Привкус шалфея

Мими уже и не помнит, когда перестала воровать с земли сигареты для новой непризнанной и стала оставлять их себе. Не то что бы она имела что-то против, вовсе нет, просто презирала смертных за их глупые привычки, а сама подсела, как одна из этих девиц средней школы, пытающихся привлечь мимолётное внимание Люцифера. Когда-то давно, ещё в пору их зыбкой дружбы, она видела, как Люци заставил одну из этих перекрашенных вобл в мини выкурить целую пачку. Девчонку, кажется, стошнило прямо в ближайшие кусты. Да, возможности бессмертных явно переоценивают. Они тогда посмеялись, а девочка с только пробившимися изумрудными рожками и иссиня-чёрными крыльями поставила на себя клеймо неудачницы и убежала в слезах в медпункт. Мими знала, каких девушек на самом деле любил её бывший друг, и эта юная дьяволица, только узнавшая, что такое привкус латекса на языке, явно не вписывалась в его типаж. Да, он любил сильных, инициативных, смелых и знающих себе цену. Таких, какой она сама никогда не была, да и не стала бы, даже если бы захотела. Отец с иронией называл девушку «шуткой равновесия»: с виду истинный демон, а в душе… А кто туда, впрочем, заглянет? Многие пытались, но в какой-то момент она поняла, что её ещё подростковое, но уже начавшее округляться тело, привлекало их куда больше внутренней составляющей. Она – демон. Демонов интересует секс, выпивка и удовлетворение желаний. Так сказать, извечный гедонизм, активно пропагандируемый в XIX веке её папашей среди смертных, вроде бы, в Англии. Трать жизнь на удовольствия и ничего больше. А если тебе подфартило родиться бессмертным, то трать втройне. Это была одна из причин, по которой девушка тщательно скрывала своё увлечение поэзией Сапфо и пьесами Шекспира, из века в век всё лучше интерпретируемыми бродячими актёрами. Она выходит из комнаты, окутанной запахами клубники и сливок, идеального сочетания энергетик Люцифера и Вики, и бредёт, едва ли разбирая дорогу. После казни Винчесто, часто ужинавшего в прежние времена у них с родителями, ситуация в школе ухудшилась: Сатана стал чаще наказывать сына, советник Рондент посерел и перестал ежедневно присылать дикие розы Ости, слишком занятый министерскими делами, а Мамон всё больше прикладывался к бутылке с глифтом, запивая не то горе, не то страх перед приближающейся битвой. Все без исключения демоны предчувствовали войну, которую собирались начать из-за совершенно нелепого повода: две пташки попались в цепи равновесия, а огонь правосудия прошёлся лишь по одному. Разумеется, Мими злило то, насколько несправедлив приговор. Казнить правую руку Сатаны, сохраняя жизнь какой-то бывшей непризнанной, ещё не известно за какие заслуги попавшую в милость к Шепфа. Не этому её учили на уроках с самого детства, едва она оперилась, совсем не этому… Наказание всегда должно быть равноценным, независимо от его тяжести. Когда-то дьяволица и сама пыталась соблазнить неприступного адмирона, что, несомненно, поощрялось её отцом. Сильный союз – яркие перспективы. Но Винчесто лишь усмехался её жалким попыткам, закуривал неизменную сигарету с привкусом гвоздики, не снимая перчаток. И что он вообще нашёл в этой Ребекке? Его энергетика, отливающая сизым дымом, совсем не соотносилась с её белладонной, такой же ядовитой, как и хозяйка, буквально травящей каждого, кто посмел приблизиться. Когда они с Мими впервые оказались в одном помещении, девушка задохнулась, словно весь воздух точным ударом выбили из лёгких. Бэкки, как её нежно называл отец, некогда заключивший с ней некую тайную сделку, была красива, но это была красота восковой фигуры или мраморного изваяния. Слишком недоступная, чрезмерно далёкая. Про их роман с Винчесто не знали, демоница не раз считала последнего геем или вовсе асексуалом. Ну а как ещё объяснить его абсолютную незаинтересованность в прекраснейших женщинах их мира, развеивающих скуку мужчин на многочисленных званых вечерах Мамона или Бельфегора? Почему от их общества отказывался Рондент было ясно сразу: он был крайне щепетилен в выборе спутницы и, кроме того, с детства растил Ости под себя, советовал и оберегал. Говорят, он даже отговаривал её от связи с Люцифером, зная, что парень лишь играет, не относясь к ней всерьёз. И вот теперь после смерти отца обольстительницы, он ждёт, когда она закончит школу и вступит с ним в брак. Да, сейчас это напоминает мезальянс, но советник Сатаны упорен и поговаривают рано или поздно вступит в должность регента при молодом правителе. Рядом с ним девушка менялась, срывая стервозную маску и глядя глазами не покорными, но благодарными. А дикими розами, присылаемыми в её покои с самых разных уголков земли, можно было высадить целый сад. Порой Мими завидовала – за ней никогда так не ухаживали. Максимумом, который были способны выдать самонадеянные мальчишки, желавшие приобрести её на ночь, был коктейль в заброшенном поезде. Много лет назад отец устроил ей настоящее свидание на земле в одном из лучших театров Италии, показывая, как должно выглядеть истинное рандеву. Но всей шайке её ухажеров было до него далеко, да и Мими старалась выкинуть из головы все романтические бредни, почерпанные из земных книг. Они демоны, а, значит, в первую очередь – плоть. Душевные терзания и сопутствующую им лабуду следует оставить на совесть ангелов. Ах, как ей хотелось завести тайные отношения с одним из них в стиле Ромео и Джульетты, но страх перед непреложным запретом был слишком велик. Казнь адмирона же окончательно подтвердила его обоснованность. Она переступает порог школы, поправляет кожаный топ и взмывает в небо. До парящего острова, на котором прежде проходила едва ли не каждая третья пьянка, лететь около получаса. Раньше это место было облюбовано и ангелами, и демонами, и некоторыми особенно сообразительными непризнанными, выступая нейтральной зоной. Слухи про межвидовую неприязнь в большинстве случаев были лишь слухами, а негласное правило «ты не ударишь: я не отвечу» действовало безотказно. От этого происходящее прямо сейчас и казалось больной трагикомедией. Все они дети одного Создателя, независимо от цвета оперенья. Мими сложно было назвать пацифисткой: в детстве они с Люци любили влезать в драки, кидаться в прислугу едой, бороться на мечах и палках. Но откровенной травли она не понимала, думая, что того, кто неприятен, легче проигнорировать, чем тратить время на ответ. Она приземляется на остров, сбрасывает обувь и разминает ноги. Девушка с наслаждением проходится по прохладной траве, различая ступнями каждый камушек, каждую соринку. Замечтавшись, она забывает смотреть вниз, и обломок стекла впивается в кожу: – Ай, что бы тебя! Как ты тут оказался, маленький… Ммм… Больно! – Демоница пытается вытащить осколок, забавно балансируя на одной ноге. – Да, и правда, откуда на острове, где глифтом буквально удобрили почву, взяться обломку бутыли? – Сбоку раздается смех и девушка сразу же узнаёт его обладателя. – Кто ты такой и куда ты дел Дино? Он бы никогда не прилетел туда, где в земле спермы поровну с алкоголем. И уж точно не стал бы смеяться над дамой в беде, а помог бы! – Мими взвизгнула, – И почему твоим шалфеем ещё не провоняла вся округа? – У ангела, действительно, была не самая приятная энергетика, напоминавшая ей о детстве, болезни и домашнем лекаре Гастоне, от которого несло спиртом и луком. – Извините, мадам, что не подхожу на роль вашего принца, однако могу честно прикинуться конём, Пегасом там, если захочешь. – Парень явно был счастлив и, кажется, не совсем трезв, что ни на шутку испугало девушку. Дино за все годы их общения никогда не пил ничего крепче сиропа от кашля, а его улыбка всегда была сдержанна и натянута. – Ты пьян? Что произошло? Я прогуляла всего пару занятий, а тут… – Да, она, действительно, решила посвятить этот день себе. После того, как школа не отпустила демонов в Ад, учиться стало невозможно: педагоги глядели Церберами, а уровень морализма в лекциях ангелов превысил все допустимые нормы. – Мими, милая моя Мими! А ты врушка или правильная честная девочка? – Демоница отшатнулась. Дино не просто не был похож на себя, он вообще не походил ни на одного из белокрылых, исключая парочку её мятежных знакомых. Зрачки парня напоминали два блюдца, а глифт и табак, переплетаясь, создавали удивительное амбре. И тогда девушка решила пойти в тактическое наступление. – Покурим? – Вопрос с толикой сомнения. Может он просто принял какое-то лекарство, а она надумала лишнего. Но на удивление парень молча кивает, благодарно принимает пачку и подкуривает сигарету от пальцев. Сложная магия, требующая максимума концентрации: если он способен на неё даже в почти невменяемом состоянии, то, насколько же парень силён? – Мята? Ненавижу её. Напоминает об… – Он запнулся и, пошатнувшись, присел, отплевываясь. Она спрашивает его, что это значит, но парень лишь взмахивает рукой, не терпя возражений. А после хлопает ладонью, указывая на место рядом. Девушка аккуратно присаживается. – Ты так и не ответила на мой вопрос. – Тянет он, улыбаясь. – Любишь ли ты ложь так же сильно, как люблю её я? – Дино, я – демон. Лгать, недоговаривать и лицемерить – моя прямая обязанность. – Она начинает злиться и вдруг понимает, что сжимает в пальцах ещё не зажжённую сигарету. Приходится обхватить его ладони своими, прикуривая от дымящегося огонька. Ангел вздрагивает от прикосновения и несколько секунд смотрит не отрываясь, а потом притягивает её жёсткой ладонью, положенной на шею. Нежеланный поцелуй отдаёт спиртом и мятой. Она вырывается и вскакивает, заявляя: – Дино, какого хрена? Ты, что, решил нарушить все существующие запреты? Может отвести тебя, как маленького, за ухо к отцу? – Девушка дрожит, а в голове безумными пчёлами роятся сотни мыслей: Это проверка? Месть Вики за измену? Попытка использовать? Ему одиноко? Страшно? Больно? Она просто оказалась в нужном месте в нужный час? Из этого состояния её выводит громогласный смех парня: – Извини, Мими. Я много лгал и теперь на одну ложь станет больше. Мы ведь никому про это не скажем? – Она не успевает ответить. Одним мощным рывком ангел взмывает в небо и покидает остров, а она оседает на землю, нащупывая в кармане початую пачку. После была Ребекка. Призыв бороться в никчёмной войне, повлекшей за собой тысячи жертв. Чёрный обелиск, кинутый к её ногам. Свист. Комната, Слёзы. Хлёсткий удар от Вики и призыв успокоиться. Взрыв. Ещё один. Обрушающаяся комната. Камни. Удар. Головная боль. Кость, разорвавшая плоть, и торчащая наружу. Жар чьих-то рук и обагрённая кровью белоснежная рубашка. Тепло. Тьма. Последнее, что улавливает сознание: аромат шалфея. Хочется закашляться, но лёгкие горят, не давая воздуху поступать. Демоница очнулась от прикосновения чего-то влажного ко лбу. Ещё не пробудившийся организм подкинул картинку детства: папа нежно гладит её по голове, нашептывая, что пора вставать. Вот только это был не отец, совсем нет. В воздухе пахло спиртом, грязью, кровью и рвотными массами. А ногу прощупывали ледяные пальцы. Открыв глаза, она увидела Дино с застывшей на уровне ее макушки ладонью и бесстрастную медсестру. Та задала несколько ординарных вопросов и скрылась за шторкой, сооружённой наспех, кажется, из простыни. – Дино? Погано выглядишь. Знаю, я тоже. Тушь наверняка растеклась, так что, как истинный джентльмен, ты теперь должен на мне жениться. – Пытается иронизировать она. Но выходит плохо: голос хрипит, а обезболенное тело не слушается совсем. Он подкладывает ей под голову ещё одну подушку и молчит, смотрит сквозь. – Почему ты не с Вики, ангел? Я в норме, жить буду. – На этой фразе его пробивает нервная дрожь. И Мими становится страшно. Не за него: за подругу. – Думаю, сейчас она с моим отцом. – Почти шепчет он. Демоница трясёт головой в потрясении. Что это значит? Он также вытащил её из-под обвала или она пребывает с ним перманентно? О последнем думать странно и непривычно. Как-то в пьяном угаре Виктория обронила фразу, что, выбирая между сыном и отцом, вероятно предпочла бы последнего, но девушка пропустила это мимо ушей, посчитав несвязным бредом перепившей подруги. Да и какие у них точки соприкосновения? Никаких же? Тогда почему именно этот вариант, помноженный на стеклянный взгляд Дино, кажется наиболее правдоподобным? – Что? Я, наверное, сильно ударилась. Объясни, только помедленнее. – Он подтягивает одну ногу на стул и скрещивает руки словно провинившийся мальчишка, ждущий наказания. Молчит. Медленно покачивает головой будто ведёт внутренний диалог. Шалфей рвётся по пространству, одной из волн сбивая самодельную штору. Та обваливается на него, но парень не замечает. И только встряхивает плечами, позволяя ей опасть на пол. – Отец призвал Мальбонте. Провёл ритуал с чашей, объединяя два тела. Я не вдавался в подробности, да думаю это и не важно… – Запинается он. – Чётче, Дино. – Она сохраняет самообладание, но чувствует непреодолимое желание накрыться одеялом с головой. В детстве это спасало от всех проблем, а теперь… Теперь она могла бы подружиться с монстрами под кроватью. – Я последний раз отвлекусь. Знаешь, на земле люди могут прийти к служителю храма на исповедь? А к кому идти нам, как не друг к другу? – Девушка кивает, не понимая к чему он так завуалированно ведёт. – Я… Я должен кому-то рассказать. Пытался ещё тогда на острове, но ты шарахалась от меня, как от полоумного. Наверное, и правда был похож… Мими приходится повторить, что он снова уходит от темы. В глубине души она понимает, что сейчас узнает что-то нелицеприятное и страх перетекает в любопытство и обратно. Он спешно трясёт головой, срывая резинку, зарывая руки в волосах. И вдруг выпаливает как на одном дыхании: – Сестра Ади, Ариадна, была моим личным запретным плодом: приторным яблоком, которое хотелось откусить, измазавшись в соке. И я откусил. Не раз и не два… – Ангел хохочет, а из глаз начинают катиться крупные слёзы. Они пачкают лицо и рубашку, но парень не торопится их стирать. – Она зачала дитя. Мы зачали. А это равняется казни. Никто бы не позволил ему появиться на свет: даже родись он, прирезали бы, не выходя из покоев. – Черты лица дико искажаются, линия губ ломается. Не просто слёзы: истерика. И так страшно и неприятно видеть её у вечно собранного Дино, что Мими невольно отшатывается. Хочет поддержать, да не может. Он продолжает: – Мать Ариадны знала, хотела спасти, а я, дурак, настоял. Испугался, понимаешь? Достал у повитухи зелье, но что-то пошло не так. Какой-то компонент не прижился и моя Ара истекла кровью при мне. В школе. Прямо в комнате. Закрывая глаза, под веками я вижу её испуганный взгляд и рот, застывший в немом крике. Но, Мими, я не мог помочь! Правда не мог! – От его слабости её начинает подташнивать. Хочется отвесить пощёчину, как это сделала Вики с ней самой пару часов назад. Он словно чувствует смену её настроения. Слёзы высыхают, а голос становится тихим и блеклым. В нём больше нет надлома. И жизни тоже нет: – Отец обезумел, когда узнал. Но спас меня, хотя я совсем этого не заслуживал. Он скрыл то, как она умерла. Я знал, что цена этого высока, но не думал, что настолько… Если бы только… Я бы сам покончил с собой. – Он дёргается и весь его вид свидетельствует о некоем осознании. – Прости меня за то, что узнала. И за это тоже прости. – Он наклоняется и целует её: без жадности, не торопясь, почти девственно, словно они у алтаря под взглядами сотни гостей, а не в старой палате, пропахшей чужой болью. Теперь и их тоже. Постепенно разум мутнеет и Мими ощущает покой, исходящий от его тела. Тёплые волны обволакивают и она падает на подушки, стараясь сфокусироваться хоть на чём-то, но последнее, что выхватывает взгляд – это пшеничное пятно его волос и угасающий шалфей. Очнувшись, девушка всё так же видит пшеницу. Она совместно с рубиновым пятном обрамляет его голову, неестественно выгнутую на камнях под окнами госпиталя. Среди сотни вопросов больше всего Мими мучает единственный: Облегчает ли исповедь последнее горе страждущих?