бе(з)ценный

в пустующих серых улицах надрывно кричат вороны, обыденно разгуливают по останкам брусчатки и костям. он бежит по зеленеющему камню, приближается ко мне, хватает за руки, пока со мной говорит картограф. я отвлекаюсь, прошу его отойти, хотя яркая улыбка всё равно растягивает мои губы. вокруг какой-то кисло-сладкий запах, от которого хочется наждачкой проехаться по носоглотке. вместо, я только прочищаю горло, прикрываясь марлевой тонкой тканью - нормальные стащили неизвестные. становится тяжело дышать везде, под любыми масками. воздух застревает в гортани, когда к кислоте добавляется металл. алый. разводами украшающий песок и острые камни. спотыкаюсь об один из них - и вижу три цветных рта над кем-то. один ахает, но и слова не произносит, когда другая вздрагивает, хватает обоих за локти, убегает за одну из заброшек. я смотрю в след гулям. даже каннибалы боятся. одиноко. я обхожу истерзанное тело, думаю о том, что следовало бы успеть к вечеру. иначе сынмин снова закатит истерику - чонина это пугает. но сынмин всё равно злится, даже когда я просто о нём вспоминаю. казалось, она чем взрослее становится, тем менее живого в ней. в тех приказах, что она отдаёт и выполняет, в руках, указывающих на неугодных, в глазах, считающих головы в ямах нет живого. а в ком есть? иногда, я думаю, что мои внутренности съели гули. будто их там и не было никогда - пустота. проведёшь рукой - насквозь. только вороны, стучащие своими клювами по брусчатке. в глазах пелена пыли, в горле слой кислоты выжигает кратеры. вечереет. солнце катится за горизонт, мажет по небу алым, с другой стороны - прозрачневеет. я смотрю на острый свет, тру глаза - стираю столетнюю пыль, и снова поднимаю к фиолетовому. жаль, чонин запропастился - ему ились нравятся картины затухающего. мира. людей. всего. поэтому, наверное, он остаётся со мной. выживает даже здесь - среди жёлтых озёр и оранжевого ветра. он сидит на террасе, разглядывая дневные облака. сосредоточенное лицо изучает, казалось, каждый сантиметр - я боялся потревожить. кто-то кричит, на что тот резко разворачивается, вытягивая себя раздумий, и убегает прочь, на ходу шуточно оправдываясь. я снова улыбаюсь. - в плавильню, - сынмин. - не распускай слюни. выполняй, - злится. отчитывает новую жертву собственного сознания - хёнджина. он кажется неплохим. в глазах ещё есть жизнь. избитая, загнанная под толстый шар земли. в руках, сжимающих чьи-то плечи, тоже есть. и в трясущихся ногах - борьба. что он вообще здесь забыл? я тоже когда-то таким есть. смотрю в спину уходящего, думаю о сынмине. та в свою очередь глядит на меня широко раскрытыми глазами: - ты опять? - не вовремя я заявился. - мы же обсуждали, что по вечерам ты только здесь. не рискуй своей жизнью и нервами других. она схватила их под локти, - послушай, - хотел ли я? - я ведь не ребёнок уже - при надобности смогу защитить себя. и они скрылись за бетонными завалами. сынмин стукает по столу рукой - какая-то девушка у входа вздрагивает. я, честно, не хотел её злить. ярость, словно у неё везде: в столе рядом с револьвером, под короткими ногтями, в походном рюкзаке вместе с консервами. куда бы она не полезла, посмотрела - повсюду. сколько бы кислорода сынмин не вдыхала - злость уже внутри лёгких и крови. её не выведешь. настолько засела за эти пять месяцев. а может и раньше? не сотвори себе кумира. она - моё проклятие на левом плече. выдыхает воздух, чтобы я вдохнул, будто яд. в кабинете вместо ковра - жёсткие доски, чтобы мы не забывали зачем; вместо карт - откровение, словно нас ещё есть кому спасти; вместо свежего воздуха - ель. какой-то ароматизатор, стянутый из ближайшего супермаркета. потому что дышать нечем. хёнджин возвращается в комнату с красными блестящими глазами - кислота или соль. он здесь точно лишний. хёнджин тоже своеобразное откровение. у него глаза опять на мокром месте - пропала дворняжка. он кидается на меня, слёзы текут с новой силой, пачкают рубашку. не помню её имя, чёрт. он глядит совсем измученно на меня, а потом с жалостью - на сынмин. хотя чего её жалеть? задумываться сил нет, внезапно хочется выпить содержащее коричневой бутылки. алкоголь здесь редкость - в основном остался только бе(з)ценный коньяк, чудом уцелевший в бочках. горько-сладкая жидкость течёт вниз, обжигает, но я словно оцепенел, продолжаю безостановочно вливать в себя, пока горло сжимается от боли. на правое плечо ложится хёнджинова рука; он напоминает чонина. иногда - галлюцинацию. словно вот он - совсем под рукой, однако руки - хрустальные, прозрачные. - поделишься? - будто пытается помочь. я с каким-то до сумасшествия счастливым лицом отдаю бутылку в чужие руки. его лицо на секунду тоже озаряет улыбка - неживая. не та. они все тут такие. коньяк остаётся на тумбе. ночь красивая. ужасно пугающая, с чужими криками в воздухе, но всё равно прекрасная. в мои ноги и ладони впивается черепица старого коттеджа, пока я разглядываю еле виднеющиеся звёзды. словно полупрозрачные. - с каждым днём светят всё менее ярко, - он присел рядом. продолжаю молчать, неба не видно. - я стал забывать твоё лицо, - честно признаюсь, не глядя. стыдно. - приходи чаще. у чонина всё такая же порванная рубашка (свитер?), которую я просил зашить уже давно, и несколько алых незаживающих царапин на лице (три? я думал две). - я долго здесь не задержусь, - невзначай, будто прогноз погоды. - почему? - внизу булькали чьи-то внутренности. казалось, мои, но мои были тут. перемолотые. - я свою миссию сделал, в общем-то, - смеётся в своей манере, словно этой улыбкой хочет спасти весь мир. или извиняется. это я должен. волки теней всё растут - не наши, мои. хочется выть вместе с ними. в горле так и свербит. а настоящий ли? да знаю я! знаю! он живой. хочется закричать. но приходится наклонить вперёд голову, затолкнуть жжение в лёгкие. в душу. чонин снова оставил за собой лишь. тёплые? черепицы и мои изуродованные. эмоции? я же не могу его винить. себя. сердце стучит, будто рука по дереву - мстительно. вместо, я кладу свою голову на покрытие крыши чужую грудь и мои глаза сами начинают размывать небо. по висках стекают несколько звёзд, а я затыкаю пасть голодным волкам и сынмин. вспоминаю, что её звали гонг. догорают последние жизни. - я что по-твоему идиотка?! - сынмин снова топталась по дереву, с готовностью напрыгнуть на хёнджина и разорвать ему глотку. не подаю виду, что каждое слово - маленькое землетрясение, я сижу на ободраном кресле и кручу собственные руки. - неужели ты думал, что никто не заметит? - в ответ на тихие попытки хёнджина говорить - звон наручников. - зачем вообще ты полез спасать этих ублюдков? они не люди, понимаешь, идиот, не люди! хёнджин дёрнулся и замер. его голова упала на грудь, он шумно вдохнул. моя диафрагма затряслась, а после будто сжалась. внутри - чёрная дыра. как же хочется дотян… слабак. пол вжимался в ноги. - а кто тогда человек?! - хёнджин наконец-то заговорил достаточно громко. - ты? - он поднял взгляд стеклянных уставших глаз, словно они - котлы, в которых плавились тысячи и тысячи невинных. они вопили в унисон с владельцем, нет. громче. я вжался в диван, покрываясь мелкой дрожью и капельками пота - руки стали свинцовыми. я должен а что ты можешь у него его глаза я не могу на это смотреть так закрой свои ты слабак не могу поднять ноги чанбин! ты не должен послушай тебе не стоит выходить простите ты ведь убил его да? слабак помоги мне где он? он мёртв чанбин хватит замолчи! ты убил его слабак ты не сможешь она подхватила их под локти сегодня уходим на юг я возьму его с собой и скрылась за бетонными завалами кого? слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак слабак в ушах зазвенело. что-то жидкое брызнуло мне на лицо. я дрожащей рукой провожу по щеке алый. везде алый. по моим пальцам стекает _. я смотрю перед собой. хёнджин. сердце проткнули алым полом рубашкой руками шеей мозгами. лёгкие наполняются железом. его глаза глаз смотрит на меня опятьопятьопять, испачканные несмотриблятьотвернись в _. дышать. не волнуйся. дыши. я тебя не оставлю. лгун. ты не виноват. лгун лгун лгун лгун лгун. не чувствую ног и рёбер. в руке что-то прохладное и тяжёлое как-то на автомате. сынмин развернулась, по губам вижу - она что-то кричит охранницам. справа мелькает что-то чёрное. он посмотрел на неё алый снова покрывает всё передо мной. с жалостью. больше я его не боюсь. воздух на улице совсем не пахнет. я вдыхаю полной грудью, гляжу на землю под собой. звон в ушах ещё не полностью ушёл - усилится, если оглянусь на бетонные здания и вечные болезненные стоны. я тоскливо смотрю вверх. там впереди ждёт тишина. небеса сгорают, будто вот-вот настанет армагеддон. и я стою перед этим алым пламенем, мои руки сливаются с облаками. пластиковая маска со стуком падает на песок.