Прихоти и капризы

      Сириус — тот ещё ребёнок. В тайне Гарри согласен с Кричером, что лорд Блэк — избалованный мальчишка, которому только дай волю, так сядет на шею и ноги свесит. Вот только называть его так можно одному Гарри. Что он и делает:       — Ты избалованный и ленивый, — заявляет он Сириусу, усаживаясь на краешек кровати.       В руках — поднос с завтраком. Кофе едва не выплёскивается из чашки, но лишь «едва». Гарри — хорошо обученный домовой эльф, спасибо милой тётушке Петунье.       — И как только ты меня терпишь? — в голосе Сириуса одна лишь ирония.       Он ничего не может с собой поделать — ему нравится, когда Гарри носит ему завтраки в постель, когда заботится, когда выполняет эти прихоти, ничего не прося взамен.       Гарри же до странности нравится потакать всем этим капризам, позволять Сириусу лениться, исполнять его желания. Видеть эту наглую, довольную улыбку, а потом получать благодарности… Нет, не устные — Сириус редко говорит «спасибо». А вот расцеловать Гаррины руки — пожалуйста.       — Это точно готовил ты. Слишком вкусно… — бормочет он, жадно уплетая омлет и обжигая язык кофе. Ест, а смотрит только на Гарри — лохматого и босоногого, в его большеватом халате.       На самом Сириусе одно одеяло, он завёрнут в него, словно не одеяло это вовсе, а древнегреческий гимантий.       — Что-то у тебя слишком хороший аппетит… для больного, — хитро улыбается Гарри, потирая подбородок и по привычке щипая себя за щетину. На этой неделе он не бреется — пытается отрастить что-то вроде бородки и усов, прямо как у Сириуса.       Тот хмыкает, но начинает есть медленнее, придаёт каждому движению излишнюю театральность и вымученность.       — Мне кажется, у меня температура… Холодно, морозит, — жалуется он.       — Бодроперцовое принести? — Гарри знает, что нет у них никакого Бодропервоцого, но не может не поддразнить.       — Нет, лучше погрей меня. Забирайся обратно, — Сириус спускает одеяло с плеча и этим как бы приглашает Гарри туда, откуда тот с боем выбрался полчаса назад.       Отставляет поднос, хлебнув напоследок кофе и коварно щурится. Как тут устоять?       И Гарри забирается. Он не может не потакать этим прихотям. Ведь не только Сириус заслужил этого, но и сам Гарри хочет исполнять эти капризы. Забирается, прижимается боком и не мешает Сириусу развязывать пояс халата.       Руки Блэка горячие, сухие и шершавые, гладят по бокам и груди, ласкают живот. Щекотно. Тепло. Приятно.       — Ты же болеешь… У тебя должно не быть сил ни на что… Кроме сна… И лечения… — шепчет Гарри ему в губы между поцелуями.       Сириус — колкий и тяжёлый, держит крепко, целует — сладко. От Сириуса пахнет кофе, сигаретами и домом. Так родно и уютно, что хочется улыбаться. И Гарри улыбается, смеётся, обхватывает Сириуса за шею, валит на себя, ощущая, как мягкие кудри рассыпаются по его лбу, щекам и плечам. И целует сам, облизывает ему губы, добавляет зубов, дразнится, тянет Сириуса за волосы, обнимает его ногами. А ещё — наглым образом шлёпает его пяткой по бедру, мол, давай уже, не тяни…       — Теперь не морозит? — хрипловато шепчет Гарри, прижимаясь щекой к плечу Сириуса, прикрывая глаза. У него нет сил не то, чтобы пойти в душ, — он не может даже шевельнуться.       — Не морозит. Тепло.       Сириус не говорит «спасибо». Он с исступлённой нежностью выцеловывает пальцы Гарри, и это ценнее и понятнее любой из других благодарностей.