Запись

Тишину комнаты разрывает громкий протяжный стон, за которым следует такое же ожидаемое ругательство. —Твою мать…— выдыхает. Бывший наставник снова проклинает себя за то, что не смог сдержать свой голос, хотя первое проникновение всегда вышибает мозги, дурманит разум, заставляя с трепетом ждать продолжение сладкого мучения, и его не разочаровывают долгим ожиданием.— Конг!— на очередном толчке в горячее от возбуждения тело, которое непроизвольно выгибается навстречу, делая проникновение ещё более глубоким и чувственным, а голос выше на несколько октав. Дан «зелёный свет». Артит расположился по диагонали на кровати, одну ногу закинув на плечо младшего, а вторую согнув в колене и отведя в сторону. Удобнее всего, как показывает практика. Практики, которые в последние две недели занимали добрую половину ночи, а иногда даже утра и дня. Но как ни странно, противников такого времяпровождения не находится. Конгфобу всегда нравилось, как ведёт себя Артит в постели. Он становится неимоверно чувствительным и отзывается на каждое прикосновение, практически растворяясь в ощущениях и сливаясь в одно целое с ним, сопровождая каждую фрикцию полу-стоном-полу-всхлипом, не пропуская ни одно движение. Как и сейчас. —Аах… мхв… аах!... Конг… ещё…— рука студента на чужом бедре сжимается сильнее от вседозволенности и разводит стройные ноги любовника ещё шире, чтобы проникнуть в тело так глубоко, насколько возможно, уже не сдерживаясь. К стонам прибавляется еще и бормотание — несвязанные между собой реплики, но точно относящиеся к данному процессу. Это звучит крайне развратно для такого обычно стеснительного парня, как Артит. Но Конгфоб понимает, что сейчас его парень вряд ли что-то соображает, ведь он и сам находится на грани безумия. Но это не важно, потому что сейчас ими управляют не разум, а тела. И вроде они должны были уже давно привыкнуть к этим ощущениям за такое долгое время, но каждая их близость чувствуется как в первый раз, что неимоверно радует обоих, принося неповторимую эйфорию во время самого процесса единения тел. Но плюс ко всему этому, сегодня все это блаженство приправлено адреналином, нескончаемым потоком бьющая в голову от ощущения наблюдения третьего лица в комнате. Это и не даёт нынешнему наставнику полностью отключить голову. Пусть это только банальная скрытая камера, которую он самолично устанавливал целый вечер, изучая наилучшие ракурсы. И как Артит подписался на такое? Да ещё и разрешил оставить включенным свет, останется загадкой человечества. Сам Артит забыл об этой дурацкой камере, как только горячие руки начали изучать его обнаженное тело, а когда смазанные вязкой субстанцией пальцы надавили на простату, он забыл не только камеру, а даже своё имя. Сейчас же, когда его откровенно трахают чем-то явно превосходящим размерами пальцы, одновременно не забывая использовать язык, чтобы не оставить ни один миллиметр тела не обласканным, забывается сделать даже вдох в положенное время после выдоха. Конгфоб бросает мимолетный взгляд на камеру и ловко меняет их местами, чтобы его партнёр оказался сверху. Садится, позволяя устроить голову Артиту на сгибе своей шеи, и разведя руками мягкие полушария, немедленно опускает на свой член податливое тело, сразу набирая быстрый темп. Стоны превратились в тихие похрипывания, а горячее нутро сжимает все сильнее. Артита точно надолго не хватит. *** Крышка ноутбука захлопывается с такой силой, останавливая поток не очень приличных стонов из динамиков, что Конгфобу кажется, что он слышал треск разбивающегося стекла. Но смотря на покрывающегося бардовыми пятнами старшего, он не удерживается и заливисто смеётся. —Ты… ты…— не находит слов Артит.— Ты больной извращенец! Смех только усиливается, и на удивление, бывший наставник подхватывает веселье, закрывая глаза руками в приступе безудержного хохота. —Если присмотреться, там видно всё до мельчайших подробностей. Ты явно не пожалел денег на камеру.— продолжает Артит, немного успокоившись. — Но я так до конца и не понял, зачем тебе ЭТО? Ты и так видишь меня таким каждый день. — Бывший глава наставников старается изо все сил не прятать от смущения глаза, но у него пока плохо получается. Поэтому Конгфоб подходит ближе и кладёт руку на его подбородок, заставляя глаза встретиться. —Через пару недель у нас уже не будет такой возможности… А я хочу запомнить всё до мельчайших подробностей.— Взгляд младшего опускается ниже. Он наклоняет голову немного влево и подаётся вперёд, встречая на полпути немного раскрытые губы, которые распухли и стали ярко красными из-за продолжительных ласк.— Можешь не беспокоиться, этого никто кроме меня не увидит. —Если бы я тебе не доверял, я бы не позволил тебе даже заикнуться на счёт съемки.— резонно подмечает Артит. — Но мы же не навсегда прощаемся? Оох. Как же неправильна эта интонация в конце. Вместо вопроса там должен быть восклицательный знак. —Конечно нет, что за глупости.— Конгфоб обнимает Артита за талию, крепко прижимая к себе и шепчет на ухо.— Я просто буду скучать по твоим стонам. —Конгфоб! —Пи’Артит. —Значит ты любишь только моё тело? — непроизвольно вырвался вопрос. —Конечно нет! Я люблю тебя всего. Каждый твой миллиметр, каждый… —Остановись. Я понял. Просто я не уверен, что смогу это посмотреть хоть когда-либо. Прости. И как же он ошибается. Когда через восемь месяцев после отъезда Конгфоба в Китай он находит это треклятое видео в одной из скрытых папок, которую он явно не создавал, ничего кроме улыбки оно не вызывает. Даже приступа вселенского смущения не случается при просмотре. А он смотрит, и не один раз, воспроизводя в памяти то, как они после всего этого пили чай на его маленьком столе, обнимались на балконе, целовались у порога, прощаясь на пятнадцать минут, в течении которых Конгфоб должен был прийти обратно к нему с другими учебниками. И ещё много таких мелочей, которые уже вроде совсем стерлись из памяти. Эти воспоминания оказывается так важны. Ведь только они могут согреть этими холодными одинокими вечерами, которые просто убивают все силы. А ведь ждать ещё долго…