Полуночное рандеву

      Дилюк давно не напрягается: достаточно просто слегка толкнуть ставни и отодвинуть тёмные плотные шторы, чтобы беззвучно запрыгнуть в чужую комнату. Его поступь так тиха, что не будь Кэйа рыцарем – никогда не догадался бы, что кто-то смог столь беспрепятственно проникнуть к нему, капитану Ордо Фавониус, в дом. Нет, стойте, не кто-то и даже не его дорогой «братец» Дилюк, а Полуночный герой, чьё лицо сокрыто под изящной позолоченной маской, а волосы собраны в высокий тугой хвост. Остаётся только посмеяться: раскрыть истинную личность фигуры, подрывающей влияние всего ордена уже не первый месяц, не составляет труда. Но Кэйа всё равно с удовольствием принимает эти абсурдные правила – не в первый и не в последний раз.       Расслабленное алкоголем тело, в ответ на столь бесцеремонное вторжение, со скрипом поднимается на широкой кровати. Взгляд Кэйи затуманен по меньшей мере десятком выпитых бокалов «рассветного» вина, – выдержкой лучше способен похвастаться разве что сам Барбатос. И поэтому когда Дилюк, резким движением стянув левую перчатку, чуть напрягшейся ладонью касается его щеки и приподнимает голову, тот так и остаётся не в состоянии сфокусировать единственный глаз на лице напротив. И хотя губы капитана лениво растягиваются в привычной ухмылке, вместо присущей ей язвинки Дилюк пальцами ловит одни лишь тяжёлые вздохи. Подмечает порозовевшие от близости желанного человека щёки.       Он опрокидывает тело брата обратно на простыни и наваливается сверху, путая их ноги в клубок. Кэйа продолжает дышать ему в руку, нагревая ладонь хмельным дыханием. Вдруг поцелуями-бабочками настигает запястья и кусается, зубами больно надавливая на пульсирующую вену. Дилюк хмурится и вырывает руку: ненавидит, что каждый раз всё вынуждено происходить на пьяную голову. Он недовольно морщится от запаха своего же вина, но всё-таки прижимается лбом ко лбу, хватает за подбородок. А Кэйа весь горячий и смеётся как дурак, тянется к губам, забывая, что у его героя в правилах куча совершенно идиотских подпунктов.       «Никаких поцелуев».       Смешно, но губам всё же удаётся сомкнуться. Дилюк чуть ли не до скрипа стискивает челюсть, пока капитан лишь сильнее изворачивается, игнорируя любые попытки отступить. И плевать, что поцелуи больше напоминают простые, нелепые столкновения ртами: обоим хватает, чтобы дойти до точки невозврата.       У Кэйи в контраст Крио элементу кожа всегда пылает: бледные пальцы старшего брата по-настоящему обжигает, когда он сжимает его горло. И Кэйа даже не шипит, что только сильнее заводит: говорит, что не любит боль, а всё равно сладко закатывает глаза, позволяя Дилюку слизать дорожку пьянящей слюны со своего подбородка.       Мерзко, неправильно, но остановиться уже не получится.       Дилюк наконец свободной рукой ловко стягивает с точёных плеч капитана белую рубаху, предусмотрительно расстёгнутую ещё до своего прихода. Смуглая грудь тяжело вздымается, и Кэйа содрогается всем телом, когда холодная ткань кожаной перчатки неожиданно касается его, обводит ореол взбудораженного соска. Но совсем скоро рука опускается ниже, мягко пересчитывая выступающие рёбра, и останавливается на талии, где с силой сжимает бок, больно натирая кожу. Наверняка останутся следы.       «Запомни эту ночь».       Кэйа в нетерпении начинает ёрзать, стараясь взять ситуацию под свой контроль, но вместо этого пахом пару раз ощутимо задевает колено Дилюка. Тот в нечитаемой эмоции дёргает губами и сильнее притирается, распаляет брата ещё больше, вынуждая прогибаться и скулить. Теперь настаёт черед Дилюка усмехаться: точно ли под ним лежит авторитет всего Мондштадта? Он нарочито медленно скользит ладонью ниже и, под довольный выдох приспуская Кэйе штаны, замирает на полпути.       – ...       Он вновь хмурится, когда чужой вставший член, не встречая преграды, упирается в многострадальную перчатку, пачкая ту липким предэякулятом.       Кэйа всё это время лежал под ним без белья. Штаны с согнутых в колени ног, спадая к голеням, практически полностью обнажили его: содрать их – и капитан останется в одной лишь своей таинственной повязке, казалось бы, беззащитно, но так бесстыдно раскинутый на простынях. И опять смеётся.       Дилюк скидывает с себя только потрёпанный от ежедневных стычек с монстрами из Бездны сюртук и по локоть закатывает рукава верхних одежд. Он никогда не раздевается, навещая постель Кэйи, – скрывает множество шрамов на своём юном теле, не готовый показывать их даже зеркалам в собственной винокурне. Кэйю такой явный признак отсутствия хоть малой толики доверия никогда не смущал: номинально они, может, и братья, но на деле даже не друзья. Возлюбленные? Слишком громкое и резкое слово для тех, кем движет банальная страсть.       Днём они соперники, и лишь по ночам Дилюк предпочитает не думать, а действовать. Он опускается ниже и, когда-то запретив себе поцелуи в чужие потрескавшиеся губы, допускает дарить их другим местам: своими губами обводит выступы тазобедренных косточек, посылая волну приятных мурашек по всему телу Кэйи.       Уста скользят ниже, оказываясь в опасной близости к разгорячённой плоти, но язык не смеет позволить себе большего, останавливаемый негласным вето. Капитан не выдерживает и перекатывает брата на спину, садится на него, вмиг напрягшегося, верхом. Дилюк ненадолго останавливается, ожидая подвоха, но, ловя в синеве распахнутого глаза только поволоку возбуждения, тут же дозволяет своей руке проскользнуть между их животами. И она проскальзывает дальше, ниже, с нажимом оглаживая нежную внутреннюю сторону бедра, царапая её до пятнами расходящихся покраснений. Кэйа готов застонать: ему так нравится, но он не смеет сказать ни слова – табу в пятничную ночь. Зато вполне однозначно наматывает длинные алые волосы на кулак, время от времени потягивая их на себя, когда тягость болезненных ощущений особенно чётко сменяется жгучим удовольствием. И приятнее всего, что его ублажает тот, кто совсем недавно настойчиво, всеми силами избегал его компании.       Но Дилюк тоже не дурак и самоутверждаться за свой счёт не позволит: рука, не встречая сопротивления, движется к первоначальной цели и буквально вынуждает сесть на себя, принимая холод грубой ткани элитного пошива. Сфинктер, давно подготовленный и изнывающий в ожидании, охотно расслабляется и Кэйю снова покидают те толики сил, что он скопил для смены позиций. Дилюк подхватывает его, не давая ослабевшему перевозбуждённому телу рухнуть на себя, и выпрямляется, свободной рукой обвивая подрагивающую талию капитана.       Язык ласкает острые ключицы, выцеловывая впадинку между ними, и примыкает к изящной шее. Соль этой загорелой кожи саднит язык, а кадык отдаёт вибрациями прямо в настойчивые губы: Дилюку слов не хватит описать, что он испытывает каждый раз, пробуя своего брата на вкус, слизывая его низкие похныкивания и гортанные стоны – это лучше, чем сладость обожаемого винограда.       И у Кэйи кружится голова: ему кажется, что он тает, и дыхание его тяжелеет, и ноги дрожат, оглаживаемые под ягодицами. Длинные пальцы чувствуются по всему телу, они внутри него, но намеренно обходят пульсирующий бугорок простаты, дразнят и проникают глубже, растягивая мягкие податливые стенки до предела. Жалкие поскуливания выпрашивают большего, но Кэйа не смеет прикоснуться к в муках жаждущему разрядки члену, потому что знает, что многое потеряет, отказавшись от продолжения банкета.       Всё тело капитана давно взмокло так сильно, что даже одежда Дилюка пропиталась его потом, неприятно налипая на и без того нагревшуюся от близости двух тел кожу. Но сам Дилюк, наверное, совсем извращенец: он наслаждается тем, как Кэйа течёт и плавится в его руках, бросая свою напыщенность и гордость к его ногам.       Губы прячут усмешку в поцелуях за ухом.       Дилюк входит в брата не вынимая пальцев, заполняя собой все оставшиеся пустоты. Горячий член, совсем не давая привыкнуть к размерам, каждым размеренным, глубоким толчком выбивает из Кэйи остатки воздуха и искры, рисующие под плотно сомкнутыми веками фейерверки. Так больно и хорошо одновременно, что хочется выть: брат кусает под челюстью и крепко прижимает к взмокшей груди, готовый в любой момент поймать оседающего пеплом Кэйю в свои обыкновенно холодные объятия.       До утра остаётся всего несколько часов, но игра в «незнакомцы» ещё только начинается.