Хрусталь

Ночной город окутали легкие снежинки, летящие с небес. Они беспечно кружились в воздухе и, едва коснувшись его теплых спелых губ, таяли… Кончики её пальцев осторожно, будто боясь неловким движением разрушить что-то, нежно касались линии его классических бакенбард, короткой дорожкой спускающихся от виска по его щеке… И можно было ощутить фактуру этих чарующе серебристых, слегка щетинистых волосков, которые придавали его облику какую-то неповторимую старомодную сентиментальность. «Это нужно для роли…», - слегка улыбнулся он. И его голос растворился в бархате декабря… Эти странные снежинки, этот воздух, наполняющий ее грудь зимней прохладой, этот отдаленный шум улиц, то стихающий, то набирающий силу, и это почти фантастическое мерцание нью-йоркских ночных фонарей, в котором его лицо словно бы наполнялось неясным, пудровым сиянием – всё казалось ей каким-то нереальным, фантазматичным, сновидческим… …У нее слегка кружилась голова, когда она утопала в этих сердоликовых глазах Алана Рикмана, в этих глазах цвета тёплого темного мёда, которые смотрели на неё так внимательно и так ласково. «Нет, этого просто не может быть… как я могла вообще сюда попасть?... – яростно крутилось в её голове. – Это какой-то сон или наваждение. Или, может быть, я просто сошла с ума. И всё это мне просто чудится…». Но она также чувствовала стук своего сердца, готового выпрыгнуть из ее горла, но так рьяно напоминающего ей о жизни. Они стояли на какой-то нью-йоркской улице, непривычно узкой и будто зажатой между огромными домами. И ей казалось, что Алан совсем недавно вышел из здания театра, где только что закончился вечерний спектакль «Йун Габриэль Боркман». Стильная длинная кожаная куртка, с чуть тертыми краями у стоячего ворота и этот его тёмно-синий с одной стороны и белый с другой шарф с беспорядочно разбросанными в орнаменте ромбами – позади Алана была лишь эта тёмная ночь, умножающаяся в неоновых отблесках. Казалось их никто не замечал вовсе: уткнувшиеся в телефоны нью-йоркцы вообще не любопытны и до ужаса все одиноки… Но какое ей было дело до них, если она не могла разобраться, правда это или иллюзия. Это место казалось ей до боли знакомым, и в то же время она понимала, что никогда здесь не была до этого вечера. Быть может, она была здесь когда-то в прошлой жизни, или, быть может, из-за Алана всё здесь казалось ей родным. Да, пожалуй, только из-за Алана. Её пальцы скользнули вниз и провели по его губам – этот жест на мгновение приоткрыл неровный ряд его нижних зубов – и тотчас пальцы ее прошли по подбородку. Кажется, это был Алан. Живой, во плоти и самый настоящий. И одновременно с тем в нём было как будто нечто хрустальное: верно, пепельная седина его непослушных и мягких волос производила такой эффект. А падающие на голову Алана снежинки только усиливали сие впечатление. «Мы так и будем здесь стоять?» - произнес, наконец, он. «Какой сейчас год?» - спросила она внезапно. «Кажется, 2010-ый… Был. Вчера… - с лёгкой усмешкой ответил Алан. – Хотя я в этом сомневаюсь». «Это всё так странно, - опять заговорила она, не отводя глаз от его лица. – Мне как будто совсем легко, и я как будто не чувствую своего тела…». Алан взял в свою большую и тёплую руку её маленькую ладошку и приложил к своей груди: «Если ты чувствуешь моё сердце, значит я – здесь…». «Да, я чувствую, - отвечала она. – Главное, что ты – здесь… Ты ещё придешь?». И он ответил: «Да, я приду. Приду обязательно…». 6. 11. 2020