За тишиной твоих мыслей

      Внутри было тихо. Я огляделась, нет ли кого поблизости. Вряд ли отец восстановился так скоро, чтобы вернуться на работу, так что я рассчитывала его отыскать. Мама, не утруждающая себя работой, определённо не оставила бы его без присмотра.       Шум телевизора, доносящийся из гостиной, тихо намекал, откуда мне следует начать свои поиски. Было что-то странное в моём нахождении здесь. Нельзя сказать, что я отвыкла, просто чувствовала какой-то дискомфорт и неуют в стенах, где выросла. С возвращением Чонгука мои взгляды на многие вещи неизбежно изменились.       Я последовала на звук, но никого там не нашла. Мягкий солнечный свет рассеивался по комнате, отчего крошечные пылинки, витающие в воздухе, стали отчётливо видны. По телевизору шла какая-то спортивная передача, где комментатор без устали что-то говорил и обсуждал. Значит, отец был здесь, думалось мне. Мой взгляд скользнул на его любимое кресло, уткнувшись в пустоту.       Папа сидел за столом в столовой, изучая свежую корреспонденцию. По дороге сюда я гадала, в каком состоянии мой отец. Не поэтому ли он вчера не приехал, что его состояние внезапно ухудшилось? Наверное, я напрасно пыталась себя утешить, потому что неумолимый настрой матери буквально стоял на первой строке причин их неявки.       Но сейчас, стоя в дверном проёме, нервно теребя ремешок сумки, я с облегчением наблюдала, как мой отец преобразился с моего последнего визита в больницу. Я просто наслаждалась тем, что он больше не имел ничего общего с тем немощным стариком на больничной койке. Он был таким… обычным, таким свежим, даже вернул потерянный в больнице вес. Я была изумлена и восхищена стараниям своей матери. Если бы я не знала о всё ещё, вероятно, скрывающихся под рубашкой бинтах или пластырях, то вполне могла бы решить, что в моего отца вообще никогда не стреляли.       В горле так и стоял ком сожалений. Я сожалела о многом, что произошло между нами в последние встречи. Я сказала многое, дала ему пощечину и уверила в своей ненависти, но я знала, что никогда в своей жизни не смогу его ненавидеть. Он всё ещё был моим отцом, папой, папочкой… И всё же я не жалела об одном — о своём решении выйти за Чонгука. И пусть в последнюю нашу встречу он фактически благословил нас на этот брак, действовать я всё же решила осторожно. Кто знает, как моя мать успела промыть ему мозги.       — Привет, — только и сказала я сдавленным голосом, не позволяя слезам дать выход. Только не сейчас.       Я шагнула в сторону стола, оставив сумку на ближайшем стуле и проследовала на соседнее от отца места. Отец молча наблюдал за моими действиями. Казалось, что от удивления он лишился дара речи, потому как не проронил ни слова в следующие несколько минут. Мы так и сидели совсем рядом в полной неловкости тишине.       — Где мама? — спросила я, настойчиво руша это напряжение.       Но отец не ответил. Не спеша сложил газету, всё ещё зажатую в руках, и положил перед собой на стол. Меня напугало то, как холодно он на меня смотрит. Я глядела ему в глаза, но никак не могла понять, о чём он думает. Не о том ли, как бы поскорее меня выпроводить.       — Зачем ты приехала? — только и спросил он, застав меня врасплох.       — Поговорить с мамой, — ответила я, всем нутром чувствуя эту отрешённость. — Она дома? — я сглотнула, гадая, о чём отец думает на самом деле.       Я пристально на него смотрела, не шевелясь и почти не дыша. Я не ждала тёплой встречи, долгих объятий или слов прощения, но и не думала, что наша встреча пройдёт так. Но тем не менее часть меня оказалась разочарованной тем, что единственный человек, на которого я рассчитывала, не готов проявить и толики поддержки.       — Несёт завтрак. Она только и делает, что вьётся вокруг меня эти недели… — папа чуть заметно улыбнулся и помотал головой каким-то мыслям, которые держал в голове, — никакого покоя от неё нет.       — И это неплохо, — выпалила я, указывая на него рукой, поясняя, — ну, если судить по твоему состоянию. Ты выглядишь здорово, пап… — я сглотнула ком в горле, потому что внезапно захотела его обнять, но не знала, как он отреагирует.       Папа хмуро улыбнулся и грустно кивнул. Радовало лишь то, что он не торопился гнать меня из дома. Может, я рано поторопилась с выводами. Отец растерялся, когда меня увидел, и теперь не знал, что делать.       — Спасибо за платье. Это то, что было мне нужно… — я широко улыбнулась, сцепляя пальцы в замок.       Между нами ещё никогда прежде не было столько напряжения. Возможно, два года назад, когда опубликовали то видео. Но там скорее имел место больше стыд, от которого я не знала куда деться. От воспоминаний о том периоде меня бросило в дрожь, и я тут же постаралась забыть об этом. Это было тяжёлое время не только для меня, но и для родителей. Особенно когда я переборщила с успокоительными в один из вечеров. Но нет, сейчас мы не об этом…       — Значит, вы с Чонгуком помолвлены, — отец сказал это вполне нейтрально, без особого восторга, но и без осуждения, — твоя мать до последнего надеялась, что этого не произойдёт.       — Но это произошло, и я не жалею о том, что делаю, — призналась я, собирая волю в кулак. Если мне придётся отстаивать своё решение, то я не задумываясь это сделаю. — Но мне вас не хватало вчера. Гостей было много, но я с радостью обменяла бы их всех на вас с мамой…       Я уставилась на свои руки, потому как думала, что непременно сорвусь, отыскав во взгляде отца горькое сожаление за случившееся. И он вновь молчал. То ли не мог найти слов оправдания, то ли слов извинения. В любом случае в образовавшейся тишине я почувствовала себя глубоко крошечным жалким существом.       — Синяки на твоём лице. Это он сделал? — внезапно спросил он с заметным раздражением, приковав к себе всё моё внимание. Я коснулась лица, словно проверяя, на месте ли синяки. Пусть они уже почти сошли, следы их присутствия всё ещё оставались видны невооружённому глазу.       — Чонгук? — с долей раздражения спросила я, хмуря брови и сжимая челюсть. — Пап, ты же знаешь, что он и пальцем меня не тронет. Зачем спрашивать?       — Потому что знаю, на что способен его отец, Кэтрин, — ответил он, сжав кулаки, — но ты права, милая, Чонгук другой. Извини. Он всегда был лучше своего отца…       Я поджала губу. Мне всё ещё было любопытно, на чьей стороне мой отец. И знает ли он, кто организовал нападение? Но спросить об этом я не решилась. Я не знала, чем обернётся подобная правда и как скажется на моём отце. Рисковать я не торопилась.       — Тогда почему мама против? — с раздражением спросила я, хмуря брови, чувствуя, как огонь распаляется внутри меня. — Не знаю, что такого она узнала и надумала себе и почему весь свой гнев она обрушила на него. Знаю, сперва всё было слегка неоднозначно, но теперь ведь всё хорошо. Этот брак принесёт куда больше пользы, чем потерь… Ты расправишься с долгом, я обрету своё счастье. Я не понимаю, в чём здесь может быть проблема?       — Проблема не в Чонгуке, Кэтрин, а в том, чем он занят… — сердце так и пропустило удар, когда взгляд упал на маму, стоящую в проходе с подносом. Спокойно и грациозно она подошла к отцу и выставила перед ним его завтрак. — Тебе следовало позвонить, прежде чем вот так внезапно заявляться сюда…       — Это мой дом, я могу приезжать сюда, когда захочу, — я приняла оборонительную позицию, откинулась на спинку и скрестила руки на груди. Даже если мама и планировала вызвать охрану и пинками выставить меня за дверь, я понимала, что легко не сдамся.       — Он был твоим домом до того, как ты отказалась от своей семьи и побежала в лапы к этому… человеку, — мама злобно поджала губу, резкими движениями выставляя посуду на стол так, что часть сока тут же пролилась на гладкую поверхность. Папа дёрнулся, но, к счастью, жидкость на него не попала. — Ты сделала свой выбор, Кэтрин. Чонгук — преступник, а ты ничем не лучше него. Тебе лучше уйти…       Я прыснула, отворачиваясь в сторону и поджимая губу. Конечно, так легко судить человека по той малой информации, что кто-то где-то когда-то пустил на уровне слуха. Мама мыслила ограниченно, даже не пытаясь понять или разобраться в ситуации.       — И откуда ты всё это взяла, мама? — я смотрела на то, как она усердно пытается избегать моего взгляда, занимаясь тем, что мой отец и без того способен сделать самостоятельно. — С чего ты вообще взяла, что Чонгук — преступник? Не помню, чтобы в моих словах был даже отдалённый намёк…       Мама занервничала, о чём говорили её жесты.       — Кэтрин, я знакома с семьёй Чонгука дольше, чем ты живёшь на этом свете. Я знаю о них куда больше, чем ты можешь себе представить, и куда больше, чем когда-либо сможешь… — она всё ещё не смотрела на меня, раскладывая столовые приборы перед отцом и кладя салфетку на его колени. — Ты маленькая наивная дурочка, раз думаешь, что сможешь выжить в том мире. Но он сожрёт тебя с потрохами, разжуёт, ранит, выпотрошит, а затем выплюнет… — она говорила это с необычайной злостью, наверное, я впервые видела её такой.       Но она была права. Задолго до моего рождения мама работала в компании Чона. Она была кем-то вроде секретарши или помощницы, в любом случае то было временной вакансией. Там же она познакомилась с Алисией. Мама почти никогда не упоминала о той работе или том времени, и сейчас, зная, чем промышляет, Чон я понимала почему.       — Ох, ты так много знаешь, мам, — пошла я в наступление, всё большее съезжая с тормозов, — может, ты и про Чонгука знаешь? О том, что с ним случилось… О том, как его отец чуть ли не убил или не превратил в инвалида, пока творил с ним такие ужасные вещи, которые никому из нас и не снились. Он пытал родного сына. Как тебе такое? Этот ублюдок держал Чонгука в подвале, резал его и измывался, — я почти кричала, изливая боль на маму, которой, казалось, совсем было плевать. — Как ты можешь судить его, даже не пытаясь разобраться в ситуации… Ты и объясниться-то мне не дала. А шрамы… шрамы, которые его собственный отец оставил на его теле. Ты много не знаешь, но берёшь на себя право судить… — я хоть и старалась сохранить самообладание, но всё внутри меня скручивалось и сжималось от чувства несправедливости. Я глубоко дышала, но плакать себе не позволила. Нельзя.       На короткий миг мама замерла. Она ничего не ответила. Но смятение на её лице остро кольнуло мне прямо в сердце. Что-то в её взгляде отталкивало меня и в то же время волновало с силой бушующей стихии. Её молчание натолкнуло меня на одну единственную мысль, которую я тут же отвергла, но та не спешила меня покидать.       — Ты знала? — почти одними губами спросила я, чувствуя, как сердце колотится у самого горла, а плечи пали от бессилия. — Ты знала, что происходит с Чонгуком?       Мама начала обдувать себя запасной салфеткой. Она стала бледнее мела, и всё вело к тому, что сейчас ей просто станет плохо. Я сжала кулаки, но с места не двинулась.       — Я только предполагала. Слышала про их методы приобщения, но не знала наверняка. Это звучало так глупо. Кто в наше время совершает подобное… Однажды Алисия обмолвилась, что боится за Чонгука. Говорила, что Чон-старший уже какое-то время планирует его отъезд, — мама села, крепко ухватившись за столешницу, в момент побледнев, прикрывая рот ладонью, — рассказывала, как Чон говорил ей, что собирается сделать из сына мужчину, каким всегда хотел его видеть. Но я не поверила ей. Отшутилась, сказала, что всё это глупости и пусть её муж катится к чёрту, если хоть пальцем тронет их сына… — мама осеклась, но уже через миг продолжила, — а затем Чонгук выложил то идиотское видео и пропал. Я была уверена, что всё добровольно, что отец запудрил ему мозги и увёз познавать азы его грязных дел. В конце концов, гены могут сыграть злую шутку. Клянусь, Кэтрин, я не знала, что Чон подвергнет Чонгука пыткам, не знала. До этих пор, — мама пристально смотрела мне в глаза, но всё, что я чувствовала, — это боль и всепоглощающая обида.       — Ох, Линда… — только и сказал мой отец.       — Ты знала, — я вскочила так резко, что у меня закружилась голова. Но вообще-то я не до конца была уверена, что по этой причине. — Ты знала, что случилось что-то страшное, но ничего не сделала. Ничего, — подытожила я, разводя руками, — ты даже не заикнулась об этом. И после этого ты смеешь называть Чонгука преступником? Может, он и не святой, но если бы он почувствовал хоть намёк на чью-то опасность, то предпочёл помочь. Но ты… это куда хуже того, что с ним сделал его отец.       Я зажмурилась, упёрлась ладонями в стол и томно вздохнула, переводя дыхание, прежде чем задать очередной вопрос. Тело бросило в жар, затем в холод. Я уже чувствовала всю тяжесть ответа на вопрос, который собиралась задать, но готова была его принять. Весь кислород куда-то делся. Слишком много правды для этих десяти минут.       — Ты поэтому наняла тех людей? В самом деле думала, что они справятся с моим похищением и Чонгук меня не найдёт? — я смотрела на маму исподлобья с чувством, что подпираю её к стене своим вопросом. — Если ты не в курсе, то это они избили меня. Ох, думаю, ты просто счастлива это знать, — почти рычала я, через стол чувствуя мамину нервную дрожь.       Казалось, она полностью разбита, но я не чувствовала к ней и доли сочувствия. Вот что бывает, когда ты не разбираешься в ситуации и рубишь с плеча. Моя мать думала, что Чонгук добровольно ступил на кривую дорожку, и предпочла слепую ненависть очевидным фактам.       — Ты что? — спросил отец ледяным тоном, прожигая маму взглядом. Внезапно он оскалился и так сильно хлопнул по столу, что вся посуда загремела. Мы с мамой одновременно вздрогнули.       Мама сжалась, вот-вот готовясь заплакать. Она уткнулась лицом в ладони, интенсивно мотая головой. Словно отрицая всё услышанное или, наоборот, стараясь это переварить. Я услышала протяжный всхлип, пронёсшийся вихрем вспыхнувшего сочувствия через меня, но я не подала вида. Мама столько всего натворила, что у меня болело сердце при мысли о том, как она собиралась всё это расхлёбывать. Её тело так и сотрясалось от рыданий. Часть меня рвалась обнять её, но другая часть, залитая гневом, оказалась куда настойчивее.       — Зачем ты это сделала, Линда? — спросил отец спокойно, но дрожащие руки выдавали весь спектр его эмоций, державшихся на волоске.       Если раньше это было всего лишь догадкой, то теперь стало очевидным фактом. Моя мать организовала моё похищение. Но это ударило по мне не так сильно, как то, что всё это время она догадывалась, что Чонгук был в беде, но никак не отреагировала. Она выбрала молчание и игнорирование ситуации банальной попытке во всём разобраться. Она злилась и ненавидела Чонгука, вместе со мной плакала ночами в моей комнате, когда всего парой слов могла что-то сделать. «Кажется, Чонгук может быть в беде. Я не могу быть уверена, но мы могли бы попытаться его найти».       — Не знаю. Она может пострадать. Если наша девочка выйдет за него замуж, то обречёт себя на верную смерть, — почти что кричала она, сотрясая уложенные кудри, — он её убьёт… Или кто-то другой это сделает. Ты же её отец, ты должен меня понять… Я просто хотела увезти её подальше. Так он не добрался бы до неё…       — Как её отец, Линда, я понимаю лишь то, что Чонгук вполне способен позаботиться о ней. Так было всегда, есть и будет. И я уж точно не стал бы нанимать каких-то людей, чтобы… похитить её? Ты с ума сошла, Линда…       Я села на стул, взялась за голову и упёрлась локтями в стол. Папа молча наблюдал за мамой, пока та истерично заходилась слезами.       — Ты тоже знал? — перевела я взгляд на отца, чувствуя едкую потребность и у него спросить об этом. Я знала, если он солжёт, то я непременно это пойму.       — Конечно нет, — возмутился он без какого-либо колебания, — в смысле, мне хорошо известны методы правления Чона, но я никогда и подумать не мог, что всё так обернётся… Господи, истязать собственного ребёнка. Уму непостижимо…

***

      Прошло пять дней с тех пор, как я узнала, что моя мать плела свои интриги вокруг меня и Чонгука. Пять дней, как я выбежала из дома, оставив ключи на столике в коридоре. Часть меня больше не хотела иметь со своей же семьёй ничего общего. Мать пала в моих глазах так низко, что я перестала ощущать к ней хоть какое-то сочувствие. И это больно, скажу я вам.       Вернувшись, я проплакала несколько часов, потому что сдерживала слёзы на протяжении всего визита домой. Меня поглотила такая боль, что ни одна физическая не могла встать с ней наравне. Уткнувшись лицом в подушку, я и только и думала о том, как всё могло быть по-другому, если бы мама забила тревогу, когда появился даже малейший намёк на то, что её подозрения имеют под собой почву. Насколько другой жизнь Чонгука могла стать.       Нет, я не желала другого Чонгука. Я просто думала, как его психическое здоровье могло отличаться от нынешнего. Пытки в грёбаном подвале не прошли бесследно, сказавшись на нём самым печальным образом. Взять хотя бы его кошмары, которые стабильно пару раз в неделю тревожат его сон. Меня буквально ломало от мысли, что мы могли что-то изменить. Я могла что-то изменить.       В тот день Алисия прибежала на мой плач, каким-то образом услышав его через весь дом. То ли у неё такая материнская чуйка, то ли супермощный слух. В любом случае я так отчаянно нуждалась с кем-то об этом говорить, что тут же выпалила всё ей, не утаивая никаких подробностей. Алисия вздохнула, ахнула, обняла меня покрепче и посоветовала не думать о том, чего уже нельзя изменить. Прошлое стоит либо забыть, либо его принять и жить дальше. Затем произнесла небольшую речь о том, что мне следует всё хорошенько обдумать и дать себе время, чтобы понять мотивы моей матери. Только легче от этого не стало. И ко всему прочему я была поражена такому спокойствию женщины.       Выходные мы с Чонгуком провели в нашем новом доме, полностью отключившись от реальности. Как я и предполагала, это место стало нашим райским островком и способом убежать ото всех проблем. Мы знали, что здесь нам ничто не грозит. Во-первых, мощная система сигнализации верно оберегала наш покой, а во-вторых, круглосуточная охрана вокруг дома бонусом караулила наш уик-энд.       Два дня, проведённые наедине, стали моей отдушиной, способом залечить раны и снова встать на обе ноги. Конечно, я сказала ему о том, что моя мать не лучше его отца. Но Чонгук меня поправил, придерживаясь мнения своей матери, что прошлого уже не изменить. Я его выслушала, но принять до конца так и не смогла. Боль, сидящая внутри меня, была слишком сильной, чтобы забыть о ней по щелчку пальцев.       Мы вместе планировали, как обустроить дом. Даже как-то раз завели разговор о том, в какой комнате хотим сделать детскую. Меня поразило, каким лёгким разговор получился в тот момент, словно говорить о детях — самая естественная вещь. В животе так и трепетали бабочки при мысли, что однажды я смогу подарить Чонгуку ребёнка. Раньше, много лет назад, говоря на такие темы, будучи детьми, мы смеялись и шутили, считая детей чем-то мерзким и отвратительным, проводя сравнения с личинками. Это было так давно и так глупо. Но сейчас, думая про его маленькую копию, я наполнялась внезапным счастьем.       — У нас три гостевые спальни, Кэти, — хитро улыбался он, усаживая меня к себе на колени, сидя на диване гостиной, — две из которых с лёгкостью могут стать детскими…       Чонгук коснулся губами моей шеи чуть выше ключицы. Я мягко застонала непонятно от чего больше — от его губ или слов, произнесённых в тот момент.       — Две? Ты хочешь двоих? — бормотала я, наслаждаясь невесомыми касаниями его губ, вызывающих отклик во всём моём теле. — Давай пока остановимся на одном, а затем обсудим…       — Не будь эгоисткой, Кэти, — дразнил он, — нашему сыну определённо нужна будет компания.       — Так значит у нас будет сын? — руки Чонгука блуждали по моей спине и бёдрам, искушая меня на куда большее, чем просто поцелуи.       — Сын. Дочь. Какая разница? — тяжело дышал он мне в ухо, опаляя жаром. — Я уже заочно люблю его или её…       Я рассмеялась, удивляясь, как несколько слов могут вызвать такую эйфорию чувств.       — Не торопись так, Чонгук, — я взяла его лицо в свои руки, проникаясь искренностью в его глазах, — дети немного подождут.       На учёбу я фактически забила. Лекции Лесли так и лежали нетронутыми на столе, каждый раз вызывая во мне желание что-нибудь на них пролить, или опрокинуть, или изрезать на маленькие кусочки. Тэхёна я всё ещё не рискнула приглашать. Это было бы слишком неловко, встреться он с Чонгуком. Кто знает, что могла понести за собой эта встреча. Скорее всего, очередной набор тумаков для них обоих. Я решила подождать отъезда своего жениха, чтобы сосредоточиться на учебном материале, который я пропустила. Как один из способов отвлечься от мысли, что Чонгук где-то не со мной.       Когда наступил вторник, я словно вернулась в ужасную и пугающую реальность. С самого утра Чонгук собирал вещи, чтобы вечером уехать. Помогая складывать всё необходимое, я чувствовала, как внутри меня разрастается неуёмная тоска. Я боялась представить, что будет, когда он уедет. Одно дело, когда его нет по работе, зная, что он обязательно вернётся вечером, и другое, когда он уезжал на несколько дней в другой город. Он так и не сказал, куда направляется, но каждый день до этого я умоляла его беречь себя.       До свадьбы оставались считанные дни, между нами просачивалось ощутимое волнение. Но оно было приятным, ведь Чонгук буквально не мог дождаться, когда сделает меня своей не просто на словах, но и на бумаге. И не то чтобы это имело какое-то значение для наших отношений, но, судя по всему, это давало ему какие-то гарантии моей неприкасаемости, что бы это ни значило.       — Ты уезжаешь всего на несколько дней, зачем тебе столько всего? — спросила я, укладывая не знаю какую по счёту рубашку. — Ты остановишься в гостинице?       — Угу, — бормотал он из ванной, собирая там кое-какие принадлежности, — всего пара дней, Кэти. Обещаю, они пройдут быстро…       Я вздохнула, тщетно ожидая облегчения. Знаю, он пытался меня ободрить, но вряд ли ободрился бы сам, скажи я ему то же самое.       — Мне бы твой оптимизм, Чонгук, — закусила я губу, предчувствуя горечь расставания, которое я предпочла бы пропустить и сразу же оказаться в момент возвращения парня, — я собираюсь скучать по тебе все эти два дня… Всё время, нон-стоп… Ты ведь будешь скучать? — невзначай спросила я скорее для шутки, чем всерьёз. Ему не нужно было что-либо говорить, чтобы я знала его ответ.       Чонгук выглянул из ванной. На нём домашние серые штаны и чёрная свободная футболка. Мне нравилось видеть его таким домашним, да и Чонгук был только рад, когда ему не нужно было никуда ехать. Как бы мне хотелось, чтобы и в тот день он остался.       — Я чуть не забыл, но у меня для тебя кое-что есть, — сказал он с детским озорством, заставляя любопытство вспыхнуть внутри меня, — возможно, ты подумаешь, что ещё рано, но я не смог устоять…       — И что же ты приготовил? — спросила я с насторожённостью, которая в общем-то была излишней. — Ты купил дом, подарил мне кольцо, у меня есть ты… Думаешь, мне нужно что-то ещё?       Чонгук мягко улыбнулся, облокотился плечом о дверной косяк и сложил руки на груди. Искорки в его глазах меня забавляли. Особенно потому что в последнее время их становилось больше. В самом начале не было особой надежды на то, что Чонгук в какой-то степени может ко мне вернуться, но сейчас, видя, как его глаза блестят, как он улыбается, я знала, что он никуда и не уходил. Он просто спрятался за огромной болью, которая теперь отступила, давая просвет всему хорошему.       — Посмотри в ящике, — Чонгук игриво кивнул в сторону прикроватного столика, я осторожно последовала просьбе, — там должна быть коробочка, открой её…       Я заправила выбившиеся пряди волос за уши и потянулась к ящичку, осторожно его выдвинув. Помимо каких-то бумаг и прочей ерунды, на самом верху лежала чёрная подарочная коробка без опознавательных знаков. Открывать её сразу я побоялась. Не спеша взвесила на руке. Что-то не очень тяжёлое.       — Что там? — не без интереса спросила я, оборачиваясь на Чонгука. — Что ты приготовил? Если там поваренная книга или книга тысячи лёгких блюд, то при следующей встрече я на ужин подам тебе эту самую книгу, Чонгук. Запечённую в духовке…       — Просто открой, — усмехнулся он. Казалось, он даже больше меня ждал момента, когда я открою его подарок.       Я метнула подозрительный взгляд в сторону жениха и свободной рукой приподняла крышку, в ту же секунду ахнув. Я не особо разбиралась в оружии, но была уверена, что это револьвер. Он был небольшого размера, позолоченный, с розовой ручкой. Я обомлела, снова посмотрела на Чонгука полными недоумения глазами, что стало для него призывом к действию.       Парень молча скользнул в мою сторону, пока я аккуратно, почти невесомо, коснулась металла. Я не понимала, зачем ему делать такой подарок, но чувствовала, что это нужно было скорее ему, чем мне. Бояться за меня он не перестал. Наверное, никогда не перестанет. Чонгуку просто важно знать, что в случае критической опасности я смогу за себя постоять. И неважно, что охрана станет табором ходить за мной по пятам. И раз это важно для него, то и для меня тоже.       — Там кое-что ещё, — Чонгук нетерпеливо взял в руки оружие и перевернул, показывая мне выведенные красивым почерком золотые буквы «КЧ».       — Что они значат? — только и спросила я, обводя пальцем каждую букву.       — Кэтрин Чон, — мой взгляд взметнулся на Чонгука, который смотрел на меня так пристально, что я начинала таять под гнётом родных глаз, — знаю, возможно, я слегка поторопился, но он твой, Кэти… Так же, как и я.       Наверное, мне стоило что-то ему ответить, но от переизбытка чувств я только и смогла, что взять его лицо в свои ладони и грубо притянуть к себе. Я накрыла его губы своими, отдавая в этом поцелуе всю себя. Чонгук слегка рассмеялся мне в губы, но затем притянул меня к себе в своей ласково грубой нежности.       — Можно считать, что подарок тебе понравился? — усмехнулся он, отстраняясь тяжело дыша.       — Да, Чонгук. Я просто в восторге, — я только что не прыгала от счастья, — понятия не имею, как им пользоваться, но счастлива оттого, что он у меня есть…       — Чимин тебе покажет, — ответил Чонгук, снова притягивая меня для поцелуя.       Как бы отчаянно мне ни хотелось перевести эти ласки и слова благодарности в горизонтальное положение, нельзя было забывать, что Чонгук уезжает. Эта мысль быстро сбила всю радость. Я знала, что это нужно в первую очередь для него, но эгоистично желала отмены поездки. Всего два дня, не так уж и много.       Когда пришло время прощаться, я не знала, куда себя деть. Несмотря на то, что я оставалась в его комнате, пропитанной полностью им, я всё же пыталась запомнить его запах, взгляд, запечатлеть его касания на своей коже. Как бы я себя ни убеждала, эти два дня должны были стать для нас мучительно долгими. Знаю, мне не следовало так волноваться или так себя вести, но я просто не могла ничего с этим поделать. Чонгук — самая важная часть моей жизни, расстаться с ним даже на недолгий срок очень непросто. Прежде мы расставались и на более длительный период, но сейчас это значило что-то большее и необъяснимое.       Так ведь поступают влюблённые? Не хотят расставаться и желают быть всегда вместе. Для нас с Чонгуком тот период стал временем второго этапа влюблённости, когда все наши чувства друг к другу обходили нас новой волной, чтобы на этот раз уже укорениться.       Чонгук наспех попрощался с мамой и что-то обсудил с отцом в его кабинете, прежде чем грузить вещи в багажник. Пока я наблюдала за его действиями, я старалась заглушить подступающую слезу. Нет, это не тот случай, когда мне следовало плакать, наверное, я просто отнеслась к прощанию со слишком сильной эмоциональной отдачей. Да и Чонгуку не понравилось бы, что я провожаю его таким образом. Вместо этого я начала думать о нашей встрече через два дня. Встреча — это ведь хорошо.       — Не уезжай из дома одна, Кэти. У тебя всегда есть номер Чимина на всякий случай, звони ему, если я не отвечу, — Чонгук в очередной раз повторял слова как мантру. Я молча слушала, если ему от этого легче, то пусть так оно и будет. — Два дня. Всего два дня, и я буду здесь…       Чонгук выезжал почти в ночь. Розовый закат мерцал в его глазах, заставляя вспоминать тот вечер на яхте. Память ещё свежа, так что мысленно я устремилась в тот вечер, гадая, сколько ещё таких вечеров на яхте у нас будет. Парень положил руку мне на затылок, а вторую на талию, привлекая ближе для горячего поцелуя.       — Два дня, — вторила я шёпотом ему в губы.       Чонгук сел за руль. Огромная дыра расплывалась в груди, но я не подавала вида. Не хотелось, чтобы он уезжал с тяжёлым сердцем. Этой тяжести хватит и для меня одной.       Что-то необъяснимое двигало мной, пока я снимала с себя кулон бабушки Чонгука. Этот жест казался странным даже мне, но я просто ощутила острую необходимость дать его ему. Как знак того, что ему есть к кому возвращаться. Как свидетельство о том, что во всём мире есть человек, которому он беспрекословно важен. Как напоминание и причина думать обо мне.       — Возьми, — только и сказала я, вкладывая украшение ему в руку, — пусть побудет у тебя. У меня есть кольцо, чтобы думать о тебе. А у тебя будет этот кулон, чтобы думать обо мне…       — Кэти, он должен оставаться у тебя, — строго произнёс он, — бабушка вверила его тебе…       — Думаю, твоя бабушка не будет против, если это время кулон побудет у тебя.       И он уехал. Ещё какое-то время я смотрела на спокойно закрывающиеся ворота и вслушивалась в звук отъезжающей машины.