Пленник

Сознание проясняется медленно, секунды растягиваются в вечность, и странная тупая боль разламывает голову. Во рту как в пустыне, горло нещадно дерёт и каждый вдох невыносим, будто в лёгкие вливают расплавленный металл. Тело сковано, и малейшее движение приносит дискомфорт. Тьма настолько густая, что пугает. Леви пытается пошевелить языком и открыть глаза, но не выходит. Сухость во рту осязаема, он пытается вытолкнуть её, освободиться, но попытка проваливается. Веки по-прежнему не поддаются, что-то мешает, и хочется просто смахнуть с лица всё лишнее. Он тянется сделать это — онемение в мышцах ощущается физически — и спустя несколько попыток понимает, что не может. Руки связаны, перехвачены верёвками от ладоней до плеч и разведены в стороны, и только запястья не лишены подвижности. Липкий страх касается затылка. Леви дёргается, пытаясь наконец вырваться из лап кошмара, и с ужасом понимает, что не спит. Сознание проясняется полностью, и паникой накрывает в ту же секунду. Он не просто обездвижен — ремни или верёвки обхватывают всё тело, растягивают конечности в стороны и держат в подвешенном состоянии. Кажется, будто он муха, что попала в паутину и увязает сильнее при малейшем движении. Хочется кричать, но вместо этого изо рта вырывается лишь глухое мычание. Зубы отчаянно грызут полоску мешающей тряпки, но ничего не выходит. В голове лихорадочно мечутся мысли. Леви пытается вспомнить, что видел последним, где находился, с кем говорил, но память как чистый лист бумаги. Единственное, что он знает — своё имя. Но успокоения это, разумеется, не приносит, а вновь заставляет дёрнуться. Верёвки врезаются в кожу, доставляя боль, и кажется, что она горит огнём. А ещё в застоявшемся воздухе с запахом отсыревшего бетона раздражающе тянет омежьим секретом. Аромат течки бушует, словно пожар, заполняя помещение, выжигая кислород, и до Леви не сразу доходит, что это он сам исходит смазкой. В сбоящем рассудке успевает мелькнуть мысль, что он явно попал в плен к маньяку, но ровно на одну секунду, потому что в следующую его накрывает чужими феромонами. Леви резко поворачивает голову в сторону источника запаха, ноздри жадно раскрываются и тянут его в себя. Осознание мгновенно — рядом альфа. И не просто альфа, а находящийся на пике гона. Тяжёлый запах обволакивает за пару секунд, покрывает кожу, проникает в лёгкие и заставляет всё существо гореть, изнывая от желания. Разум затуманивается, оставляя одну-единственную потребность тела, которое тут же выплёскивает новую порцию смазки, и та густыми каплями стекает на невидимый пол. Обострившийся слух улавливает это вязкое чавканье и, одновременно с ним, возбуждённый гортанный рык, рвущийся наружу. Двойной. Пониманием, что альф двое, накрывает вместе с очередным приступом паники, и Леви снова пытается вырваться, мыча от боли — верёвки режут кожу и каждая мышца едва ли не звенит от напряжения. Тело горит, сознание мечется вместе с мыслями, но ни одной не ухватить, они сменяют друг друга сотни раз за миг. Страх затмевает всё вокруг. Он понимает, что с ним будет, понимает, как будет и когда. Прямо сейчас, когда жадные ладони обхватывают руки и ноги, гладят, царапают и изучают, торопливо исследуют тонкое омежье тело. Леви чувствует жажду и возбуждение, которое вызывает в альфах, их пальцы, губы и языки, вылизывающие каждый дюйм его кожи. Ощущает, как тело в ответ течёт, распаляя самцов, и вот уже ягодицы тянут в стороны, а жёсткие пальцы таранят вход. Рыча, он дёргается настолько, насколько может, но верёвки лишь сильнее стягивают тело, напоминая, что шансов на освобождение нет. И в ту же секунду где-то под потолком загорается тусклая лампочка, едва заметно пропуская свет сквозь повязку на глазах. Альфы отстраняются как по команде, но лишь затем, чтобы рассмотреть подвешенного омегу и наброситься на него вновь, словно голодные звери. Крик рвётся изнутри, но звука нет, и Леви лишь кусает кляп, пытаясь не сорваться в истерику. В какой-то момент неясный шум врывается в почти угасшее сознание. Невозможно сказать, что это, но он враз перекрывает возню и звуки, издаваемые альфами. Прикосновения исчезают, и Леви инстинктивно улавливает нарастающую агрессию, что исходит от альф. А следом он с головой тонет в тяжёлом горячем мускусном запахе, что в одно мгновение захватывает сознание, подчиняя и призывая следовать за собой. Леви инстинктивно ведёт головой в сторону, широко раздувая ноздри и вдыхая, впитывая в себя роскошный аромат, затмевающий остальные вмиг, словно ничего никогда не существовало. Грозный рык выводит из дурмана, наслаждением прокатившись по телу и нервам, которые уже ноют и звенят, желая покориться и покорить его носителя. Мыслей нет, но обострившиеся инстинкты чуют совершенно дикого, первобытного и неукротимого, словно стихия, альфу. Желание с новой силой топит тело, и сопротивляться нет возможности. Звук удара и болезненный стон заставляют вздрогнуть. Падение тяжёлого тела на бетонный пол оглушает, как раскат грома. Яростный рык раскалывает пространство, и всё, что происходит дальше, превращается в сущий кошмар. Леви не видит, но похоже, альфы рвут друг друга на части, и предполагать, на чьей стороне удача, бесполезно. Зато прекрасно известна причина бойни — это он сам. Альфы отвоёвывают право первенства, отбивают его, выгрызают у соперников, готовых стоять насмерть. И что-то подсказывает Леви, что будь даже его память на месте, он не смог бы представить что-то страшнее, чем попытку встать между альфой в гоне и течным омегой. Когда последний болезненный вой стихает и на бетон что-то глухо валится, Леви вздрагивает. Безумная драка трёх альф за право первенства окончена, а победитель теперь придёт за наградой. И он приходит. Сначала шеи касается горячее дыхание, и Леви замирает, боясь пошевелиться. Предположить, кто это, невозможно — запахи, душным маревом висящие в воздухе, настолько перемешаны, что выделить что-то одно, нереально. Все нервы напряжены, точно струны, только тело продолжает гореть, отчаянно желая. И смешна сама мысль, что находящийся рядом хищник, отбивший добычу у врага, может этого не почувствовать. Альфа двигается бесшумно, но обострившийся слух улавливает малейший шорох. И мягкий рык, зовущий, чертовски возбуждённый и возбуждающий. Кажется, что больше некуда, но желание неспешно ползёт по телу, заставляя буквально изнывать. Леви втягивает носом воздух и в ту же секунду чувствует прикосновения. Не такие, как раньше. И искрой безумного иррационального восторга вспыхивает осознание, что победителем стал третий, тот, кого изначально Леви даже не почуял. К страху перед чертовски сильным самцом, что одолел двоих, примешивается любопытство. Если не узнать, то хотя бы увидеть того, с кем выпало провести последние часы жизни, хотелось. А ещё до одури хотелось ощутить его в себе, и сходящее с ума тело играло против, истекая смазкой. Сухие шершавые подушечки пальцев касаются шеи, скользят вниз, обводя изгибы торчащих крыльями лопаток. Затем Леви чувствует пальцы целиком, а следом и обе ладони. Они гладят его тело, изучают дюйм за дюймом и… удивляют? Он не замечает жадности, голода или желания подчинить, которые охватывали несколько минут назад. Они слишком чуткие и мягкие для этого, нехарактерные для альфы на пике гона, а то, что гормоны бушуют со штормовой силой, даже сомневаться не стоит. Леви каждый отголосок его ловит, как свой собственный. Жаль, что не видит, а только чует обострившимися инстинктами. Альфа нетороплив, несмотря даже на то, что, без сомнений, слышит откровенный зов омежьего тела. Он наслаждается каждым прикосновением, каждым вдохом, с которым аромат течки заполняет его, пропитывая желанием насквозь. Он ласков, и минуты растягиваются в вечность, заставляя исходить сладкой истомой от каждого, самого малейшего касания. И Леви исходит, едва не сгорая изнутри, чувствуя, как мышцы внизу живота завязываются в тугой узел и член болезненно пульсирует, отчаянно желая разрядки. Но этого мало, Леви нужно ещё, омега требует больше. И альфа даёт, подсознательно улавливая сигналы. Он оглаживает стройные бёдра, слегка царапает стягивающие кожу верёвки и сжимает маленькие упругие ягодицы, которые легко помещаются в широких ладонях. Леви не может сдержать стон, когда большие пальцы цепляют сфинктер и тянут его в стороны, раскрывая. Он ждёт проникновения, хочет его, но альфа лишь опускается на колени, продолжая сжимать и растягивать. Леви этого не видит, но чётко осознаёт, потому что воображение рисует ему картину происходящего. Он согласен на пальцы, главное, чтобы внутри долбило и выворачивало, но альфа не даёт и этого. Только подхватывает поудобнее и практически усаживает себе на лицо, толкаясь языком внутрь, лаская и ловя сочащийся секрет, почти выпивая. Леви хочет поймать это мгновение, насладиться им, но кончает в ту же секунду, и мрак рассыпается мириадами разноцветных искр под сомкнутыми веками. Он сдавленно стонет и выгибается, пытаясь продлить наслаждение, которое стихает через пару минут, и становится понятно одно — ни капли не легче. Тело по-прежнему охвачено желанием и томится, заставляя едва ли не скулить, умолять альфу. Который знает и понимает абсолютно всё, но потакать не спешит, вылизывая, трахая языком и собирая каждую каплю с подрагивающих от нетерпения бёдер. И Леви не представляет, сколько это длится, вероятно, целую вечность, а затем ещё две, пока альфа не отпускает его и не поднимается. Он медленно обходит его, разглядывая так пристально, что Леви чувствует этот взгляд кожей. А затем жёсткие пальцы хватают за подбородок и заставляют повернуть голову. Альфа хочет рассмотреть лицо омеги, и даже тряпки, скрывающие половину, его не смущают. Он придвигается ближе, тянет на себя, почти вжимая, и трётся членом о промежность. Хорошо настолько, что Леви стонет, скрипя зубами, и бросает умоляющее «трахни». Он не уверен, что понят, даже не уверен, что услышан. Слово вообще вряд ли возможно разобрать из-за кляпа, но ему плевать. В ответ тишина — альфа не издаёт ни звука, лишь тянет ближе, вжимает сильнее, давая почувствовать, что ожидает омегу в скором будущем. И Леви сходит с ума от прикосновений горячего твёрдого члена, хочет ощутить его глубоко внутри и сдохнуть от безграничной заполненности. Но альфа вместо того, чтобы взять своё, по-прежнему медлит и ждёт, пока стоны нетерпения не начинают слетать с омежьих губ ежесекундно. Сначала Леви чувствует пальцы на щеке, а затем как они цепляют стягивающую рот повязку и убирают, стаскивая на шею. Лишь один вдох он успевает сделать до того, как его целуют. Мягкие влажные и чертовски горячие губы берут над ним власть в одно мгновение. Они сминают напором, подчиняют, и горячий язык, пожаром проникая в рот, обжигает до глотки. Огонь стекает в лёгкие, струится по венам и захватывает тело в одно мгновение. Он почти не замечает, как кончает второй раз, застонав в поцелуй и кусая альфу за губу. Тот лишь рычит, слизывает капли крови и, смешав со слюной, толкает обратно, заставляя проглотить. Поцелуй не прекращается, когда Леви чувствует внутри пальцы, сразу два. Они давят, гладят и царапают. А потом исчезают, чтобы вторгнуться снова, но теперь их три, и они буквально выкручивают изнутри, заставляя давиться скулежом. — Возьми… — хрипит он, не узнавая свой голос, — возьми! — почти срываясь, и снова наталкивается на полнейшую тишину в ответ, будто альфа глух и нем. — Лучше бы те двое меня на части разорвали, — выплёвывает Леви из последних сил, — чем ты, грёбаный садист. Пальцы из задницы исчезают, и крупная головка пробивает сфинктер. Адская боль от грубого вторжения заполняет тело вместе с членом, что входит до упора одним резким движением, кроша сознание в пыль. Время останавливается. Леви выгибается, насколько позволяют верёвки, рот распахивается в беззвучном крике боли, разум меркнет. А секунду спустя он уже захлёбывается ощущением полного опустошения — альфа покидает его тело. — Дай, — говорит Леви одними губами. — Дай, — повторяет вслух. — Дай! — кричит отчаянно, чувствуя, как захлёстывает паника. Слёзы из глаз брызжут непроизвольно, пропитывают повязку. Паре капель удаётся сорваться вниз. Хочется реветь навзрыд, потому что ощущение, будто забрали самое важное и уже никогда не вернут, отвратительно. Что-то внутри подсказывает, что такое поведение нетипично ему, но Леви ни черта не помнит о себе и единственное, что может сейчас, это царапать собственные ладони от бессилия. Скулы касается тёплое дыхание, следом скользит влажный язык, собирая солёные капли. Альфа так близко, что он чувствует его всем естеством, через кожу, как часть себя. Шёпот звучит над ухом, но слов не разобрать. Точнее, слово всего одно, повторяющееся несколько раз. Странное умиротворение охватывает сознание, и становится спокойно. Альфа говорит на одном из южных диалектов, проносится мысль в голове, и Леви понятия не имеет, откуда эта уверенность. Он лишь всхлипывает, дрожит и старается стать ещё ближе к тесно прижатому горячему телу. Это нужно, необходимо больше, чем воздух, и потребность возрастает с каждой секундой, пока альфа не обнимает его, приподнимая, и насаживает на пульсирующий член. Леви чувствует, как сгорает изнутри и тут же возрождается из пепла от резкой боли, рассёкшей мышцы острым скальпелем. И эта боль нужна, она — признак единения с альфой и самая желанная награда. Даже почти обидно, когда она стихает и отступает, как только альфа начинает двигаться. Он не отстраняется, лишь медленно толкается внутрь и длится это так бесконечно долго, что Леви начинает сходить с ума, желая получить разрядку. А ещё его терзает необходимость тактильного контакта, он хочет вцепиться пальцами в широкие плечи, обхватить руками мощную шею. — Развяжи, — просит он, едва шевеля пересохшими губами. Альфа уже привычно не реагирует, лишь перехватывает бёдра поудобнее, разводит шире и вбивается резче и быстрее. Леви сначала стонет, потом кричит, а оргазм накатывает медленной волной, от пальцев на ногах и выше, заполняя тело дюйм за дюймом. И он уверен, что никогда не испытывал подобного. Но когда до пика остаются буквально секунды, всё останавливается и приходит пустота. Он распахивает рот, словно выброшенная на берег рыба, но звуков нет, ни единый не прорывается из пересохшего горла, в котором отчаяние застревает комом, не давая свободно дышать. Он дёргает распятыми руками, пытаясь ухватить альфу, но пальцы ловят только воздух. Неожиданно левое бедро что-то стягивает, а затем исчезает, и нога, больше ничем не удерживаемая, падает в пустоту без единого намёка на опору. Спустя немного времени свободу получает и вторая нога, и Леви не уверен, что рад этому. Руки развязывать никто не спешит, а болтаться в воздухе хуже, чем быть мухой в паутине. Впрочем, пальцы достают до пола, если вытянуться и стоять на носочках, но это не выход — кровообращение восстанавливается, и мышцы мелко противно подрагивают, покалываемые тысячами иголочек. Альфа же делает шаг в сторону, медленно обходит и утыкается в плечо. Шумно тянет в себя запах и ведёт носом до изгиба шеи, а потом уже языком вверх по коже. Шёпот над ухом раздаётся снова, и Леви готов поклясться, что произносимое слово означает «сладкий». Оно отзывается эхом внутри, будоражит каждую клеточку, напоминая о том, что они не закончили и желание по-прежнему висит в воздухе. Но додумать эту мысль не выходит — в его тело вновь проникает горячий член, и становится так хорошо, что Леви забывает обо всём на свете, пока не кончает от концентрированного удовольствия, бушующего в крови. Мышцы расслабляются, и он повисает тряпичной куклой, теряя связь с реальностью на несколько долгих минут, пока его качают тёплые волны безбрежного океана. Когда он приходит в себя, то понимает, что альфа не кончил, а продолжает вбиваться в его тело рвано и грубо, всё сильнее с каждым толчком, пока не замирает на самом пике. Внутри разливается тёплое, а затем Леви вновь чувствует ту чудовищную пустоту, что пугала совсем недавно. Но выйдя из него, альфа не отстраняется, а обхватывает левой рукой тонкое тело, правой развязывая верёвки на руках. Те безвольными плетями падают вдоль тела. Леви наконец-то чувствует опору под ногами и как альфа отпускает его, и как подгибаются колени. Он оседает на пол в считаные секунды, а потом заваливается набок, но сил подняться нет. От ощущения соприкосновения кожи с холодным бетоном мерзко, кажется, что грязь покрывает всё тело и отмыться не удастся уже никогда. Но сейчас на это плевать — в голове щёлкает таймер, отсчитывая секунды до того момента, когда двое поверженных придут взять то, что осталось. Страха перед неизбежным нет. Только смирение с тем, что вряд ли останется в живых, приходит внезапно, и становится спокойно. Он даже не пытается стянуть повязку с глаз, потому что видеть тех, кто в ближайшие минуты начнёт рвать его на части, выше сил. Но пока есть эти минуты — даже если одна, даже если половина — он просто лежит и отстукивает указательным пальцем ритм, повторяя про себя дурацкую детскую считалку, которая заканчивается на неотвратимое «кто не спрятался, я не виноват». Когда сознание отключается и он проваливается в пустоту, Леви не понимает. Пробуждение приходит внезапно, словно невидимая сила встряхивает тело и наполняет его энергией. Леви приподнимается, усаживаясь на задницу, подтягивает ноги и прислушивается. Тишина вокруг такая, ни единого звука или шороха, точно всё вымерло. Он хватает пальцами повязку и стягивает прочь, щурясь на тусклую лампочку над головой. Глаза привыкают довольно быстро, и тогда он медленно поднимается, делает несколько шагов, осматриваясь, и замирает. В дальнем углу, чуть левее, чернеют два неподвижно лежащих тела с перебитыми глотками и раскрытыми ртами. Навсегда остановившиеся глаза смотрят прямо на Леви, и он таращится в ответ несколько минут, постепенно сознавая причину, по которой до сих пор жив и сравнительно цел. Страха перед мертвецами нет, жалости тоже, потому что живыми они стали бы огромной проблемой. С трудом оторвав от них взгляд, он переводит его в другой угол, куда не достаёт свет от лампочки и там угадывается лишь силуэт сидящего в углу альфы. — Кто ты такой? Зачем притащил меня сюда? — спрашивает и не узнаёт в хриплом скрежете свой голос. Альфа молчит, и, прождав несколько минут, Леви отводит от него взгляд и осматривается дальше. Слева в углу обнаруживается старая раковина со ржавым краном, торчащим из стены. Он в одно мгновение оказывается рядом, резко крутит вентиль, и труба, хлопнув скопившимся воздухом, извергает поток холодной и — о чудо! — чистой воды. Поймав её в ладони, он жадно пьёт, а затем пытается смыть грязь с рук и лица. Рядом с раковиной — узкий высокий шкаф, до которого свет едва дотягивается. Леви открывает косо висящую металлическую дверцу. Полок всего две и на них ни черта не видно, и он просто шарит руками, пока не натыкается на ком из какого-то тряпья. Вытащив на свет, потрошит его и драным подобием простыни небрежно накрывает трупы в углу. Остальное отбрасывает обратно в шкаф — пригодятся, когда ощущение немытого тела выбесит достаточно, чтобы решиться на мытьё в ледяной воде. Дальнейшее обследование шкафа заканчивается находкой коробки, и, открыв её, Леви видит упаковку протеиновых батончиков. — Есть хочешь, маньяк? — спрашивает оборачиваясь. В ответ — тишина. Альфу он по-прежнему не видит, только силуэт и изредка по-кошачьи мерцающие глаза из темноты. Страха нет. Это Леви осознаёт ровно в тот момент, когда видит трупы. Омежьи инстинкты подсказывают, что бояться нечего, а внутреннему голосу он доверяет, хоть и не помнит, обманывал тот раньше или нет. Он размахивается и швыряет батончик в сторону альфы, тот ударяется о стену и шмякается рядом с ним, но реакции нет. — Как хочешь, — пожимает плечами Леви, распаковывает свой и жадно в него вгрызается. Пока жуёт, размышляет над своим состоянием и, поколебавшись немного, всё же присваивает ему оценку «хорошо». Он не измотан, его поимели, но не насиловали, не ранили и не причиняли боли. Что крайне странно, учитывая волну феромонов от альфы, что продолжает валить с ног. — Давно мы здесь? — Леви делает ещё одну попытку разговорить его, однако реакция, как и прежде, нулевая. — Ты пробовал найти выход? — тишина. — Ты вообще меня понимаешь? Ответа нет, и Леви плюёт на несостоявшийся диалог издалека, а подходить близко к возбуждённому альфе в гоне и провоцировать не хочется. Пока тело молчит, стоит провести время с пользой. Он поворачивается обратно к стене и, ничего не увидев, начинает исследовать её руками. Как-то же они попали в эту комнату, очень смахивающую на подвал, значит, есть вход, который может стать выходом. Ладони медленно ползут по бетону, пытаясь нащупать хоть что-то, и спустя минуты начинает казаться, что это бесполезно. Но тут они натыкаются на крошечную щель и ведут по ней. Она уходит вверх, потом влево и вниз, и вот уже подушечки пальцев очерчивают контур петель. В полутьме дверь полностью сливается со стеной, только при прикосновении удаётся заметить её. — Мог бы и помочь, — Леви цедит сквозь зубы, бросает недовольный взгляд через плечо и с ужасом понимает, что по ногам снова течёт смазка. Возбуждение ещё не кипятит кровь, сознание чистое, но тело готово принять альфу, и нужно быть идиотом, полагая, что тот может не почуять. Конечно же, он чует и оказывается позади в одно мгновение. Леви чувствует упирающийся в поясницу член, горячую твёрдую грудь спиной и то, как альфа жадно дышит, уткнувшись носом в его макушку. Широкие жёсткие ладони ложатся на бёдра, сжимают, а потом ведут вверх, поглаживая бока. Альфа обнюхивает его затылок, спускается к шее и слегка прикусывает плечо. Леви не понимает, в какой момент тело начинает жить собственной жизнью, иначе объяснить то, что оно выгибается, подставляя зад, просто невозможно. Он даже приподнимается на мысочки, ведь альфа значительно выше и крупнее, и так ему будет удобнее. Хочется врезать самому себе за то, что ведётся на возбуждённый зов, за то, что не может противостоять, за то, что не хочет. Аромат самца обволакивает, проникает сквозь кожу и туманит разум. Леви вдыхает его полной грудью и не может насытиться. Ожидаемо, альфа не игнорирует откровенное приглашение, резко разворачивает его к себе и, подхватив, подкидывает вверх, прижимая спиной к стене, вынуждая обвить ногами свои бёдра. У Леви даже дыхание перехватывает от резкой перемены мест. И первое, что он видит, это широкие плечи, мускулистую грудь и ярко выраженные ключицы, переходящие в мощную шею. Уже потом взгляд цепляется за волевой подбородок, необычно пухлые для альфы чётко очерченные губы и высокие скулы над впалыми щеками. На висках волосы сбриты, а остальные зачёсаны наверх и сплетены в причудливую косу, уходящую за спину. Но начисто сбивают дыхание глаза из-под тёмных бровей — широко распахнутые, огромные глаза в обрамлении густых ресниц. Провалы чернеющих зрачков почти полностью скрывают радужку, и Леви чувствует, как тонет. — Ну ты и урод, — выдыхает он, не отрывая ошеломлённый взгляд от лица напротив, и закусывает нижнюю губу. Альфа целует так, словно стремится сожрать. Сминает податливую мягкую плоть губ, толкает свой язык вглубь, высасывает, выгрызает. Леви нечем дышать, он пытается отстраниться и дёргает головой. Затылок смачно впечатывается в бетонную стену и из глаз разве что искры не сыплются. Он делает долгожданный вдох и шипит от боли две секунды. Ровно две, которые даёт ему альфа и снова топит в себе. Ему плевать, что омега брыкается, что упирается руками в плечи, стремясь оттолкнуть, что царапается и даже пытается укусить. Точно знает, что омега уступит и… Леви уступает. Втягивает носом воздух и отвечает, обхватывая ладонями голову альфы и прижимая ближе, сильнее, кусая потрясающе вкусные губы. Проклятый гон, проклятая течка, проклятый альфа и проклятые инстинкты, заставляющие тело пламенеть за считаные минуты, желая лишь одного — сгореть и рассыпаться пеплом. Леви даже не понимает, сколько длится это безумие, пока сильные пальцы не сжимают ягодицы, растягивая, раскрывая. Кажется, смазка течёт сплошным потоком, наполняя тесноту между ними сводящим с ума ароматом готового к вязке омеги. И он ненавидит всё это, но вовсе не за то, что родился таким, а за то, что приходится просить. Пусть не словами, а телом, но звать альфу, покоряться. Напряжённый член зажат между горячими телами, но этого мало, и Леви выгибается навстречу, трётся, пытаясь оказаться ближе. Альфа внимает просьбе и наваливается сильнее, вжимая в жёсткую шершавую стену, а затем растягивает зад до боли и насаживает на себя одним движением. Леви закидывает голову вверх, губы размыкаются в немом крике, и тело захлёстывает удушливой волной. Практически сразу альфа начинает двигаться глубоко и размашисто, вбиваясь в принимающее влажное нутро, и единственное, на что остаётся сил, это скулить от переполняющего наслаждения. Он хочет продлить его подольше, хватаясь пальцами за широкие плечи, скребёт, царапает, тянет ближе, хотя кажется, что это просто невозможно. — Больно… — выдыхает из последних сил, потому что бетонная стена отнюдь не ровная и острые выступы царапают тонкую кожу. — Больно, — повторяет громче. Альфа в ответ ничего не говорит, но Леви удаётся расслышать едва различимый шёпот над ухом. Альфа произносит что-то похожее на успокаивающее «тш-ш», а следом слово «маленький». Язык звучит незнакомо, но он уверен, что понимает правильно. И что альфа понимает его — тоже. Неслучайно же обхватывает покрепче и разворачивается, шагая в тот угол, где ещё недавно сидел и куда не достаёт свет от лампочки. Леви понятия не имеет, что там, но сейчас настолько похрен, что и думать не хочется. Лишь бы этот альфа был рядом и никуда не отходил. Откуда взялось доверие, он не знает, но инстинктивно не ощущает угрозы. Альфа опускает его, придерживая, и укладывает на спину, не покидая его тела даже на секунду. На матрас жёсткое ложе не тянет, скорее, на набитый соломой тюфяк, но Леви плевать. Он выгибается навстречу, подкидывает бёдра, зовёт и просит. И альфа выполняет просьбу. Распрямляется, обхватывает узкие бёдра и надвигает на себя, неистово толкаясь в податливое нутро. Леви даже представить не может, как долго это длится — он кончает под альфой раз, и другой, и третий. Но финал не наступает, пока альфа не наваливается всем весом, вжимая в себя, и не кончает, тихо шипя и опаляя дыханием кожу. Леви чувствует, как внутри набухает узел, как мышцы сокращаются, блокируя член, и как судороги удовольствия начинают пробивать тело от макушки до пальцев. И как желанная вязка готова сцепить тела, создать что-то новое, единое и целое, так что Леви невольно теряет связь с реальностью, растворяясь в этом блаженстве. А в следующую секунду всё обрывается — запредельный экстаз рассыпается осколками, и кажется, будто его выдернули из рая, оставляя лишь болезненную пустоту. Леви жмурится, чувствуя, как тело начинает бить мелкой дрожью и как альфа отстраняется и поднимается на ноги. И он готов ползти за ним на коленях, лишь бы вернуть то, что забрали, то, что необходимо как воздух, чтобы течка пошла на второй виток, а потом на убыль. Но он находит в себе силы подняться, делает несколько шагов, нагоняя альфу, и хватает его за предплечье, заставляя развернуться. — Не смей бросать меня вот так, — шипит со злостью, выплёвывая слова в лицо альфы. У того не дёргается ни единый мускул. — Вернись, — приказывает Леви и показывает пальцем направление. — Нет, — впервые звучит ровно и чётко. Слёзы брызгают сами собой. Леви пытается стереть их тыльной стороной ладони, но выходит отвратительно. Альфа не реагирует, лишь делает небольшой шаг назад. Но Леви не может его отпустить, инстинкты и паника гонят его следом. Он видит, что альфа по-прежнему возбуждён, что узел на члене не опал, и тянет к нему руки, хватает за крепкие сильные бёдра, за мускулистые ноги и опускается на колени, готовый вынести любое унижение. Но только не то, что альфа просто отвернётся и уйдёт. Спустя бесконечность оглушающей тишины слышится плеск воды и жадные глотки. Леви не понимает, как оказывается на тюфяке, сжавшись в комок и теряя чувство времени. Тревожное забытьё опускается внезапно, и сознание меркнет. Просыпается он нескоро и от ощущения невыносимого жара, что окутывает тело влажными лапами. Альфа рядом, лежит на спине, закинув руки за голову, и никак на проснувшегося омегу не реагирует. В то время как сам Леви утопает в его запахе, в усилившихся феромонах и едва ли не сходит с ума. Возбуждение пробивает тело электрическими разрядами, заставляя невольно вытянуться в струну, а потом выгнуться, оттопыривая мокрый текущий зад. Реакции нет. — Чёрт, — шипит Леви под нос, из последних сил сдерживая желание толкнуть в себя пальцы, чтоб хоть немного стало легче. — Ты собираешься что-нибудь делать? — бросает с вызовом. Альфа неторопливо освобождает из-за головы руку и шлёпает ладонью себя по бедру. — Садись, — говорит ровно, на одном с ним языке. — Да пошёл ты, — рычит Леви и, не удержавшись, толкает в себя пальцы, простонав от разочарования, что слишком мало. И не хватит, даже если затолкать всю ладонь. — Хреновый из тебя альфа, чёртов дикарь, — презрительно бросает он, глядя сквозь темноту прямо в мерцающие глаза. Он успевает заметить хищный проблеск в их глубине, но не успевает отшатнуться, как длинные сильные пальцы сжимают горло. Дыхание перехватывает, и Леви будто снова тряпичная кукла в руках кукловода и следует негласным приказам. Но угрозы по-прежнему нет, инстинкты молчат, а происходящее объясняется до банальности просто — альфа требует подчинения, полного и беспрекословного, требует власти и разрешения обладать. Леви цепляется пальцами за перехватившую горло ладонь, но толку нет, и он делает то, чего хочет альфа — седлает его бёдра и проезжается мокрой задницей по твёрдому члену. Хватка ослабевает, но не исчезает, и Леви сдавленно ругается, пока направляет в себя крупную головку и медленно оседает, принимая полностью. — Клянусь, ты ответишь мне за это унижение, — почти зло шипит Леви и чувствует себя по-идиотски, когда понимает, что двигаться альфа не собирается и пресекает все попытки перехватить инициативу. — Я не буду просить, — цедит сквозь стиснутые зубы. — Не буду, слышишь? Уверенности ноль. Он сам себе не верит, ведь слишком хорошо ему было и слишком хочется повторения. А желанный альфа непозволительно близко, чтобы и дальше упрямиться. Ради чего — он даже не может ответить. — Пожалуйста… — шепчет Леви и чувствует, как разжимаются пальцы на шее, давая долгожданную свободу. Он склоняется над альфой, льнёт всем телом, обжигает и обжигается, и смотрит прямо в глаза. — Пожалуйста! — выдыхает в самые губы и почти кричит, когда получает долгожданный толчок. Сразу резко, сразу глубоко. Реальность крошится цветными стёклами и собирается в калейдоскоп в то же мгновение, чтобы закружить, завертеть, раскрасить сознание яркими картинками, заставляя растворяться в них и в блаженном неистовом удовольствии, что наполняет тело до краёв, грозя разорвать. Альфа берёт его раз за разом, неутомимо и безжалостно, меняя позы и крутя в руках тонкое тело. Леви теряет счёт тому, сколько раз его разрывает на части, вышвыривает в бескрайний космос и уносит за грань, прежде чем свершается сцепка, соединяя тела и даря непередаваемое удовольствие. Но даже тогда альфа не останавливается, продолжая долбить и проталкивать узел глубже, или наоборот, покидать тело, почти выворачивая наизнанку, чтобы заполнить снова. И Леви понимает, что не выдерживает, когда буквально ревёт от безграничного экстаза, что сотрясает тело, выкручивает до боли и снова дарит блаженство. Вот только когда альфа валится без сил, утягивая безропотного омегу на себя, он, растекаясь по мощной груди, едва слышно шепчет: — Ещё… Первое, о чём может думать Леви, это мягкие губы прямо перед глазами, которые нестерпимо хочется целовать часы напролёт. Но он не может. Альфа спит, и это самое подходящее время выбраться из тесного захвата мускулистых рук. По ощущениям прошло дня три, и, прислушавшись к своему телу, он убеждается, что течка отбушевала, как и гон альфы, явно идущий на спад. Двигаться приходится аккуратно и бесшумно, но Леви справляется, поднимаясь и немного разминаясь. По телу ещё гуляют отголоски безумства и мышцы тянет сладкой истомой, но желание вернуться в жаркий плен уже получается игнорировать. В пару шагов он оказывается у того места, где недавно обнаружил дверь, прислушивается недолго и вскидывает голову вверх. — Открывай, — говорит ровно, не повышая голос. Какое-то время ничего не происходит, потом дверь медленно отворяется внутрь, чертя на бетоне полоску света. Леви щурится на яркие лампы и сквозь пелену проступивших слёз видит показавшийся на пороге женский силуэт. Слышит голос, но не понимает сути, только тревожные и вопросительные ноты. — Я его забираю, — отмахнувшись от ненужного, бросает он. — Подготовь бумаги. — Это против правил. Не мне тебе это говорить, — возражает женщина, поправляя очки на носу. — Плевать я хотел на правила, — дёргает Леви плечом. — И таблетки твои — дерьмо. Я всё вспомнил, едва сутки прошли. Ты же обещала минимум трое. — Ну так и дал бы знать сразу, — весело фыркает та, — чего ждал-то? Или южанин этот понравился? — Понравился, — коротко отвечает Леви, кривя губы. — Может, ещё и за Стену с ним уйдёшь? — Может, и уйду, не твоего ума дело. Женщина готова съязвить ещё, но почему-то не произносит ни слова. Зато Леви замечает её расширяющиеся от удивления глаза и хлопающий беззвучно рот. Он оборачивается и видит перед собой альфу, что вмиг оказался позади, не издав ни звука. Впервые можно рассмотреть его при свете и убедиться ещё раз — чёртов дикарь просто совершенство. Только полыхающая ярость в изумрудных глазах Леви не нравится, но сказать хоть что-то он не успевает. Альфа хватает его за горло, сдавливает и чуть вздёргивает, словно ребёнка. Вот это силища, проносится мысль в голове, но тут же гаснет из-за почти первобытного ужаса, когда он видит, как размыкаются пухлые губы, видит кровь на острых зубах, и как альфа наклоняется. — Не смей! — задушено шипит Леви, дёргаясь в стальной хватке, но и только. Спустя мгновение удлинившиеся клыки пропарывают кожу в изгибе шеи, вгрызаясь в мягкую плоть. Яд проникает внутрь, и кровь разносит его по телу в считаные секунды, связывая и подчиняя. Леви чувствует каждой клеточкой, как он наполняет его, и становится так хорошо, будто после долгих странствий он наконец обрёл свой дом. Метка поставлена, и альфа отпускает его, тут же склоняя голову и преклоняя колено перед своим омегой. Этот обычай, когда альфа демонстрирует своё подчинение покорившемуся и повязанному омеге, Леви всегда считал крайне идиотским, но сейчас отчего-то не мог вспомнить почему. — Как твоё имя, дикарь? — спрашивает он, осторожно касаясь пальцами прядей волос, выбившихся из причудливой косы. Альфа вскидывает голову, пронзительно глядя ему в глаза, и он снова тонет в невероятного цвета мерцающей радужке. Он уверен, что никогда не видел и не увидит ничего подобного. — Yeager, — отвечает альфа. — Говори на общем языке, — требует Леви, не сводя с него глаз. — Охотник, — так же ровно. — Я хочу знать, как звала тебя мать, — настаивает он. — Эрен, — отвечает альфа. Эрен — раздаётся эхом в голове. Эрен — озноб мурашками сбегает от затылка вниз по спине. Эрен — отдаёт слабостью в колени. Леви заворожённо смотрит в глаза напротив — его альфу зовут Эрен, и он катает это имя на языке, пока не решается произнести вслух. — Я Леви, — говорит он, — как насчёт помыться и поесть, Эрен? — спрашивает полушепотом, едва шевеля губами. Он видит, как альфа поднимается, так же не отводя взгляда, и протягивает руку к его лицу. Чувствует, как пальцы касаются следов на шее, подбородка, губ, как ловят, заставляя вскинуть голову. Эрен целует его мягко и до одурения сладко, толкая рукой распахнутую дверь обратно. До слуха долетают возмущённые вопли очкастой, но Леви плевать. Он не прочь пробыть в этом подвале ещё пару суток.