Один из вечеров, которые Захарра запомнит на всю жизнь (AU)

      Захарра вошла в прихожую небольшой квартирки, находящейся недалеко от центра города. Расположение дома, в котором они с мамой, собственно, и жили, было очень удобным: рядом школы, сады, торговые центры, недалеко агенство, в котором и работала Тереза — писала разные портреты, пейзажи, натюрморты для богатых заказчиков. Конечно, почти половина заработанных денег уходило в компанию, но Терезу эта работа устраивала, как и зарплата. Жили они не бедно, пусть и не всё себе могли позволить, но ни на что не жаловались. Недавно решили откладывать на новую, более просторную квартиру. В общем, жили мирно, спокойно.       — Мама, я дома! — крикнула Захарра, снимая кроссовки и проходя внутрь квартиры.       — Заходи, ставь чайник, — послышалось откуда-то изнутри, скорее всего, из мастерской — там чаще всего проводила время старшая Драгоций.       Захарра повесила куртку и прошла на небольшую кухоньку. Небольшой квадратный столик со стульями на 4 человек, хотя жильцов было всего двое, газовая плита с духовкой, где обычно Захарра пекла свои любимые печеньки с шоколадом, белый холодильник с двумя внутренними полками и ящиком, дополнительным морозильным отделом, раковина — всё обустройство кухни. Захарра поставила чайник и пошла в комнату переодеваться в домашнюю простую футболку и шорты. Завязав волосы в лёгкий пучок, сделав чай, Захарра прихватила две кружки с горячим напитком и пачку печенья и пошла прямиком в мастерскую.       Там, как всегда, царил беспорядок или, иначе, творческий хаос. Повсюду были разбросаны неполучившиеся наброски, бумага, использованная как палитра. Тюбики с краской лежали на всех поверхностях, как и разного вида кисти, простые и цветные карандаши, пастельные мелки, ластики. На полу стояли баночки с краской или лаком, в тех или иных местах располагались мольберты с холстами или обычные листы бумаги. В воздухе чувствовался запах то ли лака, то ли акрила, то ли всего этого вместе. Захарра уже привыкла к этому необычному для многих аромату, если это можно было так назвать.       Тереза стояла около одного из мольбертов в таком образе, в котором помнила её Захарра всю жизнь: в джинсовом комбенизоне, заляпанном яркими красками и уже не отстирывающемся, синей футболке под ним и такого же цвета повязке на голову. Каштановые, цвета тёмного шоколада волосы, почти такие же, как у Захарры, как всегда завязаны в лёгкий, сделанный наспех пучок, из которого в разных местах выпущенны пряди. Это выглядело, хоть и небрежно, но достаточно мило и атмосферно для такого творческого человека, как Тереза. За ухом карандаш, в многочисленных пришитых карманах на комбенизоне разные тюбики, ластики — даже не удивительно. На лице — около вздёрнутого носа, на лбу — тоже были пятна краски, о которых Тереза даже не задумалась, настолько увлечённая рисованием. В одной руке — кисть, в этот раз тонкая, значит, прорисовывает мелкие детали, во второй — деревянная палитра, на которой синие, близкие к васильковому, цвета — для глаз или одежды, разных оттенков бежевого — скорее всего, для кожи, красные, кое-где бордовые — для губ.       Тереза, казалось, даже не заметила, что вошла Захарра. Она была слишком увлечена работой, это было видно по глазам. Младшая Драгоций иногда думала, что её маму нельзя отвлечь от рисования почти ничем, разве что рядом произойдёт взрыв или с грохотом выстрелят пушки.       — Я принесла чай, — сказала Захарра нарочно погромче, чтобы её мать, скорее всего, погружённая в свои мысли, связанные с рисунком, обратила на неё внимание. Небрежно скинув каким-то образом с тумбы тюбики с краской и другие вещи, Захарра поставила кружки с чаем и пачку печенья на этот воображаемый стол. Тереза положила на соседний с ней столик кисть и палитру, подошла к Захарре и, взяв горячий напиток, спросила:       — Как дела? Как в школе? — самые обыкновенные вопросы, что задают, пожалуй, все родители своим детям. Неудивительно.       — Всё отлично, сегодня опять физрука разыгрывали, — О, да, что-что, а это они любили. Их физрук обычно не ругал за такое, либо не догадывался, что делал это их класс, вот ребята и пользовались этим, устраивая Виталию Петровичу интересный, насыщенный год.       Обычно, инициатором этих самых розыгрышей была сама младшая Драгоций. В параллели, а то и во всей школе, Захарра была знаменита своими подколами над учителями, одноклассниками или другими учениками. Казалось, в этом ей не было равных. Она уже давно собрала свою «шайку», с которой и устраивала все эти смешные ситуации. Собственно, это и были единственные её друзья — никто, почему-то, не хотел общаться с этой местами черезчур оптимистичной девушкой. Пару раз её шайку вызывали к директору из-за их шуточек — слишком вредные учителя попадались, «никакого чувства юмора», — говорила Захарра.       — Захарра, сколько раз я тебе говорила — перестань терроризировать учителей, — серьёзно сказала Тереза, но её такая же оптимистичная сущность победила строгость, и женщина, улыбнувшись, потребовала подробности их розыгрыша. Захарра с энтузиазмом во всех красках описала матери и суть их розыгрыша, и реакцию физрука. — Вы его когда-нибудь доведёте, и он пожалуется на вас директору.       — Ну… Когда ещё это случится, — протянула Захарра. Тереза, как обычно, закатила глаза.       Две Драгоций ещё долго болтали о том, о сём. Захарра, допившая свой чай, подошла к холсту, на котором работала Тереза.       — Кого рисуешь? — спросила она, увидев портрет девушки с ярко-рыжими волосами, достаточно светлой кожей, мягкими чертами лица и васильковыми глазами.       — А… Дочь одного из заказчиков, — махнула рукой Тереза и подошла ближе к Захарре. — Кажется, Василиса зовут, дочь Огнева, бизнесмена. Ты должна была слышать, — Захарра усмехнулась и кивнула.       — Красиво получается… Платье осталось залить и прорисовать? — спросила Захарра.       — Да… Хочешь помочь? — Тереза, как всегда, знала, чем завлечь дочь.        Младшая Драгоций, помимо внешности и некоторых черт характера, переняла у матери любовь к рисованию и черчению. С самого детства Захарра интересовалась созданием картин — сначала просто наблюдала за работой матери, потом стала просить Терезу научить её рисовать. Помнится, старшая Драгоций сначала хотела привить Захарре любовь к какому-то другому искусству, но после смирилась и стала учить. Сейчас, в свои 15, Захарра рисовала почти также, как и Тереза, дополнительно ходила в художественную школу, в будущем собиралась также связать свою жизнь с изобразительным искусством.       Захарра, конечно, согласилась и сразу принялась за работу. Выдавив из нескольких тюбиков краску, Драгоций стала мешать её, пока не нашла идеальные, подходящие под цвет на фото, с которого рисовали картину, оттенки. Дальше, работа пошла быстрее — девушка стала наносить краску на холст. Захарра обожала этот процесс — нанося краску, она представляла ту самую девушку, Огневу, думала, как она бы могла позировать, сидя перед холстом, как бы поправляла выпавшие пряди, улыбалась художнице, смотрела вдаль, наблюдала за работой живописца. Иногда Драгоций казалось, что с момента начала рисования она будто погружалась в нереальный, невидимый другим мир, видела то, чего не замечали другие. Художник, по её мнению, обращая внимание на мелочи, может узнать о человеке больше, нежели узнает после разговора по душам. Этим и отличались творческие личности от обычных людей.       К Захарре подошла Тереза и посмотрела на получающуюся картину. Потом взяла руку младшей Драгоций, в которой она держала кисть для рисования, и стала плавно водить по картине, показывая, как будет лучше. Когда руку отпустили, Захарра повернулась к Терезе, чтобы что-то сказать, но случайно провела кистью по руке и немного комбенизону старшей Драгоций. Та посмотрела на себя, усмехнулась и, взяв кисть, лежащую на столике, окунула её в краску и провела кистью по футболке Захарры, а-ля месть тебе. Но карие глаза дочери уже загорелись странным огоньком, которые ничего хорошего не предвещал. Девушка набрала краску и стала разукрашивать комбенизон Терезы, а та — футболку Захарры. Попав по случайности по лицо младшей Драгоций, её мать получила порцию синей краски на щёки и лоб. Недовольно охнув, Тереза сама стала мазюкать по лицу дочери. Спустя десять минут, обе Драгоций были с ног до головы в краске и, возможно, продолжили бы разрисовывать друг друга, если бы не опомнилась Тереза. Она оглядела сначала себя, потом Захарру и комнату. Никакие портреты не были задеты. Женщина усмехнулась и предложила пойти переодеться и умыться. Захарра была не против, хотя и была немного огорчена тем, что веселье закончилось. Кто знает, когда они с мамой ещё так будут беситься...