Cut

      На болезненно-бледном предплечье переплелись живой, текучей бахромой излитого плотью тепла алые дорожки, увили руку прильнувшими к ней, вплавленными в невосприимчивую к их ласкающему прикосновению кожу жидкими рубиновыми нитями.       Сид зачарованно следил расфокусированным взглядом расширенных ввинтившимися в сознание чёрными дырами зрачков за тем, как возникает нерукотворный, написанный кровавыми каплями узор, как украшает и завораживает он своей острой, как поющее лезвие ножа, притягательностью.       Взрезавшая тонкую оболочку, скрывавшую под собой бархат нежной, чувствительной мякоти, холодная стальная пластина, обагрённая по заточенному краю тёмно-красным, отскочила от изрешечённого сколами грязного кафеля, оставив на нём мелкий крап.       Слабые, будто приглушенные эфемерной ватой, аморфные импульсы боли брызгали по лучевым траекториям в ареол вокруг раны, не достигая опущенного в ледяной анестетик медленного наркотического яда мозга. Вишес расписывал воздух рваными, дрожащими мазками, водя пальцем в сантиметре от сочащегося тёмной, будто обуглившегося киноварью пореза, не решаясь коснуться его кровоточащего совершенства.       Мутный хрусталь этой больной, вывернутой наизнанку фантастичной идиллии разбили на мелкие, огранённые собственной дешёвой роскошью осколки белые росчерки в купающемся в тумане пепельно-серой пыли воздухе. Холод коснулся пульсирующих в инстинктивном стремлении сомкнуться краёв, Нэнси спокойно, почти равнодушно, как опытный хирург, не чувствуя ни уколов трепета, ни шевеления отвращения, обвела раскрытую рану по контуру и, наклонившись, лизнула подушечку пальца, пробуя Сида осторожно, как острую экзотическую пряность.       Соль, металл и пряная кисловатая примесь растворились на языке, оставив после себя напоминание горчащим пустотой послевкусием, раздразнивающим в подёрнутым плёнкой-мембраной разуме желание повторить, затопившее за долю секунды дикого, животного начала, проявлявшегося в тяге к живой плоти.       Спанджен нагнулась, проведя кончиком носа по сведённому спазмом предплечью, и горячий язык росчерком-скольженьем обжёг порез, словно углубляя его в тысячу раз прожигающим перечным жаром, прошивающим насквозь коротким поцелуем электричества в медленно сокращающуюся мышцу сердца. Слишком приятная боль, чтобы терпеть её молча. Сид тяжело, с надрывными, задушенными хрипами дышал, пока с его руки исчезали, заменяясь прозрачными, глянцево блестящими в тусклом свете влажными дорожками алые подтёки, а затем упругое, скользкое жжение, влекущее за собой шлейф будоражащего пробуждённые нервные окончания тока, возвращается к сокровенной сердцевине, средоточию ощущений, раскрывшемуся на молочной белизне кожи несколькими сантиметрами мягкого гранатового нутра.       Свободной рукой он гладил растрёпанные светлые волосы, пропуская пряди между пальцами, наслаждаясь горьковатым проявлением исколотой пикой стали, клинически больной любви.