — Женя обернулся к Флюку, который знал всех жильцов дома. — Елисей, — ответил он с таким выражением лица, будто одно имя парня все объясняло. Как оказалось — да. Это Женя узнал потом, сидя на кожаном диване шикарной квартиры, которой позавидовал бы и Ом, пока Шурик обрабатывал ссадины и синяки Елисея, а его парень Коля нервно расхаживал взад-вперед, сжимая кулаки. Во-первых, на самом деле парня (и пятого кандидата) звали Егор, но он упорно представлялся Елисеем, потому что, увидев Колю в каком-то клубе, не придумал ничего лучше, чем подойти к нему и сказать: «Меня зовут Егор, но для тебя я Елисей». — Почему именно Елисей? — поинтересовался Шурик, наклеивая последний пластырь с покемонами. — Ну, он просто в сказках такой боттом, я прямо неистово релейчу, — без запинки выдал Елисей, широко улыбаясь. И Женя, и Шурик, плохо знакомые с творчеством Пушкина, но явно заметившие, как парень вел себя рядом с Колей, не нашлись, что возразить. Во-вторых, именно из-за него Прем боялся перезжать к Буну, ведь все пенсионерки района считали своим долгом осыпать Елисея потоком советов сходить в церковь, проклятиями, а кто и бранью. Правда, с того все стекало как с гуся вода, он даже расцветал от таких «комплиментов», наслаждаясь вниманием к себе. Прем же краснел, как маков цвет, когда смотрел на Елисея. В-третьих, он умудрился влюбиться и влюбить в себя сына местного воротилы, держащего в страхе все рынки района и даже пару крупных магазинов. Тому, что мужчина, под которого весь его отдел неохотно копал последние несколько месяцев, жил в одном с ними доме, только на девятом этаже, Женя совсем не удивился. Космические течения же. Коля очень долго и сосредоточенно расспрашивал Женю о том, где именно он набрел на Елисея, так неудачно окруженного компанией гопников, до глубины души оскорбленных его юбкой-шортами. Женя молчал, как партизан, понимая, что ни Елисей, ни Коля не впечатлятся историей в духе: «Мой говорящий кот, пока ходил на свидание, заметил, как к парню лезут другие парни, и это все без предварительного согласия, примчался домой, мы с Шуриком бросились на помощь, я отвлек на себя внимание, а мой парень показал всем магическое кунг-фу, о котором бедолаги не вспомнят». Вскоре все улеглось: ссадины зажили, переломы неудачливых гопников срослись. Но потом нечаянно опять сломались кем-то, судя по описанию, подозрительно похожим на Колю. Женя, обсуждая этот случай со знакомым участковым, пока стоял на заднем дворе участка, дальновидно сделал вид, будто не понимает, о ком речь. Женя уже решил было, что все, на этом неожиданные знакомства и кандидаты закончились, но где-то ближе к июню на него свалилась плетка. Черная, кожаная, явно бывшая в употреблении. Она упала прямо ему под ноги, чудом не задев нос. Женя задумчиво на нее посмотрел, вытащил изо рта чупа-чупс, хмыкнул и вскинул голову, щурясь. Почти сразу же из окна квартиры на пятом этаже едва ли не по пояс высунулся парень. Заметив Женю и плетку, он широко улыбнулся и, сложив руки рупором, закричал на весь двор: — Молодой человек! А поднимите плеточку, пожалуйста! Женя послушно подхватил оружие, стараясь держать поближе к рукоятке. — Ой спасибо, — крикнул парень, — занесете в семьдесят девятую, а то я в неглиже? Хмыкнув, Женя кивнул, взмахнул на пробу плеткой и направился к двери подъезда. Из-за которой как раз показались Шурик, бережно придерживающий на руках Толстячка, и Васильевна. — Здравствуйте? — обаятельно неловко улыбнувшись, Женя помахал в воздухе плеткой (все трое, вышедшие из подъезда, словно болванчики проводили ее глазами из стороны в сторону) и добавил чуть смущенно: — а это этот. Вещдок. Толстячок так по-человечески фыркнул, что удивительно, как еще Васильевна не обратила на него внимания. — Ну, я пойду, — Женя расплылся в самой широкой улыбке, от которой заболели губы, и быстро заскочил в подъезд. Добравшись на лифте до пятого этажа — чтобы не столкнуться с Елисеем, ибо видел бог или кто там наверху, Женя не выдержал бы, реши паренек внезапно расхаживать по району в латексе, — он вежливо постучал в двери квартиры. — О, это вы, — чуть удивленно ответил открывший ему парень, принимая протянутую плетку. — Что-то вы быстро. — Так всего лишь пятый этаж. — Ну я думал вы попользуетесь, а потом занесете. Кстати, я Паша, — он оглянулся, кивнув на замаячившего за его плечом парня, — а это Дом. В смысле, он мой дом. Не тот, где живут, конечно, хотя я в нем провожу куда больше времени, чем у себя дома. — Понятненько, — протянул Женя, чувствуя, как его начало пробивать на истерический смех. Шутки-шутками, но за почти год проживания в этом доме он не встретил ни одного адекватного соседа. Кроме Флюка, и то сомнительно, учитывая, каким адским пламенем загорались его глаза, когда он видел новую тарелочку или форму для выпечки. После знакомства с Пашей, Домом и их коллекцией латексных костюмов жизнь Жени с Шуриком окончательно перестала казаться томной, и почти каждый день был наполнен какими-то приключениями. То Флюк стучался в три часа ночи попросить сахарку, то Елисей заваливался в пять утра пить кофе (на самом деле заныкаться от отца Коли, который спозаранку возвращался после своих мафиозных делишек и через пару часов отправлялся на вполне легальную работу). Бун с Омом и Колей вытаскивали то мяч погонять, то соседских гопников, достающих все того же Елисея и иногда Флюка за компанию. Паша заваливался в рандомное время, требуя сфотографировать его в латексе и так, чтобы томно, а затем неминуемо добирался до старых фото своего парня и заливал телефон горючими слезами, пока Дом, закатывая глаза, не забирал его наверх «утешать». Жизнь кипела и бурлила до того, как к ним заглянул Цветомир. Шурик в тот момент показывал Паше с Елисеем, как печь булочки с корицей, Бун настойчиво требовал добавить в тесто коньяка, Прем с Омом раскладывали диван. Честно, Женя ничуть не удивился, открыв дверь и увидев на пороге Цветомира. Уже не в белом — парень быстро смекнул, что легче перестать носить светлое, чем пытаться отстирать костюмы вручную, ибо никакая китайская магия не брала российскую грязь. Не важно, в первый или в сто первый раз, он всегда показывался им на глаза, когда у них все было максимально хорошо, и делал все возможное, чтобы испоганить им жизнь. — Приперся, значит, — фыркнул Женя. — Извольте, сударь, — криво усмехнулся Цветомир и, гордо вздернув подбородок, протиснулся мимо него, направившись вглубь квартирки. Женя вскинул голову, посчитал задумчивым взглядом трещины на потолке, перекрестился и закрыл дверь. Тем временем непутевый братец уже успел просочиться на кухню, залезть рукой в тесто, перепачкавшись мукой, и отхватить щелбан от абсолютно не удивленного Шурика. — Какая-то странная здесь атмосфера, — протянул Цветомир, потирая лоб. — Какая? — вскинулся Паша, поправляя пояс сползающих на бедра неоново-розовых шорт. — Гейская, — окинув его взглядом, изрек братец и, злобно (как ему показалось) ухмыльнувшись, направился в зал. Там он принялся донимать Према с Омом, вертясь под рукой и давая бесполезные советы, чем бы подпереть подкосившуюся ножку дивана. — Как-как говоришь тебя зовут? — переспросил Прем, усевшись на диван и попрыгав на нем для пробы. Тот натужно заскрипел, но не развалился. — Цветомир. — Знаешь, если бы меня так родители назвали, я бы тоже был зол и обижен на весь мир, — глубокомысленно изрек Прем и потянулся к открытой бутылке Жигулевского, стоящего неподалеку. Цветомир криво усмехнулся, но ничего ответил. Надолго он, правда, не задержался, умудрившись своими комментариями вывести даже спокойного как шкаф Ома. В итоге блондина вежливо вытолкнули за порог и, облегченно выдохнув, все расселись на разложенном диване, накинувшись на еду. Но даже когда за ним с громким хлопком закрылась дверь, осыпая порог отвалившейся штукатуркой, Женю не покинуло ощущение приближающегося звиздеца. Судя по хмурой складочке на лбу Шурика — его тоже. Дни шли, Цветомир не заявлялся, Женя постепенно все больше расслаблялся. Толстячок даже подал идею, что они не нашли того избранного, который должен был остановить злобного братца, потому что в этой жизни им просто дали передышку. Звучало натянуто, но Женя, зарывшись лицом в шею Шурика, очень старался в это поверить. Их второе лето на квартире медленно клонилось к закату, когда как-то раз во всем доме неожиданно вырубили свет. Диспетчер по телефону раздраженно буркнула что-то про аварию и что ремонтировать будут долго, чуть ли не двое-трое суток. Женя и Толстячок взвыли в один голос — зарядка на телефонах угрожающе приближалась к красной отметке. Женя как раз громко жаловался на жизнь, пока Шурик ставил чайник на плиту, когда в дверь постучали. Взволнованный, чуть ли не плачущий Флюк, заламывая руки, жаловался про двадцать килограммов мяса, припасенных в морозилке на черный день. Учитывая тридцатиградусную жару и огромные сроки ремонтных работ, черный день настал. — Шашлыки! — довольно улыбаясь, заявил Женя. Конечно же, все его поддержали. Словно по волшебству (ха), вся компания как-то сама по себе стянулась во двор. Бун с Премом притащили выпивку, Флюк с Шуриком и Елисеем организовывали закусь и маринад, Ом с Колей сосредоточенно корпели над мангалом, пока Паша с Домом, лениво переругиваясь, настраивали гитару. — Младший лейтенант, парень молодой, — напевал Елисей, вертя задницей, затянутой в короткие джинсовые шорты, и доводя до инфаркта пенсионерок, сидящих на лавочках неподалеку. — А в рыло? — лениво огрызнулся Женя, довольно поглаживая Толстячка и глядя в карты. Щас бы, конечно, восьмерку червей. Где-то сбоку угрожающе лязгнул блеснувший на солнце шампур. — Понял, не дурак, дурак бы не понял, — пошел на попятную Женя, довольно выбрасывая в центр импровизированного стола (притащенный Буном плед с оленями на водопое) восьмерку червей и посыпая воздушный поцелуй покрасневшим ушам Шурика. — Перевожу, — довольно заулыбался Прем, демонстративно выкладывая бубновую восьмерку. — М-м-м, я могу переводить? — робко поинтересовался Флюк, обведя компанию взглядом. — Дай глянуть, — Ом присел на корточки рядом с ним, осторожно отведя в сторону шампур с мясом, задумчиво посмотрел на карты Флюка, на колоду, на парней и, обдумав, ткнул пальцем в карту, советуя: — отбивайся вот этим. — О, хорошо, — Флюк положил поверх восьмерки козырную семерку. — Ха! — вскрикнул Паша. — Подкидываю! Со всех сторон посыпались карты, и вскоре перед Флюком их лежало девять штук, хотя сам он держал в руках только восемь. — А как? — он растерянно хлопал глазами. — Легко, — усмехнувшись, Ом начал тыкать пальцем, указывая Флюку, чем отбиваться. — Эй, так нечестно! — взвился Прем. — Ты видел все наши карты! — И? — Ом вскинул бровь, взмахнув острым шампуром. Прем тут же стушевался, покраснев, и зло зыркнул на заржавшего Буна. Было хорошо, было спокойно и тихо. Кто бы сомневался, что Цветомир заявится. — Отдыхаете, значит, — усмехнулся он, одергивая рукава бежевого пиджака. Тридцать с плюсом его, конечно же, ничуть не волновали. — Есть такое, — настороженно ответил Женя. — Ну-ну, — Цветомир опять загадочно усмехнулся, перекинув через плечо седую косу. Больше он сильно не отсвечивал, так что Женя в конце концов потерял к нему интерес, сосредоточившись на приятной компании, шкварчащем мясе и Шурике под боком. Заканчивался третий пак пива. Дом героически сгонял на свой шестой этаж и принес две бутылки мутной жидкости, понюхав которую, Толстячок сразу же отрубился. Самогон, само собой разумеется, зашел всем на ура, и даже Шурик сделал осторожный глоточек. Цветомир, в отличие от брата, мозгами пользоваться не умел, поэтому из своей кружки лакал только так. — А что это ты тут с-сидишь? — задумчиво протянул он, обращаясь к присевшему у костра Коле, деловито ворочающему угли. — А где твой ухож-ж-жор? — Ухажер? — Прем удивленно вскинулся с коленок Буна, отчего тот расстроенно насупился и налил себе добавки. — Что? Зачем кому-то жрать Коле ухо? — Именно! — громко воскликнул раскрасневшийся Елисей. — Обычно я предпочитаю заглатывать целиком. Женя, не готовый пока что к такой информации, протянул свою кружку Буну, и тот щедро плеснул еще. — Я прошу прощения, мы тут жарим шашлыки или парней? — вклинился Дом. — Я многозадачный, могу и то, и то, — хвастливо заявил Паша, тут же получив тычок в бок от своего Дома. — Мхмхм, — пробурчал что-то Цветомир и, выпятив губы уточкой, начал медленно и неотвратимо приближаться к лицу Коли, который, казалось, совсем не замечал надвигающейся на него белобрысой катастрофы. — Э, але, мужчина! — Елисей мгновенно подскочил на ноги и, схватив первое, что попалось под руку — ложку, который они помешивали салат, — от всей души шандарахнул Цветомира по лбу. Тот, икнув и закатив глаза, завалился на бок, зарывшись лицом в траву. — Ой, — Елисей испуганно заморгал, — я, конечно, хотел, но не так сильно. — Ничего, — вздохнул Женя, — простой ложкой его не убьешь. К сожалению. Закончился самогон, на небе зажглись звезды. Уставшие Флюк, Елисей и Прем уснули, свернувшись на коленях у своих парней (Бун при этом выглядел самым счастливым человеком на свете и дышал через раз). Дом с Колей о чем-то тихо переговаривались, пока Паша наигрывал какую-то мелодию на гитаре. Шурик наблюдал за медленно угасающим костром, уткнувшись виском в плечо умиротворенному Жене. Внезапно Цветомир, очнувшись, вскинулся и бешено завертел головой. — Что… — он обвел всех изумленным взглядом. — Где я? Вы кто? Я как сюда попал? — Цветомир, угомонись, — в сердцах шикнул на него Женя. — Цвето-кто? — блондин нахмурился, моргая. — Что за дурацкое имя? — Какое ты выбрал, — ответил Шурик, настороженно рассматривая брата. — Я? Себе? Такое имя? Я что — дебил? — уточнил Цветомир, при этом выглядя абсолютно искренне растерянным. — Эм, — спросил Шурик, удивленно переглянувшись с Женей, — что ты последнее помнишь? — Какой-то идиот с гнездом на голове сказал, что ты свалил в закат и бросил меня. Я хотел послать его очень далеко и надолго, но меня вырубило. Очнулся я здесь, с раскалывающейся головой и желанием окунуться в фонтан. — М-м-м, кто там орет, сдохните, — заворочался Елисей и снова затих. — Блин, вот это я понимаю память отшибло, — пораженно протянул Паша. Женя посмотрел на Шурика, проснувшегося Толстячка, Елисея и обратно на Цветомира (или уже Е Цзуна). Потер подбородок. Задумчиво цокнул. Заглянул в пустую кружку — самогона осталось пару капель на самом донышке. А хотелось прямо выпить. — То есть вы хотите сказать, что под «только избранный отважный воин сможет, одержав победу в честном бою против великого темного мага, вернуть его на сторону добра» имелось в виду, что Елисей жахнет его ложкой по лбу? — ни к кому не обращаясь, произнес Толстячок, пока Дом с Пашей обеспокоенно кормили Е Цзуна остатками салата. — Ну-у-у, — протянул Шурик, потирая очки, — Елисей храбрый, Цветомир ничего не подозревал и козней не успел настроить. В принципе… в принципе, это возможно. — Охуеть, — выдохнул Женя. — И вот этого финального сражения я ждал десять тысяч лет? — Зато без потерь, — обезоруживающе улыбнулся Шурик. Женя, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. Заканчивался август.