Спи, моя радость, усни...

Гет
G
Завершён
5
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
7 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
5 Нравится 1 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Город спит. Где-то до 8 вечера он стойко держал свою оборону против кромешной тьмы. Потом жёлтые огоньки понемногу стали затухать. Сейчас серая (а в такое время - угольно-чёрная) хрущёвка давно пала ниц перед могуществом Морфея. Снаружи хлопьями валит снег, и всё замерло в блаженной предрассветной тишине. В этот миг было как-то неправильно ворочаться с боку на бок, пытаясь отбиться от упрямых мыслей, но и уснуть блаженным сном у мужчины, чьи нелепые кудри распластались на белёсой подушке, тоже не выходило. Наконец он издал протяжный вздох, мол, сдаюсь, сдаюсь. Бессонница в последнее время часто берёт над ним верх. Может, возраст такой, или характер такой, или вся жизнь такая. Чего уж гадать? Теперь уж он назадавал себе столько вопросов, что думать было просто невыносимо. Наверное, вся наша жизнь, от и до, - одна сплошная суета. Как выразился Виктор Цой - муравейник. Это сотрудник провинциального НИИ Иннокентий Гибридов знал лучше всех на свете. Все мы - частички какого-то общего процесса, необъяснимого, неуловимого, беспрестанного, а значит, зачем-то очень даже нужного. Но зачем? Бывало, Иннокентий встаёт с утра, и сразу же у него на уме один лишь этот вопрос. Это значит всё - пиши пропало! День потерян! Всё сразу становится каким-то лишним, ненужным. В голове - скука, в душа - тоска, такая полупрозрачная, тягучая, знакомая в полной мере, пожалуй, только советскому мечтателю, попавшему в плен рутины.

"Наше будущее - туман, В нашем прошлом - то ад, то рай, Наши деньги не лезут в карман, Вот и утро - вставай!"

Инженер зевнул, потянулся на жестковатом диване и поднялся на ноги. Хочешь не хочешь - живи! И он жил. В какой-то вечной полудрёме, зацикливаясь на чём-то одном: то мутаген какой надо изобрести, то в поход с коллегами сходить пора... Лишь иногда он, бывало, встрепенётся, оглянется по сторонам: вокруг одни и те же лица, на которых со временем разве что появляется колкая щетина. Не более. А ведь со многими он знаком, можно сказать, всю жизнь. Обычно Иннокентию не нужно, да и некогда уплывать в тихую гавань своих мыслей. Но бывают дни, когда по-другому просто никак... Он щёлкает себя по лбу: опять мысли! Ладно бы опять что-то крысиное, а тут на те раз: философия да философия... Самому от себя как-то скучно и грустно, а деться некуда. Перекусив бутербродом и надев глаженную рубашку, Иннокентий Гибридов в очередной раз направился в НИИ.

"Начинается новый день И машины туда-сюда... Раз уж солнцу вставать не лень, И для нас, значит, ерунда."

Переливая препараты из одних пробирочек в другие, он наконец чувствует долгожданное спокойствие, растворяется в работе и изредка переговаривает с коллегами. Всё-таки это не работа, а настоящий рай на земле! Не спал всю ночь - приходишь, переливаешь гидридики, а если спал, как слон - тоже переливаешь, только иногда, бывает, учудишь чего от недостатка мыслей - потом всему НИИ расхлёбывать. Но это ерунда. К тому же, ещё и с Лёшкой можно временами пообщаться. — Кеш, привет, что-то ты помятый сегодня! — Привет, Лёшка! Да всё опять, как под ксерокопирку. Наелся, намылся, ложусь. Тут этот бешеный как начал под окнами орать! Зачем-то залез опять в свой трактор, чуть фигурки там этих волосатиков не задавил! А ведь я его прям со школы знал, понимаешь, и даже тогда он такой же дикий был. И потом зачем-то мысли появились. Всю ночь прогнать пытался - без толку. — Да, брат... Давай анекдот расскажу, хоть повеселей будет! Лёшку хлебом не корми, дай какой-то анекдот рассказать. Вечно он какой-то бойкий, юркий, чуть кто захворает - так сразу ему Лёшка начинает свои байки травить, получите-распишитесь! — Значит так... Работали как-то на стройке три мужика, ну, например, Ваня, Петя и Коля. Строили они, в общем, многоэтажный дом. Ваня упал и - шмяк! - разбился. Когда тело увезли в морг, Петя отправил Колю, чтоб тот рассказал его жене. Коля возвращается через пару часиков с ящиком пива. Петя в шоке: - Колян, что это, где ты пиво раздобыл? - А, меня Ванина жена подогрела. - Как, у неё же трагедия, за что? - Ну, пришел я, значит, позвонил в дверь, она открыла, я спрашиваю: "Это ты Ванина вдова?". Она отвечает: "Не вдова, а жена", а я: "А давай на ящик пива поспорим?!". Лёшка выложился на все сто, как всегда бывает, когда он что-то кому-то рассказывает: то он выдержит небольшую паузу здесь и там, то по очереди примерит на себя голоса Коли и Пети, а в конце - вишенка на торте - заливисто засмеётся! Обычно после такого грандиозного начала открывается целый хит-парад по заявкам, все подходят, слушают, смеются, просят Лёшку рассказать даже самые бородатые и надоевшие анекдоты, потому что у того по какому-то необъяснимому волшебству удаётся дать им второе дыхание. Он замер в предвкушении безудержного смеха коллеги, самодовольно улыбаясь своему рассказческому мастерству: как-никак, он сам сегодня утром прочитал этот анекдот в журнале и добрые пять минут не мог перестать смеяться. Но на этот раз его самолюбие пошатнулось: Иннокентий лишь слабо усмехнулся. — Знаешь, Лёшка... Всё это хорошо... И анекдот хороший... Но я не могу так. Ты как начал про этот свой морг, я сразу всё - выключился... Лёшка посмотрел на друга с неприкрытой обидой и непониманием. Иннокентий увидел его взгляд и смущённо отвернулся, возвращаясь к переливанию препаратов в скляночки. Прошла пара минут, и он решил всё-таки постараться объясниться получше. — Лёшка, ты не обижайся. Это всё я. Знаешь, просто странно всё это. Морг, морг... Смерть, вдова... И-и всё это вместе с твоим смехом звучало как-то странно. Вот помру я - какая уж тут шутка? Может, конечно, и проще уж посмеяться. Только я так не могу. Да и как я посмеюсь - я же лежу мертвёхонький. Вообще, как-то всё запутанно... Вот родился я. А зачем? Живу - а зачем? И помирать буду, подумаю - зачем жил-то?.. Хорошо вон ребятишкам, бегают себе, играют, у них мозг вообще такой, что можно сказать, что его и нет вовсе. У них вообще доли мозга как дольки мандарина какого-нибудь. Вот бы и мне в голове мандаринку, я бы, может, спал без ног. И настроение новогоднее постоянно было бы... — Н-да, брат, вот это ты, конечно, выдал... Какие уж тут мандарины? У тебя от такой жизни мозг скоро как изюм высохнет! Скучно жить - так женись, и будет тебе, как говорит Виктор Сергеич, дел непочатый край! — А ты понимаешь, я же ведь тоже думал об этом. Да только то одно, то другое... Одна с музыкантом ушла, другая со спортсменом ушла. А мне характера не хватает их забыть... Характеру бы мне другого, силы вольной побольше, я бы так на них разозлился, ух, как бы я разозлился! И подумал бы: я, Иннокентий Гибридыч, найду себе такую... ну вообще... и наконец хоть зачем-то вставать буду, ну, в теории. А так, со скуки жениться - это не моё! На сей рай Лёшка смотрел на коллегу скорее с жалостью. Тот всегда был большим чудаком, но никогда раньше его самокопание не заходило так далеко. Во всяком случае, ни с кем на работе он таким точно не делился. И что прикажете в таком случае делать? Смешить Лёшка был мастер, а беседы философские вести - это вы не по адресу. — Ладно уж, Кеша... Не опускай руки, будет тебе ещё счастье! Только поспать бы тебе немножко, может, веселее бы мыслить стал. Иннокентий смотрит на него с небольшой улыбкой - вымученной благодарностью за добрые слова. И снова гидриды, нитраты... Вылить бы все шлаки из своей головы в эту же самую пробирку, взболтать да вылить куда-нибудь в раковину!.. За этими склянками инженер провёл почти весь день. Где-то ещё подсобил Лёшке и стажёру и, как всегда, закончил работу позднее всех. Как-то тоскливо теперь отсиживаться одному в этом огромном НИИ, но что уж тут попишешь. Осталось только промыть все несчастные пробирки и пойти на выход. Наконец вода наполняет склянки, и в раковину выливается зелёная, синяя, оранжевая жидкость... Так же, как из жизни постепенно смываются все краски, уходит в забытье теперь и пёстрая палитра препаратов. Делать нечего - пора натянуть пальто с шарфом и ай-да домой. Вроде март, весна, а мороз всё равно ведь не тёзка. Примерно через полчаса, когда на город вновь опустился сумрак, инженер уже выходил из своего промёрзшего подъезда с подвешенной на ремешке камерой, свисающей с его шеи. В такие вечера для него не было ничего лучше неспешной прогулки по аллее в поисках чего-то большого и прекрасного в чём-то маленьком и невзрачном. Пока он шёл по вымощенной дорожке, его сонные глаза, заодно с объективом камеры, остановились на мотыльке, трепещущем вокруг мерцающего фонаря. Пару секунд Иннокентий стоял и наблюдал за взмахами маленьких крылышек с выражением полного благоговения на лице. Затем он опомнился, встрепенулся, отошёл назад на пару шагов и заснял прекрасное создание. Иннокентий почувствовал себя маленьким мальчиком; ему вспомнилось, как впервые он засыпал в постели у бабушки в прохладную летнюю ночь, как соседский кот урчал у него под хрупкой мальчишеской рукой, как он, готовя оладьи, чуть не вылил на плиту всё тесто, а бабушка лишь смеялась и не сводила с Кеши добрых старческих глаз. С чувством глубокого счастья и спокойствия инженер стал оглядываться по сторонам в поисках чего-то такого же прекрасного, как порхающий вокруг уличного огонька мотылёк. Внезапно он заметил на себе удивлённый взгляд женщины, что сидела на скамейке с книгой в руках. Встретившись взглядом с новоявленным фотографом, она смущённо улыбнулась. — Вы извините меня, что я так некультурно... Вы знаете, я только лишь хотела сказать - здесь есть одно место, мне оно очень нравится, к нему есть тропинка вон там, - женщина указывает тонкой рукой в сторону набережной и заправляет за ухо светлые волосы, - прямо и потом налево; если вам хочется, можете пойти туда и сделать много хороших кадров. — Д-да, знаете, что же это я всё постоянно по дорожке да по дорожке хожу? Сверну-ка на тропинку, да... - в растерянности Иннокентий даже не знал, о чём думать, и лишь двинувшись в сторону указанного места обернулся и пролепетал, - спасибо вам! Спустившись вниз по тропинке, он обнаружил, что и вправду никогда раньше не бывал здесь, да что уж - он даже не подозревал о самом существовании этого места. А ведь здесь и впрямь было не на шутку красиво! Это было самое начало речки, которая протекала змейкой под городской набережной. Сердце стучало запредельно быстро от осознания какой-то диковатости этого места; будто в этом укромном уголке наедине с природой пел, рыдал, смеялся, признавался в любви не один человек, и всё это по обычаю унесло куда-то вдаль течением реки... Всё здесь казалось инженеру милым благодаря тому простому факту, что он, закрывая глаза, видел, как на этих серых камнях, смачивая ноги в прозрачной воде, рассматривая голубое небо, сидела его прекрасная особа. Никогда прежде у него, стиснувшего в руках фотоаппарат так сильно, будто от этого зависела его жизнь, не было такого сильного, всепоглощающего желания сохранить на плёнке образ какого-либо человека... Иннокентий снова, как утром, щёлкнул себя по лбу, правда на этот раз по совершенно обратной причине: в его голове бушевали самые разные крысиные мысли, и ему сейчас не помешало бы вернуть прежнее состояние рассудка. Ему было неловко так нежно думать о женщине, которую он повстречал минут десять тому назад. Он оправдывался перед собой: это всё его бессонница, из-за которой к вечеру у него напрочь пропадали всякие разумные мысли. Инженер присел на широкое бревно и, пересчитывая мерцающие огоньки над собой, пил горячий чай из прихваченного на прогулку термоса. Если вернуть рассудок не выходит, то надо хотя бы повернуть свой внезапный прилив чувств в другое русло, иначе Иннокентий, вновь встретив милую особу, просто провалится под землю от стыда. Обычно в такие тихие моменты он вспоминал своё детство, закрывая глаза и расплываясь в блаженной улыбке. Он сидел под звёздным небом с чувством волнительного спокойствия, печального счастья или, проще говоря, глубокой ностальгии по своему прошлому, когда всё было чуточку проще и сказочнее. Его семья была сказочно богата. Богата не деньгами, а той единственной драгоценностью, которую признавали Гибридовы: любовью. Пусть не всегда было легко, но они держались друг за друга. Сейчас уже совсем взрослый Кеша вновь слышал, будто наяву, свой разговор с матерью. Вечер. Скрип двери. Тихие мамины шаги. — Спокойной ночи, Кеша! — Спокойной ночи, мама! — Я люблю тебя. — И я тебя, мам. Поцелуй в лоб. Снова шаги. Фигура матери почти скрылась за дверью, как вдруг Кеша окликнул её: — Мам, постой! — Что такое? — А у нас всё хорошо? — Что же ты такое спрашиваешь? — Н-ну... А вам с папой не сложно? Надо покупать всё, а это много денег, а у нас только немного есть... — Сынок, - голос матери тёплый, но теперь он едва слышно дрожит, - Не думай об этом, это для нас не проблема. Мы - самые богатые люди на свете. Мы с твоим папой женаты уже 10 лет, а тебе - нашему сокровищу - уже почти 8 лет. Мы очень гордимся тобой, ведь ты очень умный и добрый мальчик. Я бы очень хотела, - на этот раз голос матери дрожал ещё сильнее, - чтобы даже когда тебе, как мне с папой, прийдёт время зарабатывать деньги, самым главным богатством для тебя осталась любовь. Без неё, Кеша, никакая валюта не нужна... — Мама, мама, хорошо, я буду любить, обязательно завтра пойду и влюблюсь в... в Зинку! Только не плачь! — Ну что ты, Кеша, - смеётся мама, - я же не от грусти плачу. Я рада, что у меня такой замечательный сынок. — Мама, не ври мне! Как же такое может быть, чтобы кто-то плакал от того, что ему радостно? — Может быть, когда-нибудь, когда ты будешь взрослый, ты сам поймёшь. Или встретишь кого-то, кто тебе объяснит, каково это. Жизнь у тебя будет длинная, успеешь ещё во всём разобраться. На сей раз Кеша не находит, что ответить, и протяжно зевает. Глаза уже слипаются. Снова пожелав друг-другу спокойной ночи, мама и сын расходятся по разным путям: она - на кухню к мужу, он - в царство Морфея. Теперь взрослый Кеша кажется себе совсем несуразным со своими кудрями, щетиной, огромными очками и морщинами под уставшими глазами. По его уже совсем взрослой щеке текла уже совсем взрослая слеза. Наверное, теперь он понял, что имела в виду мама. От воспоминаний о ней было тепло и радостно, а слёзы всё же не переставали катиться. Где же ты теперь, мама? Возвращаясь домой, он чувствовал себя опьянённым этим вечером, этой набережной, этими откровениями с самим собой... Внезапно его туманные мысли прервались. Он услышал женский плач. Сначала он посчитал, что его обманывает слух. Однако спустя пару мгновений всхлипы повторились. Инженер обернулся: та самая женщина, которая указала ему на такое прекрасное место, сидела подле своей потрёпанной книжки и горько плакала. Иннокентий опешил, вытер глаза рукавом пальто и тут же ринулся к ней. От прежней неловкости не осталось и следа. — В-вы чего? Что случилось? Что же вы делаете такое, что же вы плачете? — Ах, это вы... Вы извините меня... — Что же произошло? Вас обидели? — Нет-нет... Со мной всё хорошо, если можно так сказать. Всё эта книга. Я перечитала её уже в который раз, а плачу, как впервые - ничего с собой не поделаю. Инженер со злобой посмотрел на книгу, страницы которой уже давно пожелтели из-за беспощадного времени. Он не мог простить этому бумажному барахлу того, что оно довело милую особу до слёз. Она, в свою очередь, заметила его взгляд и рассмеялась: "Ну что же вы, не стоит так сердиться на Фёдора Михайловича!". Увидев, как в заплаканных глазах женщины пробегают искорки смеха, Иннокентий расплылся в блаженной улыбке. — Вы знаете, - начала она, немного успокоившись, - это моё самое любимое произведение - "Преступление и наказание". Я каждый раз, читая его, думаю: "Сколько раз с начала времён человек спрашивал себя, зачем же он родился?". Вот и Раскольникову казалось, что у него абсолютно пустая жизнь, что он достоин большего. И то, как от этой мысли он зачерствел, убил в себе человека, каждый раз доводит меня до слёз. Я считаю, что жизнь - какой бы она ни была - самая большая ценность, данная человеку свыше... Вот я и плачу одновременно и от тоски за этого персонажа, и от радости за то, что живу на этом свете. Заметив на себе ошарашенный взгляд мужчины, сидящего подле неё на скамейке, женщина запнулась и смущённо посмотрела вниз на проходящих мимо голубей. Она достала из сумочки платок и вытерла влагу со своих белёсых щёк. — Вы извините, я, наверное, сильно заговорилась, вы же меня совсем не знаете... У меня каждый раз от этой книги такие сумбурные мысли, а рассказать их некому. Вот вы под руку подвернулись, а я вас задерживаю. Вы, наверное, шли домой? — Д-да что же вы? Нет-нет, всё хорошо. Я только лишь удивился, как красиво вы про книжку сказали. Я не знаю, что и ответить про неё, я ведь её и не читал никогда: работа да работа. — А-а, то-то я и думаю, почему я вас раньше здесь не видела. Вы всё в работе. Вы же фотограф, ходите по всему городу, то там, то здесь. — Нет, вы чего! Какой уж я фотограф. Инженер обычный. На что научился, тем потихоньку и зарабатываю, вот... — Ой, вы извините меня, пожалуйста! Я бы и не подумала. У вас почему-то прямо на лице было написано, что вы - прирождённый фотограф. — Ну, фотоаппаратом бы я мало чего назарабатывал. Это ведь всё хорошо, а кушать то хочется. — Ну, инженер - хорошая профессия. Только я думаю, про душу тоже забывать не стоит, - инженер прислонил руку к груди: там, по его мнению, должна была находиться названная особой душа, но он почувствовал только гулкое биение сердца, - вы как увидели того мотылька, так и замерли... Я глаз с вас спустить не могла! Кстати, вы нашли то место, про которое я вам рассказала? — Нашёл. Посидел там, даже подумал немножко, как вы... То есть не немножко, как вы, а просто немножко. Тоже про жизнь всякие мысли были. Про детство. Я про эту вашу преступность не читал, но мы в школе её разбирали. Я вот думаю: этот Рассольников, про которого вы говорите, тоже ведь маленький был совсем. А потом раз - и бабушку топориком тюкнул. Всё это грустно как-то; всё-таки в детстве всё какое-то родное, милое... А потом как глянешь на себя со стороны - таким дураком стал! Дураком, да и только! И мне тоже рассказать некому, только это уже не про книжку, а про жизнь мою... — Знаете, как я вас понимаю... Наверное, у всех так: чем дальше жить, тем пуще скорбь. Всё как-то проходит мимо, и детство, и школа, и друзья, и семья... А понимаешь, как оно всё тебе было дорого, только когда оно уже прошло. Не вернуть ничего. Вот я и читаю книги: хоть какая-то отдушина. И именно благодаря этой книжке я в один день всерьёз задумалась о своей жизни, спросила себя: "А зачем я просыпаюсь, какая у меня цель?". Поначалу было странно думать об этом. У меня никакой цели не было. Но этот вопрос я уже не могла позабыть, и чуть ли не каждый день им задавалась. И как-то в один день подумала: "Пусть у меня и нету никакой цели, зато у меня самая лучшая жизнь на всём белом свете, потому что она - моя". — В-вы знаете, у меня сейчас такое вдохновление от вашей этой речи, ух, какое вдохновление! У меня потому что у самого всё как на автопилоте: встал, поел, оделся, на работу, домой... Иногда ещё Лёшка анекдоты рассказывает - а, точно, вы же Лёшку нашего совсем не знаете, - коллега мой, тот ещё номер!.. А в целом всё одинаковое. — А вы не хотите прочесть эту книгу? Она в своё время мне очень помогла, я тогда думала примерно так же, как и вы сейчас. Нужно же не просто работать, а ещё иногда посидеть, подумать о себе, о людях, о жизни. Хороший разговор начистоту с собой - лучшее средство от тоски! — Ладно, знаете, почитаю-ка я вашу эту книжку. Я правда не особо люблю всякую преступность, там, бандитники, грабёжники, ну, вы понимаете. Но это ничего - раз вы говорите читать, то почитаю. Милая особа - её имени инженер в растерянности так и не спросил, а сейчас, после долгого разговора, так и не решался обрекать друг-друга на неловкость из-за этого вопроса - протянула ему потрёпанную книжку. Они встали со скамейки и двинулись к концу аллеи, оставив после себя два незаметённых снегом места и следы ботинок на заснеженной плитке. Распрощавшись и пожелав друг-другу спокойной ночи, грациозная женщина и сутулый мужчина разошлись в разные стороны. Прийдя домой, Иннокентий тут же принялся с жадностью читать подаренную прекрасной особой книгу, останавливаясь на каждом обведённом и выделенном слове, на каждой заметочке, на каждой подогнутой страничке. За оставшийся вечер он прочитал всю первую главу, и глаза его начали слипаться. Несмотря на нахлынувшую усталость, в глазах инженера (а может быть, всё-таки фотографа?) впервые за долгое время виднелась неимоверная ясность. Он слабо улыбнулся, вспоминая разговор с милой особой. И опять, может, от недосыпа, в его голове появилась мысль: "Да, я влюбился, ух, как влюбился... У меня же теперь весь КПД на нуле...". С этой мыслью Иннокентий лёг на свой диван - после такого дня для него это был самый мягкий, самый тёплый диван на свете - и крепко заснул. Этой ночью он видел самый сладкий сон за всю свою жизнь.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.