Меня зовут Коломбо

Кряхтя и охая, отчаянно дребезжа всеми разболтанными сочленениями, старенький Пежо-403 въехал на площадку перед гаражом обычного американского дома, стандартного, двухэтажного (на каждую семью), как завещал какой-то из первых президентов. Какой, автомобиль не знал, как не разбирался и в истории вообще, его дело маленькое — хозяина возить. Которого он преданно и тихо любил — редкий человек будет ездить на машине много лет подряд, не меняя её каждые четыре года… А ведь он, считай, колымага уже: мятый, облезлый, дверцы во вмятинах и царапинах, правая дверь вообще не открывается, её всё время клинит, и хозяину приходится прикладывать немало усилий для того, чтобы отворить её для пассажира. Но, несмотря на явную инвалидность, Пежо-403 втайне гордился собой: а как же, он ведь уникальный, можно сказать, единственный иностранный французский автомобиль на весь Лос-Анджелес! И презрительно фыркал выхлопными газами вслед проносящимся красоткам Феррари, умникам Плимутам, чопорным итальянцам Ламборгини и прочим Ягуарам с Мустангами, и только к скромным работягам Шевроле старенький Пежо испытывал теплую симпатию, особенно к тем, выкрашенным в черно-белый цвет, полицейским автомобилям, ведь его любимым хозяином был не кто иной, а сам лейтенант Коломбо. Ну, на первый взгляд, лейтенант Коломбо — неуклюжий простачок с неловкими манерами и походкой. Он не похож ни на мастера рукопашного боя, ни на покорителя женских сердец, он неважно водит машину и не может похвастаться энциклопедическими знаниями ни в одной области. Коломбо любит по-стариковски потолковать «за жизнь» со встречными, восхищённо и искренне удивляясь всему, что несвойственно быту скромного обывателя. Казалось, проще некуда, прямо-таки фермер-голодранец из Канзаса. Однако за этой крайне простецкой внешностью стоят острый ум, наблюдательность, бесстрашие, упорство и знание человеческой психологии. Уж чего-чего, а это автомобильчик точно знал, не раз он становился свидетелем того, как его милый неуклюжий хозяин голыми руками и вежливым словом ловил самых матерых и закоренелых преступников, обезоружив их своей невинной простотой и цепкостью ума. Ему ведь часто противостоят злоумышленники из высшего света: богатые, влиятельные, защищённые адвокатами и связями. Нередко «идеальные» убийства оказываются подготовлены людьми, обладающими специальными, а то и уникальными навыками: фокусниками, специалистами по кинотрюкам, поварами или военными. Пежика порой в дрожь бросало, когда его хозяин, открыв дверцу, приглашал на пассажирское место очень хитрого и честолюбивого убийцу, зверски укокошившего своего работодателя, и тот, послушно сложив лапки — ничем не скованные, заметьте! — покорно забирался в салон, чтобы под таким вот конвоем отправиться в полицейский участок. Не подозревая о мыслях своего пожилого транспорта, вышеописанный Коломбо тем временем вынул из замка ключ зажигания и, подобрав полы серенького плаща, выбрался из автомобиля. Постоял возле него, держась за поясницу и рассеянно глядя на освещенные окна дома. Вздохнул и, устало сгорбившись, пошел по подъездной дорожке к крыльцу своей обычной косолапой походкой, из-за которой ему чуть не отказали в армии, выявив у него плоскостопие. Но оно не помешало ему отличиться на военной службе: Коломбо — ветеран Корейской войны 1950–1953 годов, в которой он принимал участие в качестве сотрудника следственного отдела военной полиции. При этом изощренно откосив от служб в военно-морском флоте и авиации… В прихожей его встретил Пёс, сегодня он, очевидно, решил проявить активность и внимание к окружающим. Ну и слава богу, пластом не лежит, не умирает по уехавшей спаниельке, осталось проследить, чтобы он в какой-нибудь трубе не застрял… Наклонившись до пола, Коломбо дружески потрепал старого бассета по гладкому загривку: — Здравствуй, старина, польщен тем, что удостоился встречи с твоей стороны. Выпрямился и, ослабляя узел галстука, двинулся на кухню, к холодильнику. Пёс, подметая ушами пол, пошлепал следом. Достав пиво, Коломбо прислушался: из гостиной доносился приглушенный звук работающего телевизора. Сделав несложное умозаключение, что домашние, скорей всего, там, он направил стопы в сторону звука. Бассет, клацая когтями по паркету, тенью продолжал следовать за хозяином, честно исполняя активную миссию. Остановившись на пороге, Коломбо с интересом обозрел присутствующих, так как их было явно больше, чем обычно: помимо жены и его пяти детей с девятью племянниками здесь находились ещё десять человек: трое братьев жены с женами, сестра жены с мужем и тесть с тещей. Хм, какой-то праздник? Его увидели, заулыбались, а сидевшая в центре на диване полноватая шатенка облегченно воскликнула, помахав ему ладонью: — О, Френки, дорогой, я уже начала опасаться, что День Благодарения мы проведем без тебя! Как я рада, что ты сегодня смог освободиться пораньше. Оу… последний день четвёртого четверга. Понятненько… Зажав под мышкой банку с пивом, Коломбо нащупал во внутреннем кармане плаща свернутый в рулон лист бумаги, пересек гостиную и с поклоном подал его жене, наклонившись для того, чтобы она смогла чмокнуть его в щеку. — Это тебе, дорогая. — Что это?.. — женушка нетерпеливо развернула лист и просияла: — Люцерн! — и почти сразу нахмурилась. — Но, дорогой, он же не умер? — Нет-нет, — торопливо успокоил супругу лейтенант. — Жив Фаулер, он всего лишь спонсора своего убил. — Что?! — шокировано воскликнула женушка. — Да он рехнулся! Убивать курицу, несущую золотые яйца! — А она его, оказывается, шантажировала, — Фрэнк многозначительно поиграл бровями. — Вот он и решил попробовать себя в новой роли: убийцы, вызывающего жалость. — Идиот! — тут же вынесла вердикт жена лейтенанта. — Он жалкий, а вовсе не вызывающий жалость… — Как ты права, дорогая!.. — умиленно улыбнулся Фрэнк, склоняясь и целуя супругу в щечку. Гостиная тем временем гудела от голосов, постер с портретом детектива Люцерна переходил из рук в руки, его рассматривали, передавали дальше по цепочке и обсуждали, перемалывая косточки артисту. Это уже далеко не первый арестованный лейтенантом известный человек, его полицейские истории всегда вносили оживление в скучную и размеренную жизнь бесчисленных родичей. Под этот гул супруги ухитрились ненадолго погрузиться в нирвану, тесненько примостившись рядом и стиснутые таким образом на диванчике с двух сторон братьями и сестрами, Фрэнк с женушкой нежно и вдумчиво начали целоваться. Коломбо был ее возлюбленным в средней школе, к счастью, взаимным, он, невысокий тогда, щупленький и тощий одноглазый юноша (крайне милый и симпатичный, кстати), был без ума от неё, полноватой шатенки с карими глазами, цвет волос у них каким-то прелестным чудом совпал, густые и пышные, с одинаковым оттенком и точно так же вьющиеся. Что, разумеется, было замечено молодыми людьми. Позже, познакомившись поближе, они поняли, что цвет волос — не простое совпадение, а знак судьбы: они идеально подошли друг другу. Некогда миссис Коломбо занималась атлетикой в школе. Она хорошо играла в боулинг и даже состояла в лиге, что весьма импонировало Фрэнку, у которого было то же увлечение. Хотя она не умела хорошо готовить, она имела много других занятий. Вечером посещала подготовительные курсы, которые готовили людей для работы с финансами и налогами. Будучи хорошей балериной и певицей, обожала танцевать для мужа, который смотрел на неё, восхищался и согревал любовью во взгляде… Миссис Коломбо очень любит читать книги и обсуждать с мужем прочитанное. Она любит разгадывать кроссворды. Ей нравится певица Энн Ландерс. Также ей нравится Классическая Опера и Рок-музыка. Из цветов ей нравятся африканские фиалки. Она любит хорошо проводить время. Она дает мужу каждое утро карандаш, который он, к сожалению, периодически теряет. Она знает пословицы к каждому случаю. Она хотела бы, чтобы её муж играл на трубе, но он не хочет этого делать. Если у нее плохое настроение, она становится невыносимой… но это сейчас не в тему. Перемыв косточки Уорду Фаулеру, многочисленное семейство лейтенанта Коломбо перешло на кухню и оккупировало все горизонтальные поверхности — пора было приниматься за подготовку к празднику, в гостиной остались лишь младшие дети. Позже их полку прибыло — подъехали прочие кузены-кузины, папа-мама самого лейтенанта. Можно я их не буду перечислять-пересчитывать? Боюсь совсем сбиться со счету и с толку… Фрэнк, распаренный у раскаленной плиты, помешивал сливочный соус, крайне капризный в готовке — чуть что не так, всё, пиши пропало: или убежит, или пригорит… Плащ давно с него снят и висит на вешалке в прихожей, та же участь постигла и рубашку с пиджаком — они висят на стуле, на Фрэнке остались только белая майка и брюки с ботинками. Вокруг стоит неумолчный гомон голосов, то и дело в общем гаме прорываются слова и фразы, которые вполне можно различить. — Синтия, Синтия, чили подай, прошу тебя! Твой дядя его так любит… — Тоби! Картошка где? Я ж тебе велела её почистить, а ты что с ней делаешь? Куда ты столько отрезаешь, разве так чистят??? — Пати, дорогой, проверь индейку, мне кажется, горелым запахло?.. — Кто-нибудь нарежет томаты вот в этот салат? Учтите, у меня прогрессирующая болезнь Паркинсона начинается. Или кто-то хочет салатик с моими пальцами? — Менди! Менди, пожалуйста, убери отсюда кошку, её тошнит, боже, что она такое съела? Ну и прочие звуки: стук ножей о разделочные доски, хруст свежих овощей, поддающихся натиску стальных лезвий, шипение и шкворчание масла на раскаленных сковородках, бульканье бульонов и соусов в кастрюльках на огромной шестиконфорочной плите… и, простите, рыгание той самой кошки кого-то из родственников. К ней тут же подбежала Менди, до которой всё-таки доорались, плюхнула влажную тряпку на кошачью неожиданность, прибрала и унеслась куда-то, прихватив с собой пушистую страдалицу. Так что ароматы остались исключительно кухонные: запах печеной индейки, конечно, лидировал, перебивая все остальные — салата, чили, вареной фасоли, лука и горячего шоколада. Много позже после поварской нервотрепки, переодевшись — мужчины в выходные костюмы и женщины в вечерние платья — эта огромная и поистине невероятная семья собралась вокруг длиннющего стола, составленного из нескольких столов на заднем дворе, который, к счастью, вместил всю эту родственную армию. Так ведь ещё и соседи подтянулись, и сослуживцы лейтенанта из полиции… Праздник начался. Взявшись за руки, сначала благочестиво вознесли хвалу Господу за всё хорошее, чем Он облагодетельствовал их в этом году, затем, прочтя коротенькую благодарственную молитву и закончив её дружным «аминь», воздали должное индейке, запеченной с клюквой. Потом, наложив себе в тарелки того-сего, чего душа пожелала, принялись делиться историями о своей жизни. Младшие дети и племянники, соседи и сослуживцы, а также молодая пара Вестов — сестра жены и её муж — навострили уши, страстно желая поближе и побольше узнать все милые подробности их огромной семьи. — Скажите, а что значит фраза, сказанная лейтенантом пару дней назад, — заинтересовался вдруг молодой офицерик. — Она так странно прозвучала! «Пойдемте сегодня на дело вдвоем — два глаза хороши для наблюдения, а три ещё лучше». Хоть убейте, не понимаю, что она означает?! За столом дружный хохот и объяснение от почтенного папаши семейства Коломбо для сержанта: — Так у Фрэнка-то правый глаз — искусственный, он у нас адмирал Нельсон с детства. Его рак настиг, глаз пришлось удалить. Зато сколько легенд с этим связано! И самая невероятная из них, как ни странно — правдивая, хотите послушать, как сынок от ВМС откосил? Выслушав восторженные вопли согласия, папаша пригладил роскошные седые усы и начал: — Наш мальчик уж на что храбрый, но кое-чего он, однако, побаивается — это страх высоты и моря, не поверите, но его даже в лифте укачивает! И вот устроился он однажды грузчиком на сухогруз, и довелось ему поработать в порту на погрузке корабля, увидели его мичманы да боцманы и возмутились — а чего это он, такой молодой да необстрелянный, по суше ползает? Непорядок! А Фрэнк в то время кучу коррекции проходил: по остеохондрозу, по выправлению неправильного прикуса, спинальную грыжу ещё… ну и про стеклянный глаз не забываем. Вызывают его, значит, в кабинет военрука, тот оглядел его — стройного да тоненького, губы поджал и рычит: — Почему не на службе, новобранец? Фрэнк честно сказал, что у него небольшой физический дефект. После этого он вытащил передние зубы — на них там стоял мост, выглядевший, как вставные челюсти, и он вытаскивался — и положил их на тумбочку. Потом вытащил глаз и положил рядом с зубами. Потом с кряхтением и скрипом наклонился и сделал вид, что отстегивает ногу. Случайные свидетели едва успели выбежать за дверь, прежде чем их стошнило. Военрук, бедный, за сердечко схватился… Последовал хохот. Потом, отсмеявшись, вспомнили ещё одну милую особенность Фрэнка: его вечное спохватывание — «Ах да, извините, ещё кое-что…» — Честно говоря, это всех вводит в ступор, — вытирая слезы, принялся рассказывать капитан полиции. — Вы представьте, лейтенант уже и «до свидания» сказал, и «спасибо и всего хорошего», и за дверь уже шагнул… и вдруг ка-а-ак встанет, ка-а-ак вскинет руку и разворачивается обратно — «ой, минуточку, чуть не забыл, ещё кое-что…» — сами понимаете, как его любят после таких неожиданных последних вопросов: преступник-то расслабился, ручкой помахал, разогнался с розовой мечтой, что ушел простак Коломбо и больше не вернется, так нате вам, возвращается от двери, блокнотик листает и уточняет ещё сто одну подробность. Снова похохотали. А там и племянник слово взял: — Я в ракетостроении работаю, и там как-то раз комичный случай произошел: звонят мне в Пентагон из Лос-Анджелеса и спрашивают: мистера Коломбо позовите, пожалуйста, его жена потеряла. А у директора гости из Ванкувера офигели, на шефа косятся, мол, чего там гражданское лицо делает? Оператор отвечает, что Коломбо сейчас найдут, выслушивает ответ, нажимает отбой. Через полчаса новый звонок: где мистер Коломбо? Снова поддакивают, обещают найти, кто его спрашивает, кстати? Мама. А жене он уже не нужен? А жена рожать в роддом уехала. Я в осадок, моя-то фамилия Фоссет… и это моя жена! Просто она от боли назвала первую фамилию, которая ей на ум пришла — дядину, Коломбо. Ну, а медики разбираться не стали, сочли её миссис Коломбо и соответственно стали искать её мужа. Бедная мама никак не могла понять, как у ней раздвоения личности не случилось. Она-то помнила, что дочкина фамилия Фоссет, но, позвонив в Пентагон, на автомате попросила позвать Коломбо. Снова дружный хохот над столом. Затем Фрэнк, отсмеявшись, обратился к жене: — А помнишь, как мы друг друга на лодке потеряли? На той, на которую ты круиз в лотерею выиграла? — Помню, дорогой, помню, только это не лодка, а корабль, круизный лайнер, — ворчливо ответила та. И построжела: — И не терялись мы там! Лично я проводила время в бассейне и каюте, это тебя вечно где-то носило… — Ну не виноват же я, что там певичку убили, так уж вышло, что я единственным полицейским лейтенантом на всей лодке оказался… — проворчал Коломбо и пожаловался вдруг, обращаясь ко всем: — Верите, мне даже в отпуске не дают отдохнуть. Вот давеча случай в Мексике был: попал я в ДТП, машину мою конфисковали, жена моя в отель на такси уехала, вы представляете?! — в этом месте Фрэнк эмоционально ладонями всплеснул. — А тамошний полисмен, занося мои данные в бумаги, вдруг оказался моим поклонником, взял и потащил меня по вызову. И заместо честно заработанного отпуска мне пришлось раскрывать ещё одно преступление, орудием убийства которого послужил — вы только представьте себе — испанский бык по кличке Маринеро! Много ещё историй было рассказано за этот вечер. Анекдоты-поговорки, шарады-загадки, прочие викторины… Подкралась ночь, замелькали среди высоких стволов бугенвиллей калифорнийские светлячки. Запахли ночные цветы: жасмин, африканская фиалка и рододендроны. Заклевали носами дети и засобирались гости. Но прежде, чем разойтись по машинам, они тихо и сноровисто помогли семье лейтенанта собрать и вымыть всю посуду. А потом да, все разъехались, благодаря ещё один прошедший год. Пожелав спокойной ночи младшей дочке, чета Коломбо удалилась в свою спальню, где Фрэнк начал разбирать постель и переодеваться в пижаму, а его жена царственной походкой ушла в душ, чтобы после него поразить мужа ещё одной прекрасной комбинацией на тончайших бретелечках, прямо ниточках, да что там ниточки — паутинки! Испарившиеся от одного жаркого взгляда. Пижама улетела на пол, порванная по шву в спешке… Дремал на кухне пожилой безымянный бассет, на которого все в конце концов плюнули и стали называть его просто Псом, потому что ни на что не отзывался. И не думайте, что он глуп, отнюдь, он очень умен и знает себе цену! Дремал старый Пёс и снилась ему спаниелька, уехавшая далеко-далеко, что ж, завтра он будет снова скучать по ней, полежит и поумирает, а хозяева тем временем пусть попрыгают перед ним, предлагая всякие вкусняшки. Висел на вешалке серо-бежевый плащ с растянутыми карманами, лежали в них тощий блокнотик среди карандашных огрызков и мятых спичечных пластинок, этому плащу был верен сам Коломбо, не желающий носить ничего другого. Потому что прочие новые плащи и пальто мешают думать, по мнению лейтенанта. Отдыхал перед гаражом верный Пежо-403, за ночь он точно придет в норму, его ржавые суставы остынут, карданный вал вроде утрясся, и завтра, кажись, не отвалится, когда он снова повезет хозяина на работу.