Леди Эммануэль

Лучи заходящего солнца, просачиваясь через узкий зазор между штор в комнате Киришимы, высвечивают столб кружащих в воздухе пылинок. На столе в творческом беспорядке тетради с учебниками: матери Хироми сказал, что сегодня сэмпай зайдёт подтянуть по алгебре, когда та уходила в гости к подруге; сэмпаю соврал, что уже всё выучил и готов заняться чем-то более интересным. Киришима медленно расстёгивает пуговицы на рубашке Шуна, гладит по груди нежно, ластится как гребаный котёнок. Идзаки лежит, откинувшись на подушки, и думает, что кохай, судя по всему, задумал какую-то хрень. И его подозрения оправдываются быстрее, чем он толком успевает додумать мысль. - Сэмпай, а можно, сегодня я сверху? Шун ерошит укладку Хироми, похожую на иглы дикобраза, смотрит снисходительно. - Конечно... - наслаждается умоляющим выжидательным взглядом, - нет. Эх, был бы ты бабой, не задавал бы тупых вопросов. Киришима обиженно фыркает, поджимая губы, отстраняется и делает для себя организационные выводы. Совсем не те, что Идзаки предполагал очевидными. И вовсе не потому что Хироми не достаточно умён. Просто так ему больше нравится. *** Обрывки мыслей в голове Киришимы быстро становятся планом. Пусть не курительным, но весьма укурочным. Воплощение также не заставляет себя ждать. И вот, когда всё готово, Хироми вспотевшей от волнения ладонью берёт телефон. Дрожащими пальцами набирает номер, не внесённый в записную книжку ("Всё равно я больше первый ему никогда не позвоню"). Слушая гудки, успевает прикурить сигарету и глубоко затянуться - выровнять сбившееся дыхание. - Аллё. - Сэмпай, приходи ко мне сегодня вечером. - У меня уже другие планы. - Нахуй твои планы. Гэндзи с Сэридзавой нажрутся самостоятельно. А у меня есть кое-что значительно более интересное. - Что? - Сюрприз. - Если не скажешь, я не приду. - Если не придёшь, не узнаешь, что упустил. Хироми вешает трубку. Он не уверен, что рыбка попалась. Не уверен, что Идзаки предпочтёт его обществу королевской пары Судзурана. Не уверен, что Шун из упрямства его не проигнорит. Но он ждёт, провожает взглядом мучительно медленно ползущие стрелки часов, тихо бесится и прикуривает новую сигарету, едва затушив предыдущую. *** Звонок в домофон. Идзаки раздражённо думает: "Почему я постоянно ведусь на его провокации?" А Киришима не думает вообще. Последний раз затягивается, тушит окурок и несётся открывать дверь. На него обрушивается лавина сумбурных мыслей, как у ребёнка, к которому идёт Дед Мороз: коньки подарят, самокат, или, как в кризисный год, тупо одежду, которую родители и так купили бы? А он Дедушке сюрприз приготовил: стишок выучил и потренировался не наебнуться с табуретки. - Хироми, чёрт тебя подери, чего не встречаешь? - А сам заблудишься? - раздаётся провокационно из комнаты малолетки. - А по ебалу? - говорит Идзаки, разуваясь. Возможно, думает он, эта мечта педофила уже разделась и боится простыть. Идзаки уверен, что на больший сюрприз кохай не способен. Впрочем, и это уже выше ожидаемого. Ведь сидевшая в голове Шуна минутой ранее уверенность в том, что никакого сюрприза в природе не существует, не помешала ему бросить все планы и прийти. Ну, нарочито обиделся бы за нелепый развод, врезал слегка для профилактики, потом трахнул бы, а что ещё для счастья требуется? Только не спалить, что самому больше всех надо. - Не посмеешь, - истерически хохотнув, отвечает Хироми, пытаясь предугадать реакцию сэмпая на сюрприз. Его трясёт от волнения. "Не посмеет ли?" - скромно интересуется голос остатков здравомыслия, но из-за бурлящего в организме азарта он остаётся неуслышанным. - А с хуя ли?! - Идзаки проходит по коридору и открывает дверь в комнату кохая. - Ты же не ударишь... - в данной ситуации мозгу трудно найти в полной мере подходящее слово, и Киришима хватает первое наобум попавшееся, - девушку. Глаза Идзаки с трудом приспосабливаются к непривычному освещению. Красный платок, наброшенный на торшер, - и комната подростка выглядит как апартаменты в борделе. Обитательница этого самого борделя сидит на кровати, в парике а ля Мерлин Монро, невозможно длинных (накладных?) ресницах, алой помаде и чёрном кружевном пеньюаре. - Хироми, ну ты, блядь, пиздец! - Идзаки пытается сморгнуть эту картинку как долбанный глюк. Не выходит. Он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, но понимает, что становится ещё хуже – воздух, как в парфюмерной лавке, пропитан множеством ароматов, которые, не поддаваясь идентификации, кружат голову. Идзаки замечает зажжённые свечи на письменном столе и заторможено вспоминает, что ещё неделю назад там валялась гора тетрадей. - Выражайся яснее, нравится тебе или нет, - манерно растягивая гласные, улыбается Киришима. - Прибрался, вижу... Молодец. А уроки сделал? - цепляется за ускользающую реальность Шун. - Не задано, - машинальный ответ выбивает из образа порочной женщины, и Хироми торопится вернуться обратно. – Ты можешь хоть на вечер забыть про школу? Он подносит к накрашенным губам длинный тонкий мундштук, затягивается, выдыхает дым тонкой струйкой. - Сегодня зови меня леди Эммануэль. - Ёбаный стыд! - Идзаки закрывает лицо рукой, и всерьез думает вызвать скорую психиатрическую Киришиме. Да и себе заодно. Леди Эммануэль тушит сигарету, встаёт, медленно делая несколько шагов по комнате к своему гостю. В блядских босоножках на шпильках с непривычки довольно трудно. Хироми перехватывает запястье сэмпая, смотрит с интересом в охуевшие глаза, проводит языком по нервно дрогнувшим пальцам. Шун замечает на его едва заживших после драки руках ногти. Длинные, чуть заострённые, того же алого цвета, что и губы. - Чё это за хуйня? - Хуйня у тебя в штанах, - игриво отвечает леди и проводит рукой по его ширинке. - Ты же сам хотел, чтоб я бабой был. - Придурок, я ж гипотетически! – вот тут Идзаки наконец понимает, с чего мелкого так переклинило. - Гипотетически - это сферический конь в вакууме. Киришима смотрит вызывающе сверху вниз - на каблуках разница в росте становится ощутимее. - Ты выразился вполне конкретно. Чуть наклоняется, касается накрашенными губами губ Идзаки, облизывает, прикусывает, проникает в его рот языком. Шуну непривычно от вкуса помады, непривычно, что кохай внезапно выше сантиметров на десять, непривычно, что он леди Эммануэль, блядь. Но ему нравится, надо лишь не дать это просечь Киришиме. - Пойдём в кровать, я не могу стоять в этом, - оторвавшись от губ сэмпая, говорит Хироми и смотрит вниз, намекая на обувь. Поднимает взгляд, взмахивая ресницами, и Шуна накрывает волна возбуждения. Кохай тянет его за руку в нужном направлении, а достигнув цели, опрокидывает на спину и садится сверху. Забирается под футболку, легко проводит ногтями по коже - так, что у Идзаки бегут мурашки и волоски встают дыбом. Нагибается, целует живот, оставляя красные разводы помады. Поднимается выше, прикусывает сосок, дразнит языком. Идзаки стонет, гладит Хироми по спине, тискает упругую задницу и уже представляет, как привычно сладко в неё войдёт. Внезапно он обнаруживает, что под тонкой тканью не прощупываются трусы, но уже не удивляется, просто хочет оценить полностью свой сюрприз. Чуть отстраняет Киришиму, развязывает пояс, проводит руками по плечам, стаскивая пеньюар. На Эммануэли оказываются кружевные стринги, бабские. Возбуждённый член в них не помещается катастрофически – головка выглядывает из-под резинки, и ее хочется облизать, попробовать на вкус. Киришима ему отсасывал, а вот Идзаки не оказывал мелкому подобной любезности – не по статусу. Желание сводит с ума. Шун сейчас как оголённый провод, дотронешься – пизданёт. Он судорожно собирает остатки образа сурового сэмпая, смотрит в глаза Киришимы, в которых танцуют безуминки, и выдаёт: - А с хуя ли ты лифчик напялил? Тебе ж не на что… И получает удар в челюсть. Слышится хруст накладных ногтей – сломалась парочка. Хироми практически ложится на Идзаки, забираясь руками под подушку. Молниеносное движение – и на запястьях Шуна защёлкиваются наручники, нежно щекочущие кожу розовым мехом. - Игрушка из секс-шопа? Рвётся на раз, – Идзаки ухмыляется, дёргается, но чувствует через мех твёрдость металла. - Нихуя. Полицейские. Для тебя всё самое лучшее, сам обшивал, - придурок улыбается с гордостью, как невеста, впервые сварившая любимому мисо. - Хироми, я говорил уже, что ты ебанутый?! – Идзаки пытается скинуть с себя зарвавшегося кохая. - Попизди мне ещё, и кляп вставлю. Киришиме обидно. Обидно, что сэмпай стебётся. Погано, что из-за разницы в пару классов не воспринимает его в серьёз и вечно строит из себя пафосное хуй-знает-что. Идзаки смотрит на бёдра, обтянутые чулками с ажурной резинкой, и начинает чувствовать, что браслеты его слегка обламывают - не потрогать толком. Ему лишь удается провести кончиками пальцев по напряжённому животу. - Хороша сучечка! - Я предупреждал...а, - с ледяной злостью в голосе говорит Эммануэль, заранее зная, что Идзаки нарвётся. - А у тебя есть? - положение, в котором оказывается Шун, оставляет ему возможность забавляться только вербально. Ну, и опустить руки чуть ниже, сжать член ("Член Эммануэли - ёбаный стыд!") через кружево. - Купил или у мамки спёр? Я слышал, пожилые женщины любят разные извращения. Хироми бесится, откидывает руки сэмпая и заводит их ему за голову. - У меня есть кое-что получше. - Достаёт свой весомый аргумент из произведения текстильного искусства последней коллекции Виктория`с сикрет (не иначе как на пирожках сэкономил) и подносит к сомкнутым губам Шуна. - Открой рот. - Откушу нах... - когда член Хироми оказывается у него во рту, Идзаки понимает, что совершил стратегическую ошибку. Попытался сглотнуть - вышло, что только сильнее прижал к нёбу. Дёрнулся - поднялся губами по стволу. Солоноватый привкус на языке совсем не противный, как он предполагал ранее. "И почему я всегда отказывался его целовать после минета?" Гладкая головка, бархатистая кожица, рельеф венок, в которых бьётся пульс, а главное - Хироми всё делает сам, и Шун будто вообще не при делах. Поворачивает голову - уже не с целью отмазаться, а чтоб взять поудобнее - и думает, как же повезло ему с кохаем: игра в подчинение позволяет всасывать сильнее, ласкать языком, и вместе с тем оставаться в стороне от происходящего. Киришима дышит тяжело, стонет от удовольствия и, чувствуя, что сэмпаю нравится, пытается засадить ему по самые гланды. Возможность контроля будоражит сильнее, чем запрещённые вещества. На краю сознания теплится мысль, что если бы Идзаки сам не ловил сейчас кайф, то не помогли бы Хироми ни девичий наряд, ни наручники. Предугадывая приближение разрядки, толкается слишком глубоко. Сжимаясь в приступе то ли тошноты, то ли кашля, Шун стряхивает с себя кохая и оказывается сверху. - Ну что, доигрался? - целует жестко, покусывая губы, и жалеет, что Хироми не успел кончить. - Вот уж хрен! Сегодня я сверху, - отвечает Киришима, уворачиваясь от настойчивого рта. - Да неужели? А меня ты об этом спросил? Фактически сейчас сверху Идзаки, он снова держит привычную позицию. В скованных руках над белокурой головой Эммануэли нервно подрагивают мышцы. Да, ему только что внезапно понравилось, когда кохай делает с ним, что хочет. Что хочет Идзаки, естественно. Но позволить себя выебать в жопу он ещё морально не готов. Позволить Киришиме лишить себя анальной невинности - не готов тем более. Пускай не раз фантазировал об этом перед сном, по факту Хироми никогда никому еще не вставлял, и отдаться ему - тупо сцыкотно. - Сам же сказал, что бабе можно без вопросов, - уверенно отвечает Хироми. Шун смотрит в его широко распахнутые глаза, полные решимости. Не впервой он видит такой взгляд и думает, что кохай сейчас, как обычно, сдуется. Выбирает, что лучше сказать: напомнить, что этот сраный маскарад ни разу не делает Киришиму бабой, или нелестно отозваться о его умственных способностях, разъяснить, где и что тот понял не так, подкрепляя информацию ударом в челюсть. Двумя руками – спасибо браслетам. Но завершить мыслительный процесс, который тянется слишком долго из-за тягуче-сладкой атмосферы интерьера, так и не получается. Хироми-Эммануэль юрко выскальзывает из-под Идзаки и поступательным движением под зад пристраивает сэмпая лицом в подушку. Тот приподнимается на локтях, оборачиваясь в сторону своей недобабы. - Ну, нихуя охуел! - Молчать, бояться, - угрожающе нежно отвечает Эммануэль. Одной рукой возвращает анфас Шуна в то место, от которого тот имел неосторожность оторваться, другой расстёгивает ширинку и снимает штаны вместе с бельём, неосторожно задевая кожу обломанными акриловыми ногтями. "Как пенопластом по стеклу, - думает Идзаки, - ещё раз так сделает - поднимусь, и он будет сломанными руками собирать выбитые зубы. - Рука Киришимы оглаживает обнажённые бёдра, скользит по промежности, сжимает мошонку. - О, да, детка, сделай так ещё раз!" «Детка» отпускает руку с затылка сэмпая - знает, что тот уже не денется никуда. Приподнимает за бедра, наслаждается видом считанные секунды, пока Шун не опомнился, целует бледную ягодицу. Целует вдумчиво, самозабвенно вгрызаясь зубами, как старшеклассница, репетирующая первый поцелуй на помидорке. Идзаки уже рад этой чёртовой подушке, которая так прекрасно (но только по его мнению) глушит стоны. Подаётся навстречу настойчивому рту. Киришима отмечает в уме галочкой пункт сексуальных фантазий "Покусать сэмпая", движется выше, вычерчивая влажные узоры языком на напряженной спине. Попав на линию позвоночника, движется обратно по прямой. Когда язык Хироми встречает копчик Шуна на своём пути, сэмпай вздрагивает. Когда Хироми обводит задний проход, задевая жёсткие волоски, Шун думает, чего он хочет больше: сдохнуть самому, убить Хироми или досмотреть это кино в формате 5D до конца. - Сэмпай, ты всё ещё не хочешь признать, что сам хочешь этого? - Совсем ебнулся? Конечно, не хочу! "Блядь, Хироми, сука, заткнись и продолжай!" - Точно-точно не хочешь? Вообще ни разу? – Киришима нежно гладит по бёдрам, чувствует, как по пальцам электрическим током струится желание. - Придурок, неужели не ясно, что нет? - Идзаки зло шипит в подушку. - А чего же ты тогда хочешь... в такой позе? - проводит ногтями уже скорее больно, чем приятно. - Расслабляющий массаж, бля! - Шун пытается сменить лечь по-другому, но рука Хироми возвращается на его затылок. Секунды ожидания как сливочная тянучка - обрываются, прилипнув к коже тонким сладким кончиком. И кончиков таких семь - семь тонких кожаных ремешков бутафорской плети. Скользят осторожно по спине. Знакомятся. Первый удар выходит смазанным. Идзаки вздрагивает скорее от неожиданности, чем от других ощущений. Дальше у Хироми получается лучше - на коже остаются розовые следы, и приходится уткнуться сильнее в подушку, чтобы не издать ни звука. Киришима входит в азарт, кажется, ещё чуть-чуть и он добьётся - в прямом смысле слова - хоть какой-то реакции. А Идзаки привыкает к ритму, к ощущениям: прохладное движение воздуха, когда плеть на подлёте, обжигающая волна, когда она касается кожи. Для генерала армии Гэндзи, закалённого в многочисленных драках, это детский утренник. По десятибалльной шкале на пятёрочку. С минусом. Хироми видит, как плечи сэмпая начинают подрагивать, и останавливается. Он понимает, что Идзаки ржёт. К горлу подступает горечь. Он перехватывает плеть за кожаные хвосты, с размаху лупит ручкой пару раз (вот это, кстати, действительно больно) и отшвыривает девайс в тёмный угол. Поднимается с кровати, жадно закуривает, забив на длинный мундштук - деталь сегодняшнего образа. И садится в крутящееся кресло возле письменного стола. Идзаки поворачивается на бок, потягивается скованными руками. - И что это было, бля? Плеть "Менянебейка" из секс-шопа в торговом центре на втором этаже? Как мило с твоей стороны. - Сэмпай... - говорить трудно, обида душит. Обида на Шуна, на себя, на ситуацию. - Дашь? - Нет. - Уходи. - Отводит взгляд и впяливается в одну точку, где-то в воздухе, на полпути до тёмного угла. - Что? - Съебись отсюда нахрен. - Руки дрожат так, что попасть зажатой между пальцами сигаретой в рот уже проблема. - Ты серьёзно? - Идзаки медленно понимает, что игра закончилась. Сразу становится как-то пусто. И холодно. - Более чем. В комнате повисает гнетущая напряжённая тишина. Белые струйки дыма танцуют в красноватом свете. Огонёк одной из свеч тонет в расплавленном воске. - Да, - глухо и едва слышно произносит Идзаки. - Что "да"? - равнодушно спрашивает Хироми. Ему уже всё равно. - Дам,- почти без звука, одними губами. - Прости, не расслышал. - Ёперный театр, Хироми! Можешь трахнуть меня, если тебе так надо. Иди сюда. - Зови меня... - он флегматично тушит одну сигарету и прикуривает следующую. - Да помню, леди Эммануэль. Харэ курить и пиздуй ко мне. - Идзаки уже перешёл главный барьер и теперь собирает остатки самообладания, чтобы самому не встать и не подойти. - У меня упал, - всё так же пялясь в пустоту, сообщает Киришима. - Я подниму, - Шун смотрит умоляюще. Но что толку. - Подожди, мне надо подумать, – мелкий, роняя пепел на ковёр, выходит из комнаты. "Вот ведь уёбок!" - думает Идзаки и ждёт. Поджимает пальцы замёрзших ног, не в силах даже забраться под одеяло. Почему Киришима так делает, за что? Шун чувствует себя мухой с оторванными крылышками, которая ещё минуту назад летала как хотела, хитро потирала лапкой о лапку, а сейчас беспомощно жужжит на полу. Киришима прислоняется спиной к стене и сползает вниз. "Ну и мудак же он!" - думает Хироми. "И ещё говорит, что я пиздец, а сам-то...". Вымотал так, что Киришима чувствует, будто у него не осталось ни одной живой нервной клетки. Огонёк сигареты гаснет, дойдя до фильтра. И можно радоваться, что добился своего, но в глубине души почему-то херово. Хироми поднимается, выкидывает занявшийся фильтр, идёт в сортир, потом моет руки и постепенно приходит в себя. Мысль "Сэмпай даст!" всё более отчётливо и ярко горит в сознании. Он споласкивает лицо холодной водой, но когда ощущает ладонями накладные ресницы, понимает, что это была плохой идеей. Старательно вытирает подтёки туши мамкиным средством, чтоб сэмпай ничего лишнего не подумал, и возвращается в комнату. Ложится напротив, заглядывает в глаза Идзаки и неожиданно для себя видит в них боль. "Неужели он что-то чувствует?!" - совершает для себя открытие Хироми. Ему становится одновременно и хорошо, и плохо, и ещё хуй знает как. Он почти нежно приобнимает Шуна за плечи. - Не передумал? Идзаки хочет показать характер, сказать: "Передумал", встать, одеться и уйти. Кохай месяц-другой помучается, побесится, а потом сам придёт. Или найдет кого-нибудь другого. - Нет. Киришима обнимает крепче - теперь уже не отпустит. Покрывает поцелуями лицо сэмпая и чувствует, что счастлив. Гладит по спине, ощущая слабые следы плети. - Больно? - Нет. - Холодно? - Да. Идзаки представляет продолжение голосом порно-стара: "Согрей меня, детка." И улыбается сам себе. - Хватит ржать надо мной! Шун понимает, что этому придурку хрен что объяснишь, и целует, глубоко проникая языком в рот кохая, чтоб тому точно не пришло в голову ещё хоть что-либо говорить. Опускает руки к его члену. Поглаживает, сжимает, чувствует, как он начинает твердеть. Хироми сам уже толкается навстречу и стонет, не прерывая поцелуй. Идзаки отрывается от мягких губ с привкусом табака - от красной помады давно и следа не осталось. - Готов? - Да, а ты? - А ты меня подготовил? - Шуну становится не по себе - неужто кохай решил без смазки?! - Я имел в виду моральную готовность, - фыркает Хироми. - Давай уже. В смысле, бери. Бля... Ну, ты понял. Киришима размыкает объятья, чтобы добраться до нижнего ящика стола, где в глубине лежит тюбик смазки. Выдавливает немного на пальцы. Идзаки занимает успевшую стать сегодня привычной позицию лицом в подушку и пытается расслабиться, успокаивая себя тем, что сам-то кохая не раз трахал, и ничего, тот жив остался, значит и с ним ничего смертельного не случится. Чувствует прикосновение прохладной субстанции к анусу. - Сэмпай... - взволнованный голос Хироми снова заставляет все мышцы сжаться, - у меня ногти, может, ты сам? "Невъебический идиот! - думает Идзаки об Эммануэли. - Тупая блондинка! - вспоминает, что сам в некоторой мере тоже. - Слава ками, ногтями не полез, какой же он у меня умничка". - Давай сюда, - Шун опускает руки под собственным животом, приподнимает бедра, просовывая ладони между них. Чувствует, как туда ложится тюбик. - Идиот, выдави. - Хироми в эйфорическом возбуждении проглатывает "идиота" и следует указаниям. - Теперь отвернись. - Что?! - Ни хуя! Отвернись, говорю. Я в дурацком положении, не находишь? Хироми находит. И тотчас же отворачивается, чтобы опустить голову и чуть обернуться через плечо. От открывшейся картины он забывает, как дышать. А Идзаки уже вытирает руки о наволочку. - Хуй намазать не забудь. Киришима приходит в себя, намазывает, пристраивается сзади. Проводит членом между ягодиц, замечает, что от ручки плети уже наливаются синяки. "Сам виноват, нехрен быть такой задницей". Прижимается головкой к входу. Проталкивается медленно. Всё оказывается не так легко, как он себе представлял. Но внутри сэмпая охуенно. Идзаки глухо стонет сквозь зубы. Боль кажется невыносимой, хочется сжаться сильнее. А когда Хироми замирает внутри - вообще пиздец. - Двигайся, бля. Киришима придерживает Шуна за бедра, продвигается ещё немного вперёд и чуть возвращается назад, чтобы толкнуться ещё сильнее. "Чуть" оказывается слишком, и член выскальзывает. Новое проникновение оказывается менее болезненным, но более неприятным. Смазки снаружи больше, чем внутри. И, всё равно, получается проникнуть глубже. Идзаки прикусывает край подушки, и до слуха Хироми доносится сдавленное мычание. Он торопится отодвинуться для следующего толчка, но снова выскальзывает. - Хироми... – Шун дышит тяжело и сбивчиво, - ещё раз вот так сделаешь, и я тебе голову откручу, в жопу вставлю и скажу, что так было. Киришима знает, что сэмпай это может. Выдавливает немного смазки на ладонь, проводит по своему члену. Задница Идзаки выглядит очень соблазнительно, но Хироми больше бы хотелось видеть его глаза, губы, эмоции на лице. - Сэмпай... - М? - Перевернись. - Нахуя? - Ну... когда я снизу, мне так больше нравится, - Хироми говорит чистую правду, а про глаза сэмпаю знать совсем не обязательно. Шун переворачивается, Хироми наклоняется к нему, целует нежно припухшие губы, утыкается носом в шею, входит. Так оказывается удобнее - выскользнуть сложней. Двигается осторожно. Член сэмпая трётся об его живот. Идзаки стонет сдавленно, и Киришима приподнимается на локтях. Глаза Шуна зажмурены, нижняя губа закушена - он пытается скрыть чувства даже лицом к лицу. Но подаётся навстречу, обхватывает ногами спину Хироми. - Идзаки-сан... - Чёбля? - сэмпай открывает глаза и смотрит на Хироми, и мальчишка кончает в пару толчков. - Я... люблю тебя. "И я тебя тоже", - думает Идзаки, но молчит. По его мнению, это должно быть и так ясно. Отдышавшись, Киришима спускается влажной дорожкой поцелуев к члену Шуна, обхватывает губами головку, ласкает языком. Всасывает. И думает, что идея с наручниками - это круто, он ненавидит, когда сэмпай кладёт ему руку на макушку и надавливает. Хироми сосёт старательно. Горячая сперма бьёт в горло. Он сглатывает, довольно облизывается и устраивается на животе Идзаки, обняв его за талию. - Хироми, блядь, хоть бы одеялом укрыл... - бурчит Шун скорее для порядка - и так жарко – и засыпает. Сквозь шторы пробиваются первые лучи рассвета. *** Щелчок замка Хироми слышит сквозь сон. Мать входит тихо - знает, что любимое чадо собиралось заниматься алгеброй с сэмпаем и сейчас, наверное, спит и видит теорему Виета и квадратные многочлены. То, что сынуля видит член один-единственный и совсем не квадратный, она пока и не подозревает. Заходит в ванную и понимает, что кто-то воспользовался её косметичкой. "Не иначе как девушка появилась!" - с гордостью думает она. Моет руки и идёт в свою комнату. На перевёрнутой трёхлитровой банке не оказывается её праздничного парика, и женщину начинают одолевать странные чувства. Раздевается, открывает шкаф, чтоб халат взять. Под домашним, розовым и махровым, должен висеть её пеньюар, который она надевает, когда Хироми уезжает на каникулы, и в гости к ней приходит... Женщина отгоняет сладкие воспоминания и решительно толкает дверь в комнату сына. Застывая, видит картину: любимое единственное дитя, голое, спит в обнимку со старшим товарищем, тоже голым, а вокруг пиздец: всюду разбросаны её вещи, торшер включен, любимый красный платок пошёл сверху пропалинами, на полу плеть, любрикант... - Хироми, - произносит она дрожащим голосом. - М-м-м... - Хироми, что тут произошло?! - Мам, ещё пять минут... Идзаки просыпается и судорожно прикрывает скованными руками хозяйство, спихивая с себя кохая. - Сыночка, этот извращенец тебя снасильничал?! - Нет, мам, это я его... - Хироми, не надо его выгораживать, я сейчас полицию вызову! Киришима понимает, что дело обрело серьёзный оборот, окончательно слезает с сэмпая и садится на кровати. - Мам, не надо полицию, это действительно я... - Не смей лгать матери! - она сдёргивает свой платок с торшера. - Убирайся отсюда, поганый извращенец! - обращается она уже к Идзаки и пытается отлупить его изделием японской лёгкой промышленности, но достаётся обоим. Идзаки скатывается с кровати и пытается забиться под неё. - Хироми, извини, может, я сейчас не в тему скажу, но где ключ от наручников? Киришима шарит под подушкой. Под другой. И не находит. - Мам, у нас проблема. Я... - "проебал", - посеял ключ от наручников. - Ничего, сейчас найдём. Они перетряхивают кровать, обшаривают комнату. Тем временем Идзаки натягивает трусы и джинсы. Ключ обнаруживается, как ни странно, под подушкой, с которой начинались поиски. Идзаки одевается до конца и уходит, несмотря на приглашение матери кохая остаться на завтрак. *** Розовые обои с Барби, розовые занавесочки с рюшами, розовое постельное бельё на кровати. И среди этой красоты Идзаки и Киришима лежат в обнимку. - Сэмпай, никогда бы не подумал, что у тебя так... - Хироми, я предупреждал, чтобы ты не комментировал? - Да. - Я предупреждал, что если ты пискнешь об этом хоть одной живой душе, закопаю под асфальт? - Да. - Так с хуя ли начинаешь? - Не начинаю я ничего. Клёво у тебя тут. - Киришима уже придумывает, как бы подрисовать куколкам на стенах усы, повесить постеры Раммштайна и остаться в живых. Ластится как котёнок. - Сэмпай, можно сегодня я сверху? - Нельзя. - А если я переоденусь в леди Эммануэль? - Хуй с тобой, можно. Только никаких больше "лядей".