Оно здесь

В том, что ты едешь с работы поздним вечером воскресенья, есть и свои плюсы: дорога почти пустая, можно расслабиться, включить музыку. Только-только начинают зажигаться фонари, в приоткрытую форточку тянет странным, перемешанным запахом выхлопов и чего-то пряно-цветущего. Добираться недолго, скоро Валентин будет дома — и Тёма наверняка со своего массажа вернулся, если только по дороге к приятелям в гараж не заглянул. В этом случае он вряд ли улизнёт от них быстро — ну да ладно. Всё равно времени хватит и на то, чтобы на кухне посидеть, поговорить, и на то, чтобы разлечься перед телевизором бок о бок и смотреть что-нибудь смешное, скачанное Тёмой. Сегодня его очередь фильмы искать. Тёмка, конечно, опять чипсов притащит — сколько угодно тверди ему, что вредно, что нельзя организм, только-только восстанавливающийся, всякой пакостью травить. Как об стенку горох. Зато от овсянки с мёдом, которую Валентин часто готовил по утрам, Тёма давно уже не воротил нос. Сметал тарелку, как миленький. И к салатам понемногу привыкал — с разными овощами в разных сочетаниях. Временами даже смотрел благодарно, хмыкал: «Валь, а у меня, по-моему, реально сил прибавляется от твоего здорового питания». Тёма и сам пытался готовить — вопреки безумным идеям в духе «а не полить ли бананы соевым соусом», зачастую выходило очень даже вкусно. Вон, картошку с зеленью пожарил — Валентин как раз проголодался, как придёт, сразу положит себе побольше и в микроволновку… Валентин притормозил на светофоре, отвлекаясь от мыслей, будоражащих аппетит. Машина плавно остановилась, и он услышал, как тренькнул телефон. Едва ли что-то срочное, но у Валентина была привычка узнавать информацию оперативно, не откладывая. Да и потом, ему мог написать Тёма. Что-то нужно ему, или хочет о чём-то спросить, или просто соскучился. Точно, Тёма. Два слова: Оно здесь Валентин так и уставился в экран. Не сразу заметил, что загорелся зелёный, и тронулся резко. Оно здесь. Что это может значить? Снова прилетел Харитон? Не то. Даже если бы он был один, без Юли, Тёма вряд ли назвал бы его безликим «оно». Что тогда? Ра? Ну, не сам Ра, его уничтожили, но какой-то аналог? Возможно, тоже с враждебными намерениями? Или ещё какой-то инопланетный сюрприз. Чем гадать, лучше было позвонить. Валентин так и сделал, набрал Тёму, долго поправлял гарнитуру под ухом, прислушиваясь к монотонным гудкам. Не берёт. А отправил смс-ку только что. Херово. «Перезвони как только сможешь. Если не можешь говорить напиши что случилось» Валентин жмёт «отправить», но на ответ не слишком рассчитывает. Как и на звонок. Возможно, всё зашло уже слишком далеко. И не надо думать о том, что, исходя из этого, могло случиться с Тёмой. Надо связываться со своими, и с мчс-никами, и с разведкой. Везде один и тот же ответ: «Никаких сигналов, всё спокойно». Проверяют всю Москву, в особенности — Чертаново, в самой большой особенности — дом и двор Валентина, старый Тёмин двор, автосервис. «Чисто, товарищ генерал-лейтенант!» Ракетные войска, ПВО — в боевую готовность. Сверху интересуются, откуда сведения. Голос подрагивает и у министра, и у советника президента. Валентин не скрывает, что сообщение размытое, неконкретизированное и может вообще быть не связано с пришельцами. «Оно здесь». От этих двух слов обоих чиновников начинает трясти ещё сильнее. Валентин обещает держать в курсе. Валентин останавливает машину, едва не стесав крыло о бордюр, выпрыгивает и бежит к подъезду. Смотрит по сторонам — ничего. Подъездная дверь открывается без труда. Валентин секунду колеблется, лифт ведь, теоретически, может застрять, но нестись тринадцать этажей вверх по лестнице — на это уйдёт слишком много времени. Лифт не подводит, Валентин подскакивает к двери, ключ легко проворачивается в замке. Глаза моргают, пытаясь привыкнуть к полумраку прихожей. Где-то совсем рядом льётся вода — от этого звука у Валентина волосы дыбом встают на загривке, сразу в голове всплывает затопленный бункер. И потрескивание рации — осторожно, Харитон, антенна, три градуса влево. И Тёма, белый, весь в крови, Юля наклонилась над ним, руки трясутся… Из двери в конце коридора выходит Тёма — в полотенце, обёрнутом вокруг талии, с влажными волосами, распаренный. Шлёпает босыми ногами по полу, рот разъезжается в улыбке: — Валь, привет. Ух, я уж думал, ночевать без тебя придётся. До Валентина не сразу доходит, что вода уже не течёт. Душ. Конечно. — Где оно? — выговаривает Валентин сжимающимся горлом. Светлые брови вопросительно приподнимаются: — Оно? — То, о чём ты мне писал. От левого запястья к кончикам пальцев пробегает судорога, Валентин машинально разводит пальцы, с силой упирается в стену раскрытой ладонью. В синих глазах недоумение. — Писал? Валь, я ни о чём не писал. Ты… У тебя случилось что-то? Пульс в виски — молотом, с силой, размеренно. Поднести к виску ладонь, помассировать. Вдох. Выдох. Не торопиться, сосредоточиться. — Ты сегодня сталкивался с чем-нибудь угрожающим? — Нет, — пожимает плечами, подходит ближе. — Валь, блин, да чё стряслось-то? — Хорошо, — Валентина немного отпускает, он прислоняется плечом к стене. — Покажи мне свой телефон. Тёма фыркает, но послушно лезет в карман джинсовой куртки, выгребает оттуда мелочь, какие-то обёртки и достаёт мобильник. Пара секунд у Валентина уходит на то, чтобы вспомнить, что с ним делать: сам давно привык к сенсорным, а Тёме посоветовали кнопочный, чтобы мелкую моторику разрабатывать. Ага, вот, сообщение. — Смотри, — ткнул Тёме экран чуть ли не в нос. — Твоё? Тёма хмурится — и поднимает на Валентина потерянный взгляд. Сжимает и разжимает похрустывающие пальцы. — Блин, Валь, это… это хуйня какая-то, я точно не писал. Это не я. Чё ты так смотришь, Валь, думаешь, я вру? Думаешь, у меня такие шуточки дебильные? Так. Можно выдохнуть… нет, рано, версию со стиранием памяти тоже надо отработать. — Расскажи, что ты сегодня делал. Весь вечер… пускай с семнадцати часов. По минутам. Удивление из Тёминых глаз никуда не девается, а вот досада явно утихает, он смотрит серьёзно, внимательно. И не спорит, рассказывает, как после массажа зашёл к ребятам, как с чьей-то не совсем трезвой подачи пошли гулять на заброшенную стройку. — Да нас человек десять там было, Валь! У кого угодно спроси, хоть у Питона, хоть у Жеки. — И телефон всё время был при тебе? — Ну да, в кармане лежал. Я никому не давал его, если ты об этом. Достал, правда, парням показать. Питон ещё сказал, что у его брата такой же, и что брата бесят кнопки. — Бесят? — машинально переспрашивает Валентин, раздумывая. Конечно, память можно и целой группе стереть… или нельзя? Они так вообще умеют? Спросить бы у Харитона… — Ну да, он так один раз случайно ментам позвонил. Кнопки чувствительные — если их не заблокировать, то, пока он в сумке валяется, сами могут… Тёма осекается, подносит кулак ко лбу. — Блядь. Сука. Кнопки. Валентин смотрит на него внимательно. И смаргивает. — Значит, кнопки. — Ну да! Грёбаный Т9! — уголки губ разъезжаются, рвётся нервный смех. — Пара букв, небось, нажалась, а он дописал остальное! И тебе отправил! Вдох. Выдох. Глубже, не так быстро. Вдох. Выдох. Рубашка форменная к спине липнет. — Слушай, — синие глаза радостно блестят, — у меня ж так было уже. Жеке от меня слово какое-то пришло, не то «опять», не то «авось» — он потом долго допытывался, о чём речь-то. — А скажи мне, Артём, — Валентин слышит свой голос как со стороны, тихий, вкрадчивый. — Если у тебя телефон такой, как ты говоришь, чувствительный — почему же ты, мать твою, блокировкой не пользуешься? — Ну не знаю, — пожимает плечами, — не думал как-то. Валь, да ничё ж не случилось. — Не случилось, — глухо выговаривает Валентин, делает шаг вперёд, и Тёма отступает к стене. — Ты понимаешь, что я воздушно-космическую оборону из-за тебя поднимал?! — голос вибрирует, срывается на крик. — Планету отбивать собирался! Из-за легкомысленного идиота, которому лень разобраться со своими гаджетами! Я думал, что ты, может, уже в плену, или ранен, или… Валентин осекается, смотрит в упор, челюсти сжимаются. Ладонь упирается в стену в сантиметре от Тёминого затылка. — Прости, — прямой, пронзительный взгляд в ответ. — Мой косяк. Тебя выебут из-за этого, понимаю. — Выебут, — выдыхает Валентин, кивает. Лбу горячо, в затылке, в висках мелко стучит. — Пусть выебут, это ничего, отбрешусь как-нибудь. Тём, я боялся, — совсем тихо, почти уткнувшись носом в ушную раковину. — Я очень боялся тебя потерять. Не пугай меня так больше. И руки смыкаются на спине Валентина, тёплые, подрагивающие, стискивают крепко-крепко. Щека прижимается к щеке. — В-валь, — заикающееся, сбивчивое, — да что мне будет-то… Я ж ж-живучий, нахуй. Как со-обака. — Никаких собак, — шепчет Валентин, обнимая вздрагивающее под руками тело, поглаживая влажный загривок, — никаких дурацких сравнений. Ты жив-здоров, это главное. — И п-планета цела, — сдавленным смешком вырывается у Тёмы, и Валентин кивает: — И планета. Он отступает, нехотя убирая руки. Отпускать Тёму не хочется ни за что на свете, но надо передать по всем каналам отбой. Пока Валентин говорит по телефону, Тёма смотрит на него. Лицо от волнения раскраснелось, глаза поблескивают. А узел на полотенце почти совсем развязался, оно сползло на бёдра. Как только Валентин в последний раз произносит «вас понял» и кладёт телефон на тумбочку, Тёма шагает к нему, вновь льнёт, вздрагивая уже вовсе не из-за тревоги. Сквозь плотную ткань формы Валентин чувствует жар голого тела — и вдыхает глубже, и ноздри жадно втягивают ментоловый запах Тёминого шампуня вместе с другим запахом, дразнящим и едва уловимым. — Что, прям сейчас? — Валентин слегка улыбается, забираясь рукой под полотенце, оглаживая Тёмино бедро. — Сейчас, — эхом отзывается Тёма, расставляет ноги шире, тихонько постанывает под прикосновениями. — Ты когда такой злой, я… я тебя вообще по жизни хочу, Валь, но щас прям как-то по-особому хочу. — Ты хочешь меня, когда я злой? — Валентин посмеивается, чуть отстраняясь, обхватывая Тёмину крепкую ягодицу, поглаживая по груди, в ямочке между ключиц, где всё ещё поблескивают влажные капельки. Тёмины щёки полыхают ещё сильнее: — Ну не злой, нет, но ты прямо какой-то… — Такой? — Валентин не резко, но с силой толкает Тёму к стене, прижимает своим телом. Губами, зубами прихватывает мягкую кожу шеи, удерживает за бедро, оглаживая ложбинку между ягодицами, и Тёма стонет в голос, и пальцы, ласкающие затылок Валентина, крепче вцепляются в волосы. Валентин слышит только «да, да, да…» — не то ответ на вопрос, не то просьба, не то признание. Валентин целует его настойчиво, жарко, и ладони скользят по податливому, прогибающемуся телу, и полотенце сваливается на пол комом. И вот это, горячее, искрящееся, живое, распирающее рёбра — оно здесь, свалилось на голову, не спрашивая, и не деться от него никуда.