Тешься, дитя моё

— И вновь ты молчишь, Матушка. Анголим нервно вышагивает туда-сюда у статуи Пожилой Счастливой Леди. Вот уже несколько дней он приходит, дабы услышать её вкрадчивый шёпот. Но в ответ — молчание. Тяжёлое. Гнетущее. Пугающее. — Наверное, просто в последнее время никто не совершает таинства, да? — смеётся нервно, смотрит на резные губы статуи так, словно ждёт, что они зашевелятся в такт словам Нечестивой Матроны. Он хочет надеяться, что вскоре услышит её снова, но... Тишина. Анголим не верит. Отрицает. Мечется между ненавистью то к Матери, то к себе, то едва не срывается на проклятья, то в смиренном покаянии просит намекнуть хотя бы одним словом, где он ошибся. Внезапно его осеняет мысль. Может, дело в предателе, о котором с недавних пор то и дело ходят слухи среди членов Братства? Может, Она оттого и молчит, что знает об этом проклятом волке в овечьей шкуре? Но кто же это? Почему ты не скажешь, Матушка? Молчишь ли ты оттого, что считаешь, что мы должны сами найти изменника — или же враг настолько силён, что его боишься даже ты? — Всё в порядке? — слышится из-за спины низкий, глубокий голос. Люсьен стоит тенью столь чёрной, что не видно даже глаз. Несмотря на это, Анголим чувствует на себе его взгляд — внимательный, пристальный — и поневоле ощущает, как становится холодно. Он не совсем понимает, дело в вечерней прохладе, опустившейся на Бравил, или в том, что он слишком нервничает, но избавиться от этого чувства никак не выходит. — О, да, всё хорошо, я просто немного мёрзну сегодня, — Анголим изо всех сил старается делать вид, что ничего не случилось. И, кажется, ему это пока даже удаётся. Или же Люсьен притворяется куда лучше него. Во имя Ситиса, как много ты слышал?.. — Ты хотел меня видеть, Анголим, — Люсьен закладывает руки за спину, отчего начинает казаться ещё выше, чем он есть на самом деле. — Да, я тебя ждал, Спикер. — Тот ещё раз оглядывается на статую, надеясь, что хотя бы сейчас, во время их разговора, снова услышит долгожданный шёпот из Пустоты. — Есть важное поручение. Тебе ведь уже известно о том, что в наших рядах завелась крыса? Капюшон Лашанса едва заметно колышется от лёгкого кивка: так уж повелось, что Люсьен всегда предпочитает молчание словам. И если обычно Анголим рад его неразговорчивости, то сейчас отсутствие каких-либо слов только ещё больше усиливает тревогу и паранойю. — Слышащий, который глух к своим братьям и сёстрам, — раздаётся вкрадчивый женский голос. — Какое жалкое зрелище. Голос сей, однако, слышит не Анголим. Леденящим эхом шёпот звучит в голове у Люсьена, застигая его врасплох настолько неожиданно, что он даже чертыхается, в непонимании сверля взглядом Слышащего, который... больше не слышит? — Так вот, — продолжает Анголим, так и стоя к нему спиной, — раз уж расследование не дало никаких плодов, я приказываю тебе провести обряд Очищения в Чейдинхоле. — Анголим более не властен над тобой, моё дитя, — вновь звучит тягучий сладостный голос. — Он слишком беспечен. Имена тех, кто когда-либо совершал таинство, ускользают из его памяти в ту же секунду, как он передаёт их Чёрной Длани. Люсьен не шевелится — внимает шёпоту той, что отреклась от его тёмного брата. — Его легкомысленное желание побыстрее отделаться от проблемы не решит её, а лишь приведёт вас к гибели. Вы — мои дети. Тёмное Братство, у истоков которого стояла я долгие годы назад — моё дитя. И дабы защитить его и всех вас, отныне я лишаю Анголима звания Слышащего и дарую его тебе. — Слова тянутся патокой, словно Нечестивая Матрона смакует их. — Тебе, что родился с Пустотой в сердце и с юных лет вершит тёмное милосердие во славу Отца Ужаса. Тебе, Люсьен Лашанс. — Ну, и чего ты стоишь столбом? — Анголим смотрит на него раздражённо: молчание Люсьена выводит его из себя едва ли не больше, чем молчание Матери Ночи. — Я отдал приказ. Иди. — Назови ему связующие слова, дитя моё, — велит голос. — Тьма... — ...наступает со смертью тишины, — почти синхронно с шёпотом Матери называет Лашанс заветную фразу. Анголим чувствует его тяжёлый взгляд и в ужасе пятится назад. Счастливая Пожилая Леди нависает над ним насмешливой тенью, и он понимает, что больше никогда её не услышит. Разум тут же начинает метаться в мыслях, которые обрушиваются на него необузданным потоком. Анголим знает наверняка: изгонять его не станут, ибо единственным способом покинуть Тёмное Братство является смерть. Что, страшно тебе теперь, Анголим? Других на смерть обрекать легко — а что насчёт своей собственной? Позор тебе, Слышащий. Пустота смеётся над твоей трусостью. — И как давно Мать Ночи перестала с тобой разговаривать, а? — хмурится Люсьен, неумолимо приближаясь к уже-не-Слышащему. — Как долго ты лжёшь нам, что всё в порядке? — Я... Я думал, что просто никто не совершал никаких таинств, — спутанно оправдывается тот, но тут же ловит себя на мысли, что отговорка звучит уж совсем по-детски. — Или что Мать Ночи замолчала из-за предателя в наших рядах. Она ведь говорит... говорила со мной только тогда, когда появлялись новые контракты. Я честно не знал, Люсьен! — Тупица, — рычит Лашанс, чувствуя, как в нём вскипает гнев. — Ты хоть пытался что-то выяснить о предателе? Было ли вообще это расследование, о котором ты столько говорил? Ты вообще, Ситис тебя побери, понимаешь, к чему могли привести твои поступки?! Он останавливается в двух шагах от Анголима, смотрит прямо ему в глаза и, кажется, даже не моргает. Тот молчит — вжимается, побледнев, в пьедестал статуи так отчаянно, словно надеется слиться воедино с холодным мрамором, лишь бы Люсьен не видел его ужас и стыд. Наверное, его судьба прямо сейчас здесь и решится — прямо у ног Нечестивой Матроны, что так безжалостно лишила его возможности слышать её шёпот. Воистину, какая же ирония. Однако Люсьен вдруг разворачивается и уходит. — Я созываю Чёрную Длань на собрание, — слышит Анголим напоследок. — Там и решим, что с тобой делать. Тот сникает окончательно, прекрасно зная, что его ждёт. Слова Люсьена означают лишь то, что он проживёт на пару дней дольше. Лашанс почти мгновенно исчезает под чарами невидимости и больше не оборачивается. Анголима ему не жаль — слишком уж долго тот пребывал в блаженной беспечности, не замечая врага прямо под носом. Нечестивая Матрона не стала бы предотвращать Очищение просто так. Значит, предатель не там. Не в Убежище. Люсьен, в общем-то, даже не подвергает это сомнению: он знает историю каждого из тех, кто живёт в Чейдинхоле, и знает, что ни у кого из них нет причин для столь гнусной измены. Мать велела собрать ему Чёрную Длань в её крипте, и это означает, что скоро все маски будут сорваны. А пока — к Семье, которую Она ему доверила защищать. Тенегрив, ритмично цокая копытами, мчится по ночным дорогам, словно выпущенная из лука стрела. Всю дорогу до Чейдинхола Люсьен ловит себя на том, что у него дрожат руки; и хотя обычно ему не бывает страшно, от одной мысли о том, какая катастрофа могла бы произойти, не заговори с ним Матрона, сердце сдавливает до удушающей боли. Ничего, думает он. С ними всё будет хорошо. Голос Матери Ночи всё ещё звучит в воспоминаниях, придавая уверенность в своих силах. Люсьен благодарен ей как никогда: в миг, когда могло случиться непоправимое, она явилась и пресекла чужое безрассудство. Она — Мать в гораздо более широком понимании этого слова, и Люсьену повезло убедиться в этом лично. Всё будет хорошо. Когда Люсьен оказывается в Убежище, то первым делом обходит каждый уголок, жаждя увидеть лицо каждого из своих тёмных братьев и сестёр — несмотря на то, что Очищению не бывать, он хочет знать, что все действительно живы. Что все кровавые картинки, которые рисовал ошеломлённый разум по дороге сюда — лишь болезненное наваждение. Очива и Тейнава сидят в трапезной и обмениваются шутками за ужином. При виде Лашанса они улыбаются — настолько, насколько вообще аргониане могут улыбаться — и легонько машут чешуйчатыми ладонями в знак приветствия. Антуанетта лежит на своей кровати, держа на вытянутых над головой руках книгу. Заметив знакомый силуэт, она невольно отвлекается, случайно роняет книгу на лицо и, потирая ушибленный нос, смеётся от собственной неуклюжести. Люсьен едва заметно улыбается в ответ. Телиндрил и Гогрон усердно терзают потрёпанные манекены в тренировочном зале. Люсьен не отвлекает их: обменявшись с ними приветствиями, идёт дальше. Пусть себе тренируются. М'Радж-Дар возится у алхимической стойки: судя по забитым доверху полкам, он недавно закупился свежими ингредиентами для зелий. Люсьен вдыхает горьковатый запах трав и ненадолго прикрывает глаза, а затем без единого слова направляется — едва не бежит — к самой дальней комнате. Только тогда, когда он видит Винсента живым и невредимым, то успокаивается окончательно. Садится напротив своего бессмертного наставника и беседует с ним обо всём, что происходило за последние дни — обо всём, лишь бы не думать о том, что произошло в Бравиле; рассматривает его красные глаза и острые скулы как никогда внимательно, так что тот даже удивляется и спрашивает, всё ли хорошо. Но Люсьен лишь улыбается и качает головой. Никто здесь не знает, что могло бы случиться и какой беды удалось избежать. И никогда не узнают. Им не нужно знать. В один день они узнают о его звании Слышащего — но лишь после того, как он разберётся с угрозой. Он всегда был готов защищать Семью, даже если для этого пришлось бы отдать собственную жизнь. Однако в тот вечер Мать Ночи даровала ему самое ценное — свой голос. Она не только сделала его проводником своей воли, но и доверила ему защищать Братство, вести его к судьбе лучшей, чем та, которая могла бы его постичь. Ты воистину мудра в своём милосердии, думает Лашанс, вспоминая слова, сказанные ему Нечестивой Матроной. "Тёмное Братство, у истоков которого стояла я долгие годы назад — моё дитя", — эхом отдаются в голове отголоски её шёпота, обволакивающего, тягучего, будоражащего разум. Для Матери Ночи не существует любимых и нелюбимых детей. Она видит и слышит каждого из них; испытывает трепет, когда они убивают во славу Пустоте; плачет вместе с ними, когда ощущает их боль. И наказывает, когда они совершают непростительные ошибки. *** — То есть мы столь бесцеремонно вторглись в крипту Матери Ночи всего лишь ради того, чтобы узнать, что ты — новый Слышащий? — Банус хмурится, глядя то на Люсьена, то на Анголима. Члены Чёрной Длани, собравшиеся в крипте Матери Ночи, все до единого удивляются: неужели Она и вправду вот так легко взяла и сменила роли? — Я бы не стал приводить вас сюда только за этим, — возражает Люсьен, но скепсис его братьев всё равно никуда не девается. Если так пойдёт и дальше, ничего хорошего из этого не получится. — Он привёл вас сюда по моему велению, — внезапно раздаётся уже знакомый голос, и слышит его каждый из присутствующих. Длань замирает в благоговейном трепете: перед ними стоит подёрнутый дымкой призрак эльфийки небывалой красоты. Сама Мать Ночи возжелала видеть своих детей. — Люсьен, дитя моё, — Матрона, касаясь плеча Лашанса призрачными пальцами, почти что шепчет, тянет слова так, что кажется, будто время замедлило свой ход. — Тень из теней, тот, кто отныне поведёт Братство к славе. Мой Слышащий. На Анголима она даже не смотрит, и тот чувствует себя ещё более униженным. Недостойным. Жалким. Остальным же ничего не остаётся, кроме как забыть о своих сомнениях и окончательно признать своего нового Слышащего. Большой палец их Длани. — Я чую слепую ненависть в одном из вас, — Мать Ночи смотрит на всех пятерых, и сердце Люсьена замирает. Кто же из них осмелился пойти против Тёмного Братства? — Матье, — шепчет призрак, пристально глядя на изменника. — Матье Беламон. — Ложь, — шипит Матье и тянется к своему кинжалу. — Матери Ночи ни к чему лгать, — Лашанс медленно идёт к нему с мечом наготове. — И как же мы раньше не догадались? Много лет назад я принял контракт от твоего отца на твою же мать. Ты пришёл в Братство не ради служения Ситису, Матье. Ты воспользовался легкомыслием Анголима и явился сюда ради мести. Сдавайся, и твоя смерть будет быстрой. — Довольно! — кричит Беламон. — Я слишком долго ждал этого мига, и теперь я убью и вас, и вашу проклятую Мать Ночи! И начну с тебя, Лашанс! И кидается в атаку. В пылу боя он даже успевает ранить Аркуэн, но против четырёх опытных ассасинов больше ничего сделать не может; в конце концов Люсьен, улучив момент, безжалостно перерезает ему глотку. В зале западает тишина, нарушаемая лишь хрипами предателя, что захлёбывается собственной кровью. — Теперь всё кончено, — с облегчением выдыхает Аркуэн, держась рукой за раненое плечо. — Скверна, разъедавшая Братство изнутри, уничтожена. — Ещё нет, — возражает Мать Ночи. — Ситис желает призвать к ответу ещё одну душу. Анголим должен отправиться в Пустоту вслед за Матье. — Как пожелаешь, Нечестивая Матрона, — кивает Люсьен. Анголим, смотревший всё это время на мечущегося в агонии Беламона, смиренно опускает голову. Он едва не подвёл Братство под полное уничтожение, а потому заслуживает смерти: жить с кровью своих братьев на руках, пожалуй, было бы ещё тяжелее. Милосердная Матушка, шепчет он одними губами, прости мне прегрешения мои и прими в свои холодные объятья. Когда перепачканный меч касается его шеи, он закрывает глаза и чувствует, как чужая кровь стекает куда-то к ключице. Миг — и лезвие глубоко вспарывает горло; кровь брызжет на гранитный пол, заливается в лёгкие и булькает на краях раны. — Тешься, дитя моё, — по голосу Матери Ночи кажется, будто она улыбается. — Семье больше не грозит опасность. Во всяком случае, пока. Люсьен смотрит на два охладевающих трупа и не говорит ни слова. Когда речь о благополучии Семьи, две жизни — не такая уж и большая жертва.