***
Человек, сидящий рядом с ним в машине, пугает. Он смотрит с неприязнью: грозно, и брезгливо, будто Ирвин перед ним в чём-то провинился. А ведь он ещё даже не уверен, что его в самом деле зовут Ирвин и для чего он пришёл в этот мир. Воспоминания спутаны, обрывочны, и единственное в чём Ирвин не сомневается — в своей любви к сладким тако, скрипичной музыке и синеглазому мужчине, имени которого он не может вспомнить. Волна агрессии, полыхнувшая от сидящего рядом человека, заставляет вздрогнуть. — Что пялишься? Ирвину страшно, почему-то до дрожи жутко находиться рядом с мужчиной, но он всё же выдавливает из себя, с трудом проталкивая слова сквозь горло: — Кто я? И куда мы едем? Человек резко подаётся к нему, и Ирвин сжимается, сам не понимая почему. Адреналин зашкаливает, сердце готово выпрыгнуть из груди, а перед глазами всё плывёт. — Ты изделие М-К-1237, моя собственность, но там, куда мы едем, тебя будут звать Ирвин Колинз, и ты будешь идеальным приветливым мужем для моего брата Герхарда. Я Франц, ты меня помнишь? От взгляда, которым на него смотрит Франц, становится ещё страшнее. Будто от ответа в прямом смысле зависит жизнь Ирвина. Он мотает головой и чувствует, как начинают дрожать губы. — Не помню, простите. — Хорошо... Мужчина мгновенно расслабляется и откидывается на сидение, улыбаясь своим мыслям — Ирвин уверен, что жутким и неприятным. У такого страшного человека не может быть других.***
Дом большой, стильный, но холодный, пустой. Ирвин ёжится, кутаясь в хлопковую пижаму, выданную в медицинском центре, и переступает с ноги на ногу: в одноразовых тапочках ноги замёрзли ещё на подходе к особняку. — Иди в душ, и чтобы через десять минут был в спальне. Голый. Наверх, направо, левая дверь. Герхард скоро вернётся, мы должны всё успеть. Ирвину хочется возразить, но от ужаса перед Францем сводит горло. Он почти бегом припускает по лестнице, без труда находит ванную, будто точно знает, куда идти. Под горячими струями воды дрожь отступает. Прикрыв глаза, Ирвин видит картинки, словно сны или прошлое: он здесь, в этой ванной с цветной мозаикой по стенам, но не один. Его крепко обнимают за талию сильные руки, он смеётся, а знакомый голос шепчет: — В прошлой жизни ты явно был рыбой, выходи, сколько можно? Я заждался... Хватая губами горячие капли, Ирвин с трудом возвращается в реальность и выходит, закутавшись в пушистое полотенце. Франц ждёт в комнате и смотрит странно, изучающе, а в руках у него красная лента. Ирвин пугается, когда Франц подходит к нему и накидывает ленту на шею. Возникает желание убежать: Ирвин почти уверен, что сейчас его задушат. Франц вызывает только одно чувство — панический, неконтролируемый страх; инстинкт самосохранения вопит, что этот мужчина опасен для жизни. — Хватит дёргаться, бесишь. Франц обхватывает лентой шею и завязывает бант, придирчиво осматривает результат и дёргает вниз полотенце, оставляя Ирвина обнажённым. Кровать расстелена, и бельё в тон ленте нагоняет панику. Ирвину кажется, что в крови вся постель, но сильнее пугает ощущение дежавю: ситуация чем-то знакома, но вспомнить хотя бы одну деталь не выходит. — Ложись и жди Герхарда, а когда он придёт, ты будешь ему нежным, верным и преданным мужем, который сделает всё, чтобы мой брат был счастлив. Иначе, поверь, ты будешь не рад второму шансу на жизнь. Ирвин молчит, сжавшись от страха, и не говорит, что у него и первого-то не было, потому как воспринимает он себя только родившимся... кем-то. Дверь в комнату хлопает, Ирвин перекатывается на спину и лежит не двигаясь, глядя в потолок. Попытки поймать воспоминания тщетны, картинки разрозненны, бессвязны и собрать их воедино не получается. Ирвин видит пышно украшенный зал и алтарь, увитый цветами, ловит восхищённый взгляд красивого мужчины с синими глазами, который чаще всего присутствует в его воспоминаниях, ощущает поцелуй и как сжимается сердце от нежности, а после провал и чернота. То же происходит и с остальными клочками, Ирвин пытается собрать из обрывков цельный лист, но кусочки не подходят друг другу по форме, размеру и цвету. Разговор на повышенных тонах слышен даже в комнате, внизу явно кто-то ругается. Раздается звон стекла, и Ирвин подавляет трусливое желание удрать. Кажется, что сейчас агрессор доберётся до комнаты, и достанется ему, Ирвину, потому что кому ещё быть причиной ссоры. Дверь распахивается, и Ирвин резко садится в постели. Застывший на пороге мужчина старше, чем тот помнит, но легко узнаваем. Он смотрит на Ирвина жадно, и такие эмоции пляшут в его глазах, что становится больно. Там надежда, вина, уязвимость и что-то, не поддающееся идентификации. Подлетев к постели, Герхард сжимает Ирвина в объятиях до боли, не давая вдохнуть, и отпускает, будто заставляя себя. Становится не по себе, лицо Герхарда больше похоже на застывшую маску: он явно борется с эмоциями и пытается скрыть их единственным известным ему способом. Прочистив горло, Герхард хрипло выдыхает: — Я... ты не обязан, оденься. Пожалуйста, оденься и давай поговорим. — Мне... у меня ничего нет, пижаму забрал твой брат. Ирвин чувствует, как в глазах щиплет, и отворачивается, чтобы не позориться перед Герхардом. Тот раздражённо шипит и подрывается с постели: — Прости, у меня не осталось твоих... вещей Ирвина. Франц всё выбросил. Надень пока мои, мы что-нибудь купим. Семейные трусы сильно велики и висят на бедренных косточках, напоминая нелепые шорты огромного размера. Майка свободна, и сползающие то вниз, то вбок лямки как назло открывают плечи и соски. Ирвин вопросительно смотрит на Герхарда, тянет завязку на ленте и пугается, когда тот хмурится и помогает, комкая клочок ткани и швыряя на пол. — Прости, мой брат сволочь. Всё что происходит — неправильно, так не должно быть. — Я не знаю, как должно, Герхард. Я вообще ничего не знаю и почти ничего не помню. Франц сказал, что я должен быть для тебя нежным, верным и преданным мужем, но я не помню как это. Я... то есть Ирвин, кажется, любил тебя, я помню эту любовь. Но я не понимаю, как жить чужими воспоминаниями, которые никак не хотят складываться в целую картину. Закрыв глаза и несколько раз тяжело вздохнув, будто на что-то решаясь, Герхард поднимается на ноги и начинает мерить шагами комнату. На третьем круге, когда у Ирвина уже кружится голова и он готов просить пощады, Герхард, наконец, заговаривает: — У нас с Ирвином не всё было гладко. Сперва случилась любовь, бабочки в животе и безумные страсти. После семейная жизнь, постепенно превратившаяся в рутину. Ирвин... прости, я не могу воспринять тебя им. Смотрю, вижу его лицо, пытаюсь, но не выходит. В общем, Ирвин заскучал рядом со мной и довольно быстро. Я сильно старше его, не люблю тусоваться и не прижился в компании мужа. К моменту, когда из долгой командировки вернулся Франц, у нас был серьёзный разлад в семье. Я пытался что-то предпринять, потому что любил мужа безумно. Но всё было не то и не так. Франц, как старший брат, привык лезть не в своё дело, и вмешательством всё окончательно испортил. Слушать рассказ дальше не хочется. Желание одно — зажать уши руками, спрятать голову под подушку и ни о чём не знать. Уловив настроение Ирвина, Герхард замолкает и садится рядом с ним, осторожно взяв за руку: — Прости, я хочу быть с тобой откровенен. Франц убеждал, что мне нужно влюбить тебя заново, воспользоваться тем, что ты мало о чём помнишь, и просто жить в своё удовольствие, но я так не могу. Позволь рассказать тебе обо всём, и мы вместе решим, что нам делать. В общем... Франц решил устроить Ирвину проверку на верность и тот её не прошёл. Для меня это стало двойным ударом — предательство мужа и брата, как в дурной мелодраме. Поняв, что не только Ирвин потеряет контакты со мной, но и он сам, Франц устроил нам очную ставку, решив выставить себя в белом свете. Я никогда не питал иллюзий насчёт моральных качеств брата, но он превзошёл сам себя. Осознав мою готовность простить мужа, но не его, Франц как с цепи сорвался. Нервно сглотнув, Ирвин, как он взялся себя идентифицировать, отдёргивает руку и зажимает себе рот. Вопрос, рвущийся наружу пугает, но объясняет страх перед Францем и паническое желание сбежать от него как можно дальше. Отняв руку от лица, Ирвин сдавленно выдыхает: — Он убил его, да? — Это... полиция решила, что был несчастный случай, и Франца даже не судили. Они с Ирвином подрались на лестнице и оба упали. Франц отделался переломами, а Ирвин погиб. Записи с камер подтвердили обоюдную драку, и что никто никого не толкал. Но какая, к чертям, разница. Я остался без мужа и брата, и сегодня увидел Франца впервые за несколько лет. Ему взбрело в голову, что, если он вернёт мне того, кого отнял, я смогу его простить. Ирвин сидит, как громом поражённый. Тот небольшой, непонятный мирок, который он успел нарисовать у себя в голове, рухнул как карточный домик. Что делать дальше, Ирвин не знает, и Герхард, поняв это по растерянному взгляду, берёт всё в свои руки: — Я забрал у Франца бумаги и выставил вон. Он больше не имеет к тебе отношения и ничего не сможет сделать. Закажем для тебя документы на любое имя, которое захочешь, я не собираюсь заставлять тебя быть моим мужем. Когда определишься, чем ты хочешь заниматься и где быть, я помогу тебе и ничего не стану требовать. Я... очень любил Ирвина, но я понимаю, что ты не он. Хочется закричать, что как раз он! Потому что чувствует то, что чувствовал когда-то Ирвин, помнит это и тянется к Герхарду, как к своему единственному якорю, ориентиру в непонятном и незнакомом мире. Но после рассказа Герхарда, не чувствует себя вправе что-то просить, не чувствует даже права называться чужим именем. Вспомнив, какие данные диктовал ему Франц, он тихо выдыхает, стараясь скрыть обречённость в голосе: — Сделай мне документы на имя Майк Айн, пожалуйста.***
— Майки, просыпайся, завтрак стынет! На губах расплывается счастливая улыбка, и Майк несётся к лифту, нетерпеливо притопывая ногой. Идея купить двухкомнатные апартаменты с лифтом вместо лестницы была безумной, совершенно в духе Герхарда, но в тот момент единственно верной. Осознав, что Майк до истерики боится лестницы в старом доме, Герхард решил вопрос глобально, и пусть всё вылилось в череду споров и дошло до битья посуды, в итоге переезд улучшил ситуацию. — Я ненавижу этот лифт! Скоро научусь бегать по стенам или вскрывать аварийный выход, лишь бы его не ждать! Влетев в кухню и втянув носом воздух, Майк подавил желание броситься Герхарду на шею. Тако с бананом и арахисовой пастой! В последнее время желание обнять Герхарда возникало слишком часто, и Майк так и эдак прикидывал, как завязать с мужчиной своей мечты более близкие отношения. Жёсткая дистанция, обозначенная Герхардом в интимном плане, совершенно не радовала. — Ты меня балуешь, кормишь на убой, но не трахаешь. Так что скоро я стану счастливым толстым увальнем. Закрутив в пучок отросшие чёрные волосы, Майк замер, наблюдая за реакцией Герхарда. Иногда пошлые шуточки, что он стал позволять себе, пролетали мимо, иногда доставляли Гархарду явный дискомфорт, иногда бесили. — Не станешь. Ты со своими занятиями на скрипке по килограмму за урок сбрасываешь, стёкла в доме от крика преподавателя звенят. Схватив с тарелки тако, Майк попробовал пойти другим путём, и, умяв лакомство в десяток секунд, принялся облизывать пальцы. Когда-нибудь терпение Герхарда должно лопнуть. А призрак Ирвина, стоящий между ними и мешающий мужчине, в которого Майк за год совместной жизни влюбился по уши, должен исчезнуть. Что только Майк не делал, чтобы сподвигнуть Герхарда на перенос их дружеских отношений в горизонтальную плоскость: и ходил по дому в соблазнительном виде, и засыпал в постели Герхарда, и даже в душ к нему вламывался — всё тщетно. Герхард, решивший, что все чувства Майка, кроме дружбы, продиктованы чужими воспоминаниями, стоял на своём как первостатейный баран и уступать не собирался. У Майка мелькала мысль извести Герхарда ревностью, но вспоминая его опыт с мужем, на такой отчаянный шаг он не решался. В этот раз, конечно, снова ничего не вышло. Герхард резко отвернулся, но Майк даже не сомневался — стояк у него каменный, и в этом причина его долгого присутствия за столом. Можно было попытаться завести другие отношения, съехать, дать себе и Герхарду новый шанс, но Майк не хотел ничего из этого и был уверен: он жаждет отношений с Герхардом, который бескорыстно проявлял заботу, участие и поддерживал его. Майк жутко, до ненависти к себе, злился на Ирвина, который умудрился упустить своё счастье, и теперь мешал ему. Один довольно неоднозначный план зрел у Майка давно, и теперь он был готов воплотить его в жизнь.***
Сегодняшний день был расписан по минутам: сперва парикмахер, осветливший волосы и выкрасивший их в мягкий блонд. Стрижка-лесенка, которой никогда не было у Ирвина, дополняла образ. После шопинг и откровенно подростковый стиль, выбранный Майком из чувства острого противоречия. Последним штрихом — красивое бельё, свечи и романтический ужин. Если Герхард попробует не поддаться в этот раз — придётся смириться, но Майк верил в лучшее и не собирался упускать свой шанс. — Майки, ты дома? В голосе Герхарда беспокойство, он притопывает в нетерпении, пока ждёт лифт. Появившись на пороге, замирает, кажется, не веря своим глазам, но не в интересах Майка дать ему опомниться. — Я дома и уже заждался. У нас сегодня романтический ужин, я сам всё приготовил. Приходится буквально вести Герхарда к столу и усаживать, но постепенно тот расслабляется и, кажется, готов дать Майку шанс, на разговор. — Я много думал о наших отношениях, и пришёл к выводу, что хочу быть тебе больше, чем другом. Ты нравишься мне, Майку Айну, а не человеку из твоего прошлого, на которого я похож. За год, который мы живём вместе, я узнал тебя и полюбил, и твоё мнение, что всё дело в воспоминаниях и чужих чувствах, в корне неверно. Если... если ты тоже что-то чувствуешь ко мне, а не к бывшему мужу, я хочу быть с тобой. Всегда или сколько ты разрешишь. Герхард резко отодвигает стул и встаёт, кажется, он сейчас просто уйдёт, и весь мир рухнет, сразу как закроется дверь. Но вместо того, чтобы двигаться к выходу, Герхард идёт к Майку и отвечает не словами, а поцелуем. Приходится уцепиться за плечи Герхарда, чтобы не упасть, колени подкашиваются, а все мысли стекают в пах. Как Майк оказывается голым в постели, он практически не замечает, но не заметить с какой страстью Герхард мнёт его ягодицы, как поцелуи переходят в укусы и какой у мужчины его мечты крепкий стояк, просто невозможно. Кроет их обоих знатно, и Герхард крутит Майка из стороны в сторону, то кусая за ягодицы, то целуя плечи, то притираясь крепким членом к бедру. Майку немного страшно, он всё-таки совершенно неопытен. Язык Герхарда касается плотно сжатой звёздочки ануса, Майк протяжно стонет, гнётся и подставляется, давая своему мужчине делать всё, чего ему хочется. Герхард напорист, но осторожен и нежен, он помнит о том, что для Майка всё происходит впервые. Покрасневший, влажный от слюны анус, принимает первый палец, Майк протяжно стонет, не пытаясь себя контролировать. Низкий смешок Герхарда отдаётся вибрацией в шее. — Ты прекрасен, не сдерживайся, малыш. Майк следует совету, и на втором, уже сильно распирающем его изнутри пальце, выстанывает новую мелодию любви. Третий палец принять тяжелее, Майк напрягается, но обхватившие член пальцы Герхарда здорово отвлекают от дискомфорта. Вопреки страху Майка, для того, чтобы войти, Герхард поворачивает того лицом к себе и, медленно раздвигая крупным членом стенки ануса, смотрит в глаза неотрывно. Майк жмурится на первые несколько болезненных секунд, а потом привыкает, подстраивается и тянется за поцелуем. Герхард сгибает его почти пополам, гладит щиколотки, ступни и постоянно целует — куда дотянется, не разбирая. Темп медленный, движения размеренные, и Майк стонет уже нетерпеливо, капризно, давая понять: он готов на большее. И Герхард понимает, ускоряясь, пару раз изменив угол, наконец, попадая по простате, унося Майка куда-то в космос, где он ещё не был. Плевать на дискомфорт, плевать на осторожность, Майка дёргает, гнёт, он мечется по постели и, стоит Герхарду сжать его член, кончает, тонкой струйкой спермы заляпав любовнику живот. Самому Герхарду нужно ещё немного времени, он делает несколько мощных движений внутри, и вынимает, додрачивая на пах Майка и пачкая в сперме тёмные волоски, которые тот не додумался перекрасить. После обязательно нужно поговорить, Майк давал себе эту установку, подбирал слова, даже репетировал перед зеркалом, но глаза слипаются, и единственное, что он может произнести, вырывается концентратом всех его мыслей и желаний: — Выходи за меня замуж, Герхард. Сердце стучит быстро, мешая слушать, заглушая своим мерным буханьем всё вокруг, но Майку не нужного многого, ему достаточно короткого «да», которое он слышит перед тем, как провалиться в похожий на обморок сон.