Kraina zapomnienia

«Чрезмерное употребление алкоголя может навредить вашему здоровью», – вспоминаю я известную фразу из рекламы, одновременно опрокидывая в себя стопку какой-то непонятной обжигающей жидкости, купленной в киоске по соседству. Вместе с ней вниз по горлу струится что-то ещё, добавленное в напиток буквально накануне мною же. И я прекрасно знаю, что это за «секретный ингредиент», но каждый раз мне трудно признавать, что я его использую – и использую довольно систематически, каждые несколько дней в лучшем случае; в худшем порой доходит до каждодневного приёма. Пахнущий Востоком светло-коричневого цвета порошок, который своей текстурой напоминает дерево, если не перемолоть его достаточно тщательно. Словно изысканный бразильский кофе, я обычно «завариваю» его в алкоголе самых разных сортов: говорят, так его эффект становится в разы сильнее и интереснее. Не знаю, насколько это правда. Я уже и не помню, когда пил что-то крепкое отдельно от порошка и принимал порошок отдельно от спирта. Для меня они стали неразделимым целым, и я поверил, что поодиночке они не повлияют на меня так, как я бы этого хотел. Разрушающая жизни человека и его окружающих жидкая субстанция в сочетание с веществом, вгоняющим в обволакивающую пеленой сонливости апатию и состояние чувственного онемения. «Это единственное, что мне сейчас нужно», – говорю я себе на протяжении последних пятнадцати лет моей никчемной жизни. Единственный мой друг, враг, любовник, муж и отец – лишь эта смесь, медленно и мучительно убивающая, старающаяся утопить тебя во всей грязи внутри твоего сознания, но не позволяющая опуститься слишком близко ко дну – к вечному облегчению от избавления себя от бремени жизни. Единственное, на что я трачу те жалкие гроши, до зарабатывания которых я со свистом скатился по карьерной лестнице вниз когда-то давно. Единственное, что может вредить мне по-настоящему: и физически, и морально. Моё тело давно исхудало до такого состояния, что даже голодные бродячие шавки не пускают на меня слюни: уж слишком я напоминаю им обглоданную косточку без хотя бы кусочка питательного мяса; разнообразие видных невооружённым глазом узоров из вен на моём теле – зелёных, синих, даже фиолетовых, как грёбанный баклажан, – могло бы посоревноваться в замысловатости с небезызвестными картинами Ван Гога; волосы стали выпадать из-за отсутствия прилива каких бы то ни было полезных минеральных веществ. Я практически не ем: просто-напросто не остаётся ни сил, ни времени. Иногда падаю в голодные обмороки. Иногда это происходит на работе. Неплохое дополнение к основному способу вреда себе, кстати. Я уже и не помню, по какому поводу решил заниматься самовредительством на постоянной основе. Возможно, то была какая-нибудь двойка по математике в дневнике, а может быть, первопричиной стала ссора с бывшей женой, которая в итоге отбросила коньки из-за какого-то ЗППП. Я не знаю, сколько мне лет сейчас, – документ, удостоверяющий личность, я давно закопал где-то в лесу, да и удостоверять-то больше нечего, кроме скелета, обтянутого кожей, словно кресло в кабинете психиатра, – я не знаю, сколько лет мне было, когда я попробовал свой первый самодельный коктейль, но я хорошо помню, что с того момента прошло пятнадцать лет. Хоть уже и не понимаю, много это или мало. Если прикинуть, что человек может прожить целое столетие, то это довольно мало. Но с моей-то ожидаемой продолжительностью так называемой «жизни» пятнадцать лет – это нехилый кусок от неё. Впрочем, как я уже говорил, не только тело подвергается атаке. Психика – если таковая у меня ещё осталась – становится такой больной и воспалённой, что порой я задумывался, а человек ли я вообще, раз способен на столь иррациональные, не имеющие веской причины для существования мысли и ощущения. Все страхи ощущаются в сто раз острее, всё пространство вокруг будто наполняется смертельной опасностью, а ты сам не можешь с этим ничего поделать даже физически: двигаться не хочется. Немного как сонный паралич, если угодно. Я осознаю, что смотрю на пустой стакан уже довольно продолжительное время. Не знаю, сколько это в секундах или минутах, но кажется, прошла половина срока ожидания эффекта веществ. Они настолько хороши в том, чтобы мучить продолжительно и со вкусом, что даже ожидать их действия приходится долго-долго. Хотя помнится, пятнадцать, да даже десять лет назад я мог прождать почти целый день, пока хоть что-то начнёт происходить. Сейчас этот срок ощутимо сократился, но всё равно сидеть на месте приходится немало. Когда-то я ненавидел бездельное ожидание: оно слишком настойчиво заставляет думать и вспоминать. Думать я больше не хочу. Вспоминаю я и без того слишком часто. Поэтому теперь ожидание для меня превратилось просто в дополнительный метод приношения вреда своим костям – или что там ещё внутри осталось… Пальцы немеют и становятся приятно тёплыми, как во время обморожения высокой степени, где-то в районе груди сильнее заводится и пыхтит старый ржавый моторчик, который не позволяет всей кожано-костяной машине сиюминутно прекратить работу, а голова наполняется свинцом. Или ураном. Уран тяжелее свинца, ведь так? Хочется прилечь, но я стойко сижу во всепоглощающей темноте – и только лишь пустой стакан передо мной. Поддаться и лечь куда-то расходится, знаете ли, с моей целью: как можно больше вреда себе. Немеет и моё сознание. Не хочется думать. Не хочется формулировать связные предложения. Хочется спать. Не хочется смотреть на стакан. Надо смотреть на стакан. Ухватить уплывающее куда-то сознание и заставить себя проявлять какую-то мозговую активность становится для меня каждоразовой задачей. Чем активнее работает моя голова, тем хуже я себя чувствую. Чем хуже я себя чувствую, тем мне лучше, но не в том смысле, который вкладывают в эту фразу мазохисты. Это смысл моего существования. Сзади что-то двинулось. Конечно же, мне это мерещится, – я в состоянии понять, что это не реальный незнакомец в комнате, а лишь плод моего расширенного и обострённого на данный момент сознания. Да и рядом нет ни одного источника света, а без света я не могу даже краем глаза замечать, чтобы что-то двигалось около меня: я же не ночное животное. Но каким-то шестым чувством я воспринимал движение чего-то позади. Оно скользило по стенам, полу, забиралось на потолок и ползло по нему дальше. Оно наливалось в стакан прямо с давно погасшей лампочки наверху, оно растекалось по столу. А затем в один миг исчезло. Я продолжал неотрывно смотреть на стакан, стараясь ни на секунду не отводить взгляда, таким образом давая своему сознанию вместе с воображением страдать в неведении о том, что происходит вокруг и «какая частично зримая опасность нам угрожает». «Вся боль обычно приходит из другого, незримого мира», – кто-то когда-то сказал мне. Кто-то когда-то был всё-таки неправ. Боль причиняют люди, а не кто-то другой. Порой сами себе. …А я понял, что это такое возле меня, струится по стенам и потолку. Я понял. Это как детская загадка, ну или ребус. «Что обычно может появляться на потолке, стенах и полу, даже если его не звали?» И нет, ответ не связан с пятнами жира, крови и семени. Это тень. Тень может скользить по плоским и изогнутым поверхностям. Тень тёмная и едва уловима глазом. Тень может быть сзади человека. Всё звучит до абсурда логичным. «До абсурда» потому, что искать логику в том, что беспечные подростки называют «приходом», смысла нету никакого. В конце концов, в комнате даже освещения нету, чтобы нормальная тень могла появиться. Нормальная. Может, она такая же ненормальная, как и я? Интересно, а у неё есть выписка из какого-нибудь заведения для душевнобольных? Или заметки от психиатра в анамнезе? Можно было бы с ней поговорить о антипсихотиках. И о том, как они сочетаются с моим колючим коктейлем. Тень садится напротив. Там, куда она опустилась, нету ни стула, ни пуфика, ни скамейки. Там пустота. И тень на ней сидит. Появляется стойкое ощущение, что она причинит мне такой вред, который я не смогу пережить. Страх смерти, страх быть убитым, страх получить повреждения от кого-то другого – всё иррациональное и инстинктивное накатывает на меня разом. Именно в такие моменты я почему-то начинаю бояться и смерти, и боли, и страданий – будто бы уже внезапно не живу в чистилище, в которое сам же себя и посадил. Пусть делает, что хочет, но пусть меня не трогает. Пусть уйдёт от меня, пусть… Паранойя на мгновение отступает, когда у меня резко появляются некоторые воспоминания. Ну точно, я и забыл уже: это же та тень, с которой я встречаюсь каждый проклятый день. Даже когда не принимаю вещества. Даже когда сплю. Даже когда я лежу в обмороке. Каждый раз она со мной, на стенах и потолке. И каждый раз я испытываю бредовый страх к ней. Собственно, по-моему, это когда-то и пытались вылечить господа в белых халатах в некоторых учреждениях специального назначения… У этой Тени вдруг появляется рука. Или скорее щупальце, тянущееся прямо ко мне, из-за чего сознание ударяет новая волна паранойи. Она поднимает мой гранёный стакан высоко над столом, так высоко, что я перестаю его видеть в темноте. Спасибо, что забрала у меня единственный объект интереса в этой пустоте. Где-то недалеко послышался хруст стекла. Ломай всё, как это делаю я со всем в своей жизни. Но ты тут не за этим, наверняка не за этим… Но я не могу вспомнить, зачем ты сюда приходишь. Никак. И Ты поднимаешь вторую «руку». И Твой жест выходит – намеренно ли – осуждающим. И Ты молвишь. Твои слова не принимают формы, которую воспринял бы обычный человек, но в таком состоянии значение того, что ты пытаешься донести, становится простым и понятным. Изо всех точек пустоты, из разбитого вдребезги стакана, из-под стола, из самого нутра моей головы, даже из моего рта беззвучно раздаётся только одна фраза. «Почему ты просто не убьёшь себя?» Ну да, Ты ведь только за этим сюда пришла. Никогда не приходишь за чем-то другим. Не знаю, кто Ты или что Ты, порождение Дьявола ли, Бога ли, какой-нибудь другой всеведущей сущности или чего иного. Знаю только то, что Твой приход сюда никогда не сулит ничего приятного или полезного (даже если рассматривать всё лишь в качестве инструментов для самовредительства, в том числе Тебя). «Почему ты просто не убьёшь себя?» Ты же наверняка тоже понимаешь, что я трус. Мне было страшно отказываться от таблеток, потом я уже боялся принимать их, затем я боялся жены и её смерти. Боялся, что вместо тебя когда-нибудь передо мной покажется её уродливое лицо. Теперь вот боюсь становиться прямой причиной своей смерти. Боюсь – и всё. Не трогай меня и не приходи больше. «Почему ты просто не убьёшь себя?» Потому что не хочу. Отстань. Уходи. Не сегодня. «Почему ты не убьёшь себя?» Хорошо, я понимаю, что Ты – это не бывшая жена: с тобой фокус «у меня болит голова, не трогай меня» не сработает, увы. «Почему ты не убьёшь себя?» Интересно, а смерть такая же противная, каким был секс с ней? «Почему ты не убьёшь себя?» Ты как-то многословнее обычного. Раньше ведь могла спокойно уйти, оставив меня в покое, наедине с воспоминаниями и этими неестественными ощущениями. Не трать свои силы неизвестного происхождения на меня: иди лучше к кому-нибудь другому. Я не лучший кандидат для Твоей компании. Найди какого-нибудь шизофреника, не знаю. Меня – оставь. «Почему ты не убьёшь себя?» Опять лязг стекла. Но в этот раз на моём столе. Ты за неощутимое мгновение собрала стакан воедино из тех осколков, которые улетели не так давно в пустоту, а затем легонько развалила его на те же кусочки. Стекло. Стекло… Раньше у меня был этот стакан. Теперь у меня есть это стекло от Тебя. Равноценный обмен? Ты знакома с принципом бартера? Я тебе стакан – Ты мне стекло, да? Звучит логично, донельзя логично. «Почему ты не убьёшь себя?» А почему Ты просто не свалишь отсюда нахрен, а?! «Почему ты не убьёшь себя?» Хорошо, слушай. Я дал Тебе стакан. Ты получила стакан. Ты не захотела оставлять стекло себе и отдала его мне. Я Тебе больше ничего не должен – а вот Ты мне, кстати, висишь гранёный стеклянный стакан в количестве одна штука. Допустим, завтра я уже забуду о твоём долге, и мы будем в расчёте, нет? Да? Может быть? Я больше не обязан Тебе ничего давать. В том числе – ответ на твой вопрос в таком виде, в каком его увидеть хочешь Ты. Все мои предыдущие ответы Тебя явно не устраивают. «Почему ты не убьёшь себя?» Ну пожалуйста, оставь меня. Что мне для тебя сделать? Я не помню, чем мы занимались другие пять тысяч четыреста раз, или сколько там уже набралось за пятнадцать лет, но Ты ведь всегда уходила. Поэтому прошу, дай мне знать, что мне нужно сделать для того, чтобы Ты ушла. Тебя невозможно терпеть. Ты ещё хуже, чем моя жена и мой коктейль вместе взятые. «Почему ты не убьёшь себя? Почему ты не убьёшь себя? Почему ты не…» Ты замолкаешь. Так резко, что я даже как-то опешил. Но что я сделал? Я безусловно чувствую какое-то облегчение от того, что Ты больше не говоришь, но… Чисто так, на будущее: почему Ты всё-таки замолкла? В следующий раз буду знать, как от Тебя избавиться. Ну или как Тебя… Кап. Ну и кто опять прерывает мой поток сознания?! Кто здесь вообще может находиться? Вторую тень я точно не вынесу. Хотя, вместе мы могли бы устроить вечеринку, и… Кап-кап. О, Ты встала наконец-то. Уходишь куда-то? Пригласишь всё-таки подружку на вечеринку ко мне? Впервые за весь последний отрезок жизни мне хочется какой-нибудь компании и веселья. Хочется познакомиться поближе с какой-нибудь девушкой, назвать её самым красивым и умным человеком на свете, сделать ей предложение. Да и секс не так плох, знаешь ли. Да и работу, наверное, можно новую найти: в офисе, который только месяц назад закончили и сдали в аренду, как раз много свежих рабочих мест, со своим образованием я мог бы туда податься. Так что, всё же позовёшь подружку? Ну куда же Ты?! Кап-кап-кап. Почему один осколок стакана перестал быть прозрачным и блестящим даже в темноте? Будто его какой-то матовой краской покрыли. Очень тёмной и неприятно пахнущей. И стол почему-то тоже в ней. И мои руки..? Я что-то красил? Мы красили стены для девушки, которую должна была позвать Тень? Кап… Где-то впереди загорается яркий, выжигающий роговицу свет, который не кажется враждебным или чужим. Он манит, приглашает в свои тёплые объятия. И отказы не принимаются. Это тот свет, от которого появилась Тень? Или же он родил самого меня? И всё человечество? Это Бог? Да и не так важно. Я всё равно пойду к нему, пойду навстречу. Ни алкоголь, ни порошок, ни тёмная жидкость на руках больше не тревожат меня. Если у Тени есть подружки, то есть ли они у Света? Может, меня познакомят? А завтра пойду устраиваться на работу. А послезавтра у меня свадьба. А в конце недели мои дети поедут с нами на отдых. «А жизнь всё-таки не так плоха, да?» – думаю я, уверенно шагая вперёд, на свет, оставляя позади стакан, стол и себя самого. Счастливого мне пути в край забытья.