***
До Москвы лететь два с хвостиком часа, но на экране мобильника меняются только минуты, как будто не было этой сраной тряски при взлете и посадке, и гаденько улыбающихся стюардесс. Почему нельзя так же отмотать все назад? Нора сосредоточенно хмурится и грызет ноготь, пытаясь компенсировать время без никотина. До посадки еще час, плюс полет. Спасибо, папаша, за отсутствие курилок в аэропортах! Она бесконечно обновляет инсту, но все спят, и в карусели бесконечных глупых сторис совсем нет новых. Заходит в Телеграмм и борется с невероятно сильным желанием выдернуть Аньку из заслуженного сна. Но ей тоже нелегко. У нее муж (ну и что, что бывший) сука последняя. А у Норы нет мужа, могла бы и радоваться. Но радоваться не выходит. Нет, конечно, она все еще трепыхается в попытках казаться такой же веселой и забавной, как несколько лет назад, но самой себе врать не получается.***
Нора плохо помнит последние часы перелета и трансфера, потому что ее собственный мозг мягко сходил с ума. Она провалилась в глубокий и спокойный сон как только голова коснулась подушки. Сейчас, среди накрахмаленных белых простыней отеля, ей немного спокойнее. Отступать некуда, позади Москва. Да и в конце концов, на старты она едет не потехи ради. Конечно, надеяться глупо, но все же шальная мыслишка, что при хорошем результате могут появиться хорошенькие дядечки с толстыми кошельками и вложиться в развитие неклассических дисциплин конного спорта в регионе, закрадывалась. Вот, недавно этот московский пижон Городецкий дочку в Лондон отправлял, рабочую, мать ее, выездку скакать. По телику рассказывали. Короче, выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня. У Норы было в запасе несколько пустых дней. Сегодня нужно было сгонять на стартовую конюшню, проведать Малыша, да и заняться бумажками. Ветеринарные справки, стартовые взносы и прочая, прочая, прочая. Бюрократия и скукотища. И эту бюрократию и скукотищу могли бы разбавить заботливо подкинутые матерью путеводители по столице Октавии, но Норе слишком тошно вылезать на белый свет. Она отворачивается от сияющего теплым светом окна, кутается в объемное одеяло, от которого несет чистотой. Нет сил ни на что. Нет сил встать. Нет сил позвонить Ане. Нет сил ехать к Малышу. Нет сил. Ей хочется заплакать, только слезы застревают где-то в горле, заставляя задыхаться от собственной немощности. Плачь, плачь, девочка.***
Ночной Вествуд совсем не похож на то, что предстает глазам жителей и гостей города днем. Бесчисленные огни домов, неоновые вывески, ослепляющий свет фар и шорох шин по асфальту. Нора с трудом нашла в себе силы выбраться из номера. Но увещевания Ани на том конце провода о том, что Норе срочно надо развлечься, отдохнуть, погулять или прибухнуть, в конце концов, все-таки оказались достаточно убедительны. Элеонора вытаскивает из неразобранных второй день чемоданов подобие нарядной одежды, черный, сияющий от тысяч стежков серебряных нитей короткий комбинезон. Он ей кажется слишком коротким снизу, потому что приоткрывает мягкие бедра, слишком откровенным из-за широкого запаха-декольте. Нора крутится около зеркала на туалетном столике, борясь с желанием забить на все, влезть в пижаму и проспать до самого утра стартов. Хмурится и на всякий случай мажет губы карминовой помадой. Может быть все не так уж и плохо. Шлет несерьезное селфи Аньке, а Анька шлет ей свое одобрение с другого конца мира. Мол, красотка, так держать, давай, очаруй там всех. Очаровывать Норе некого. Ей вообще теперь ужасно страшно. Когда последний раз ее неловкие попытки флирта выливались во что-то хорошее? Ах, да, никогда.***
Нора, конечно же, не знает местности, неловко ориентируясь в Google картах. Самые нарядные ее туфли беспощадно жмут, не давая девушке ни на секунду расслабиться. Ей все кажется, что каждый прохожий и проезжий смотрит на нее, усмехаясь про себя неуклюжести. Норе не нравится, когда вот так. Норе не нравится выходить за рамки того, что она считает комфортным. Она - улиточка, которой сложно показать свои глазки-усики на свет божий. Она мягкая и ранимая настолько, что даже притворно крепкая скорлупа легко крошится под человеческими пальцами. А улиточкам, знаете, не выдают компенсаций на починку ракушек. Как хотите, так и живите. Живите, делая вид, что вам и так классно, жаловаться сегодня не завезли. Жаловаться вообще не завозят никогда. И спасение утопающих - дело сугубо самих утопающих. Ветер приятно треплет полы легкого пальто и пахнет приближающимся летом. У входа в бар гундит веселая компания. Нора останавливается и закуривает, не решаясь зайти внутрь. Звякает колокольчик на двери бара, на улицу выходит девушка. Нора невольно задерживает взгляд на ее лице, и сердце вдруг ухает вниз. В нетвердом свете фонарей и окон она видит ее. Ее сжатые губы, прямой аристократичный нос и чуть прищуренные глаза. Настя! Но видение рассеивается, как только девушка заговаривает с Норой. Ее голос, совсем не такой, как у Галицкой, на пару тонов ниже, уютный и бархатистый, с приятной раскатистой “р”. Девушка просит сигарету, и Нора охотно протягивает пачку. — Я Марни, — представляется темноволосая, выпуская табачный дым. Норе начинает казаться, что Вествуд не так уж и плох.***
В какой-то момент Нора перестала считать деньги и количество выпитого. Марни заливисто смеялась над неловкими попытками Элеоноры шутить и искренне восхищалась, когда девушка вдруг обмолвилась о конюшне в далекой и холодной России. — Мне всегда нравились лошади, — Марни жестом подает знак бармену, — Но не срослось как-то. Стаканы снова полные. Нора неожиданно подмечает, что не может сфокусировать зрение, как бы не старалась. Алкоголь печет горло, делает руки и ноги тяжелыми, почти ватными, как у марионетки без ниточек. Она плохо контролирует ситуацию и отдается в настойчивые руки темноволосой Марни, которой градус только добавил немного смешинки. Она тащит Нору на улицу, курить, но не может устоять на месте и пританцовывает в такт громкой музыке. Марни улыбается, Марни смеется, Марни выхватывает едва зажженную сигарету прямо из губ Норы и затягивается сама, а потом заливисто хохочет. В голове почему-то всплывает интерьер гостинной Галицкой. Снова кажется, что она тут, совсем рядом, только руку протяни и поймаешь. Нора слушает свое собственное тяжелое, сбитое дыхание. Она не может оторвать взгляда от лица новой милой знакомой. Будто бы по чужому велению подходит ближе и ближе. Алкоголь (алкоголь ли?) печет где-то внизу живота, скручивая спазмом. Они, как подростки, долго целуются, скрывшись в темном переулке. Нора чувствует наглые руки Марни чуть ниже талии, и сама не остается в долгу, хватаясь за нее, как за спасительную соломинку. Прости меня, господи, ибо не ведаю, что творю. Все, что происходит дальше, похоже на запись с искаженной пленки. Они, схватившись за руки, почти бегут по темной тихой улице. Марни нетерпеливо хватает Нору за талию, пока та разбирается с замком двери в номер. Обувь и верхняя одежда остаются на пороге, от остального избавляются по мере поступления. То самое мягкое белое одеяло приятно холодит голую кожу спины, в то время как каждое прикосновение отдает раскаленным железом до сладкой, тягучей боли. Они знакомы от силы пару часов, но что-то делает их обеих сейчас настолько близкими, что страшно дышать. Это пожар, это колдовство, это ведьмина ночь.***
Такси везет ее подальше из города. Нора судорожно просит Аню найти ей рейс на завтрашнее утро. Ей не стоило приезжать сюда вообще. На коже все еще чувствуется ее запах, но сегодня Нору от него тошнит. От него или от количества выпитого? Она потеряла контроль над собой, хотя обещала, что больше никогда. Она обещала это себе каждую ночь и каждый день, просыпаясь, раздавая обед коням, залипая в свободное время в инстаграме. Норе стыдно признаваться Ане в том, как она провела вчерашнюю ночь. Марни оказалась слишком хорошей, предлагала встретится еще, клятвенно обещала получить визу и приехать в Кедровск, но страх парализовал каждую клеточку Норкиного тела. — Я не знаю, что на меня нашло, — полушепчет девушка в трубку, забыв, что водитель не знает ни капельки русского. — Она была такой милой, мы болтали, пили коктейли, а потом… — Норе не достает сил признаться. Даже самой себе. Она не может признаться даже на ушко Малышу, который всем своим видом говорит: расскажи мне о своей катастрофе. Он такой сладкий пряничный жеребчик, с точеными ножками и аккуратной полуарабской головой. У него глаза индийской священной коровы и длинные ресницы-опахала. Его цветастая шкура лоснится в свете, и он сам будто бы светится изнутри. В Малыше есть что-то такое, что заставляет в него влюбиться с первого взгляда. Но он тоже злостный манипулятор и задира. Нора невольно вспоминает рыжего Принца. Это было предназначение, не иначе. Ей было немногим больше двадцати, она только вернулась в Россию, после ареста Мэлоуна. Тогда даже фамилию менять было просто страшно, поэтому свой первый договор аренды в Кедровске Нора подписывала фамилией Томаса. Рыжий, похожий на бочку арабчик, вредный и упрямый, что стадо ослов, но так быстро пришедшийся Норе по душе. Она называла его медузинкой, динозавриком и пончиком, он послушно возил ее по манежу. Настя тогда решила организовать рейнинг в Гарибальди, конечно же, для Элеоноры, хотя в этом так и не призналась. Они взяли свое первое золото с рыжим. Конкуренция была так себе, приехало полтора инвалида с просторов СНГ, но Принц все равно показал себя старательным и умным. Он таким ведь и был до самого своего конца. Малыш тоже старательный и умный. Его мало заботят другие лошади, Нора, вьющаяся сейчас вокруг него кругами, тоже не очень-то заботит. У нее нет команды коноводов, которые соберут лошадку, а ты только сел и поехал. Она поочередно вооружается спреем-кондиционером и натуральной щеткой, расческой, влажной тряпочкой и детским жирным кремом для носа и копыт. Лошадь должна сиять, иначе какой это, вашу мать, вестерн? Давно подмечено, что американцы любят, когда все “слишком”. Слишком сияющие костюмы для шоуменшипа, слишком комично перекачанные лошади в халтере, слишком, слишком, слишком. Норе это больно бьет в глаза, но она старается все же соответствовать веяниям моды. Веяния моды говорят, что все должно быть с иголочки. Поэтому на спину чистого, как слеза младенца, жеребчика водружается плотный голубой пад, а за ним черное, крепко промасленное седло. Ему ужасно идет это сочетание цветов. Сама Элеонора тоже не отстает от своего напарника, надев в такой важный для их будущего день синюю льняную рубашку, крепкие джинсы и чапсы и черный стетсон. Ее лицо кажется белой гипсовой маской в тени широких полей шляпы. Ее самолюбие все еще тешит мысль о том, что у них с Малышом есть шанс привлечь внимание к своей персоне. Потому что Нора вдруг понимает: она не может просто сложить руки и продать их всех. Они же ее дети. Каждая любопытная морда, вне зависимости от размера, масти и возраста — ее семья. Семью не бросают.***
В предманежнике воздух густой от напряжения. Нора чувствует себя дико неуютно, когда неожиданно выцепляет из многоликой толпы несколько известных спортсменов. Она видела их улыбающиеся во все 32 рожи на новостных страничках, где в очередной раз расхваливалась их победа. С ней такое вряд ли случится. Она же просто русская заигравшаяся девочка. Малыш нетерпеливо перекатывает железо во рту, кося глазом в сторону одного из жеребцов. Он любит шутливые драки с Царьградом, и, конечно, хочет найти другу замену, пусть и временную. Но Нора строго одерживает его рукой. Он ей нужен сейчас здесь, а не где-то далеко, в облаках. Ей кивает стюард на воротах, и ведущий, не сбавляя скорости речи, объявляет их с Baby Dove дуэт. Нора тяжело толкает покатые бока ногой, поднимая жеребца в спокойный, размеренный джог. Им совсем некуда торопиться. Инстинктивно девушка придерживает жеребца рукой, проходя мимо стюарда. Пустынный Принц всегда их опасался. Пока ведущий расписывает в красках незаурядную родословную чалого Малыша, Нора встает между двумя центральными маркерами, лицом к судьям. Ее тело совсем зажато от непрекращающегося волнения и все, о чем сейчас можно думать — как бы не стартануть раньше времени. Вытянутая над шеей рука заметно подрагивает, и будто сквозь беруши, девушка слышит как приветственно взвыла толпа. Нора предвосхищает движение заскучавшего Малыша и очень четко и резко выталкивает его тело в хороший, размашистый галоп. Точеный жеребчик усердно выкидывает тонкие ноги в воздух, электрический свет выгодно играет на рельефе его мышц. В нем пышет энергия, сила, жизнь. Он проносится по круглой траектории и рвется бежать дальше, но всадница ловко ловит его в сети корпуса и железа. Малыш не может вырваться из этого плена и подбирается дугой, мягко и пружинисто переходя в спокойный, контролируемый лоуп. Еще один циркуль, намного меньше первого, заканчивается резкой остановкой. Толпа восхищенно вздыхает, Малыш носом зачем-то пытается боронить грунт, но Нора снова перебирает пальцами рычаг. После собранного галопа жеребец все еще в полном контакте, поэтому все, что нужно сделать — чуть свеситься налево и прожать внешней ногой. Малыш волчком крутится вокруг левой задней, а Норе лишь остается держаться зубами за воздух и ловить глазами яркие точки маркеров. Имея опорную стабильную точку намного проще вовремя остановиться. Толпа снова улюлюкает, и Норе даже начинает это надоедать. Они ведь делают это каждый раз, когда дяденька или тетенька на лошадке показывают прикольный элемент. Фу, какая пошлость. Малыш очень любит бегать. Он прекрасно знает от том, как хорош в движении, когда его грива развевается на встречном ветру. Он прекрасен и сейчас, в жарких софитах и резких вспышках профессиональных фотокамер. Нора в тайне надеется, что ее лицо не будет таким уж глупым на этих кадрах, но надежда умирает последней. Схема до чертиков простая и зеркальная, поэтому самый умный конь на свете услужливо предлагает хозяйке следующий элемент. Совсем как Принц. Сиди, катись и не шурши. Пожалуй, Малыш даже слишком старается, разворачивая свою невероятно сильную тушу вокруг одной ножки. Нору неожиданно начинает подташнивать. Будет смешно наблевать прямо на манеже, просто звезда дня. Жеребец вкапывается всеми четырьмя, ожидая команды. Нет, и правда, удивительно простая схема для такого серьезного соревнования, даже менки нет. Малыш любил менки всей душой. Дома он делал их так, что любая выездковая лошадь съела бы свои подковы, но, видимо, в этот раз мастерство он свое не проявит, потому что Нора, уже без всякого волнения (поздно пить Боржоми, так то), выталкивает его на галоп с левой ноги. Пожалуй, она добавила слишком много шпоры, потому что жеребчик, выпучив глаза от неожиданности, подпрыгивает на всех четырех ногах и припускается хорошим, сочным галопом. Рукой и весом девушка обманчиво ведет его на очередной циркуль, но вдруг резко выравнивается и отдает ему еще больше свободы. Baby Dove почти парит над грунтом, оставляя за собой лишь клубы песчаной пыли, пока его всадница цепким взглядом высматривает маркеры-разметку. Все под полнейшим, строжайшим контролем. Аккуратные маленькие уши жеребца постоянно слушают человека на спине, не позволяя даже отвлечься на неожиданные звуки. Под этим самым контролем Нора, проскочив середину, закрывает путь дальше бедрами и коленями и не дает коню никакого выбора, кроме как мгновенно послушаться команды и развернуться на 180 в почти кошачьем прыжке. Грация картошки, блин. Малыш снова набирает скорость, чувствуя, что ему совсем ничего не мешает. Нора все больше подается вперед, давая коню больше свободы толкаться задом. Она считает метры до противоположного центрального маркера, стараясь не думать об остановке. Потому что как только она о ней подумала, лишь немного подобрав руку, послушная лошадка эффектно приседает на задах, царапая песком ногавки, и по инерции перебирает передами. Норе приходится экстренно вжиматься в твердое седло, чтобы придать и без того эффектному действу еще большего шарма. Стетсон на голове опасно дергается, но все же остается на месте, в носу собирается поднявшаяся в воздух пыль. Толпа зрителей оглушительно ревет и гикает, щелчки затворов фотокамер мешаются с этими звуками, создавая адскую симфонию современного мира. “Хлеба и зрелищ,” — про себя улыбается Нора, поигрывая пальчиками на тяжелых кожаных поводьях. Подпотевший от усердия и жаркой, почти летней погоды Baby Dove натруженно сопит и снова округляется мостиком. Нора, простите уж, пятой точкой чувствует, как приподнимается его спина. Им осталось лишь осаживание, которое без труда приводится в действие простым алгоритмом “отсесть — набрать — двинуть”. Жеребец четко и быстро выстукивает каждый свой шаг, а Норе просто нужно считать, чтобы не словить штраф под конец хорошо откатанной схемы. Девушка старается не пережимать звонкие покатые бочка чалого, он выезжен на кончиках пальцев и остриях шпор. Удивительно славная лошадь. Он стоит, роняя пену на грунт, прядет ушами, никак не выбрав, на чем сконцентрировать внимание. Элеонора вдруг как будто оживает от какого-то эфемерного сна и тянется смахнуть липкие капельки пота со лба. Ведущий снова начинает о чем-то болтать в микрофон, а Нора, небрежно закинув оба повода на рожок седла, двигает Малыша в сторону ворот. Ну, вроде, вот и все. Приехали. Завтра у Норы самолет в Москву в 7:22, и она надеется забыть все, что тут было как страшный сон. Встречай, Родина, блудных детей.