Коммуны

      Она не сразу заметила, что бежит по абсолютно незнакомым, душным и давящим улицам. Когда она успела оказаться так далеко от приюта? Неужели снова порвала пространство и оказалась здесь?       Ноги постепенно замедлились. Она оглянулась на такие холодные, чуждые горы, высокие и очень узкие дома, будто вылепленные из грязи и глины и совершенно далекое, разорванное облаками небо. Это было так сильно не похоже на их низенькое залитое солнцем и простором поместье, что Суок впервые за долгое время почувствовала себя снова загнанной в лабиринт — в ловушку из человеческих жизней, для которых она всё ещё слишком мала, чтобы понимать, но на свою беду уже достаточна сознательна, чтобы видеть.       Пахло морем, вот только совершенно другим. Запах был сырой и давящий, припечатывающий к поверхностям, смешанный с гнилью и ароматом тухлого мяса.       Запоздало Суок подумала о том, почему разрыв пространства вынес её именно сюда. Обычно ткань мироздания рвалась и уносила её подальше от проблем, в тихие и относительно безопасные места, где можно было не думать ни о ребятах, ни о нянечках, закрыть глаза и долго-долго вглядываться в картины прошлого, скрупулёзно перенося каждый увиденный изгиб на бумагу старого альбома. Правда последняя полученная девочкой ручка была совершенно не удачной: слишком громоздкая для тонкого детского запястья она заставляла болеть пальцы, туго двигалась по бумаге и оставляла за собой глубокие борозды и чернильные разводы. Суок втайне раздумывала заменить её на более сподручный инструмент, но пока что не надумала ничего стоящего. Ей, пятилетней детдомовской девочке, было очень трудно доставать канцелярские принадлежности.       Узкая дорога свернула и вывела Суок к мосту, столь же узкому и пятнистому. Нога скользнула по вязкой, темной жиже, и девочка едва не увалилась ударившись о край. За мостом была бездна. Глубокая, темная бездна, и вода в самом низу.       «Нужно скорее возвращаться назад. Я не хочу тут оставаться. Здесь очень страшно», — она отшатнулась обратно к замызганной стене непомерно высокого здания, глядя на то, как белая ткань на подоле юбки нехотя впитывает мерзкую гнилостную субстанцию, окрашиваясь уродливым бурым пятном. Что-то внутри подсказывало, что оно не сойдет после обычной стирки.       Хочу обратно в приют, хочу обратно в приют, хочу обратно в приют.       Однако к неимоверному удивлению, обычно столь любезное и податливое пространство, раскрывающее свои недра с полу помысла детского подсознания, на сей раз осталось к своей протеже холодным и безразличным. Потертые стены подпирающих небо домов остались монолитными стражами реальности и бесконечными стражами лабиринта для заблудившегося в них ребёнка.       «Коммуны», — мелькнуло слово где-то на периферии сознания, и перед глазами отчетливо встала картина других, но столь же узких улочек и поспешно удаляющегося по ним светловолосого паренька.       Суок поморщилась — видение нашло худший момент для своего появления. Её альбом был слишком тяжел и объемен, чтобы записывать в него что-то на весу, а положить его здесь было просто негде. Однако не стоило и медлить — ведение начинало потихоньку блекнуть и грозилось совсем улетучиться из головы, не дав девочке выполнить свою непосредственную задачу — описание по шаговой хронологии.       Пришлось согнуться в три погибели, наплевав на уже и без того запачканную юбку и умещать огромный талмуд на коленях — за его целостность и чистоту Су беспокоилась едва ли не больше чем за существование вселенной.       Когда на страницах хронологии под жутко тяжелой и неудобной ручкой мальчик, некогда бывший Белой Пешкой, почти добрался до края коммун где-то недалеко послышались голоса. Очень тихие, но резкие и хриплые, как часто бывает у много работающих, пьющих и не очень правильных взрослых. Суок рассеянно моргнула и ведение исчезло, теперь уже навсегда провалившись в бездну лет. Новый звук прокатился средь зданий, отражаясь от них словно от пещер и спугивая нескольких разжиревших и ужасно недовольных ворон. Пара негромких хлопков, в тишине звучали словно удары в колокол. В воздухе повис ещё один тяжелый и удушливый аромат.       Сердце невольно пропустило несколько громких ударов.       Суок поспешно поднялась со своего сидячего места, с трудом заталкивая книгу обратно в свой рюкзачок, осторожно оглянулась и что есть мочи припустила к мосту. Она пока не знала ни этого запаха, ни этих звуков, но интуиция… а может шепчущие через подсознания из прошедших времен голоса, настоятельно советовали ей бежать. Бежать куда подальше и не оглядываться назад (ох, если бы кто-то знал, сколько раз в своей жизни Суок приходилось вот так вот бежать и как её откровенно достало это не прекращающееся ощущение побега). Белое, пусть и уже весьма замызганное платье, метнулось средь этих заплесневелых коммун.       Девочка пересекла мост на удивление быстро и уже готова была нырнуть в очередную узкую улочку, когда внезапно в нагнетающей тишине этого места рявкнуло:       — Стой.       Несколько мужчин, одетых так словно появились из фильма про космические приключения (Суок никогда не любила космос, ей куда больше нравились документальные фильмы) отделились от темноты проулка вязкими черными каплями. Сердце пропустило ещё несколько ударов. Девочка в панике обернулась и обнаружила ещё несколько человек по ту сторону моста.       — Назови свое имя, — глухой, картавый и похоже прокуренный голос звучал практически как пытка, а его хозяин уже протянул руку к ребёнку.       — Пожалуйста, не надо.       Суок никогда не боялась своей смерти. Она точно знала, когда она наступит, что ей будет предшествовать. Она знала, что умрет не здесь и не сегодня, поэтому не боялась. За себя.       Сердце стучало как бешенное. Его удары отдавались в уши и пальцы, заставляли дрожать колени и прерывисто дышать. Если они сделают еще пару шагов, то будет очень плохо. Если эти люди сделают ещё хоть пару шагов в её сторону, то лично познакомятся с аномалией её сердечного ритма. Если они сейчас не остановятся, то она снова будет убийцей.       Суок просто не умела бояться за себя. Всю свою жизнь, начиная от самоосознания она ждала своей смерти. Однако она всегда боялась за других. За то, что она может стать причиной их смерти…       — А-ну, отставить, — резко гаркнуло прямо над ухом, на мгновение оглушая. Голос был въедливый, визгливый и почему-то совершенно детский, — Вам какое задание было дано? А вы чем занимаетесь?       Кто-то с силой схватил её за руки и дернул туда, где по мироощущению располагался переулок. Сердце пропустило очередной удар… и внезапно затихло, пропуская тихие и редкие удары. Суок осторожно приоткрыла один глаз.       Средь темных коммун гордо возвышался блестящий серебряный шлем. Мотоциклетный. Его обладатель настойчиво тянул её за собой, увлекая подальше от моста. Он был закован в такой же темный, футуристичный костюм, однако росточком едва превышал саму Суок.       «Аркобалено», — раздалось где-то в голове, — «Черная фигура. Аркобалено».       Движение внезапно прекратилось, и детё едва по инерции не плюхнулась на землю.       — Тебе что, жить надоело? — аркобалено в мотоциклетном шлеме обернулся к ней, и Суок отчетливо различила на его груди фиолетовую пустышку. Ах, если бы ещё знать, что значат эти цвета! — А если бы меня там, не дай боже, не было? Они бы тебя пристрелили и даже бы не запомнили. Тебе что мозгов не хватает здесь не шататься?       Об аркобалено Суок знала немного и то, только из своих видений. Они были практически полной противоположностью Вайти — сильнейшие взрослые в телах детей, и вроде как теми, кто поддерживал этот мир со стороны Черного игрока.       Девочка склонила голову и осторожно, стараясь не выдать движение глаз, принялась осматривать аркобалено. Тот продолжал с упоением говорить, и кажется практически не обращал на неё внимания. На её взгляд, он не выглядел сильным, скорее уж смешным, но раз уж у него получилось схватить её за руку, когда… Внезапно в его голосе проскочили явные истеричные нотки, и Суок о чего-то поняла, что за неё переживали. Почему-то он сильно за неё переживал. Это было удивительно и странно. В последний раз за неё переживали так давно, что она уже отвыкла от подобной реакции окружающих.       — … В общем, благодари великого Черепа-саму за то, что спас твою жизнь, и быстро вали отсюда подальше, — закончил обладатель фиолетовой пустышки и скрестил руки на груди. Голова немного качнулась вправо, словно намекая, в каком направлении ей лучше валить.       Пускай он выглядел смешно и истерично, пускай был тем, кто располагался от неё на другой стороне мира, но он только что спас… спас её.       — Спасибо. Спасибо, Череп-сама, — слетело немного криво, неловко, видать из-за того, что Суок уже давно не говорила никому никаких слов, и некогда белый подол платья взметнулся подхватываемый воздухом от бега.       На сей раз пространство наконец-то смилостивилось над ней и уже буквально через пару шагов, мыски её туфелек облизнуло знакомое и до безумья голубое море.       Где-то на берегах Италии Аркобалено Облака, проводил глазами как-то слишком быстро исчезнувшую белую фигурку и глубоко в душе поставил себе большой плюс за спасение ещё такой чистой и невинной жизни.