Восток — дело гиблое

— Мы летим в Египет! Адриан всегда был тем самым громом среди ясного неба. Бесцеремонно открывал любые двери с ноги и даже в их собственную спальню врывался с видом победителя спартанцев. Особенно после длительных командировок. Его буйный темперамент был настолько широк, что моментально заполнил всё нескромное пространство комнаты. Весь будто бы светился, переполненный самодовольством: «Смотри, какой я молодец и как ловко решил превратить наш долгожданный отпуск в кошмар, любимый!» Даже кудряшки дыбом стояли, как будто бы наэлектризовались неудержимой энергией. — Египет? Почему ты не выбрал сразу Ад? — Антиной скривил губы в нервной ухмылке, лениво отбрасывая в сторону смартфон. — Температуры почти те же, только путь покороче будет. — В Ад билеты раскупили на несколько столетий вперёд, не нашёл нам местечко, — он сказал это с таким серьёзным лицом, словно и впрямь рассматривал такую возможность. — Перестань дуться, мне надоела твоя аристократическая бледность, и я намерен вывезти тебя в самые яркие солнечные лучи на планете. — Я сердечник, — сердито отозвался юноша, отворачиваясь к окну. — И не перенесу полёт. И жару не перенесу. Вообще ничего не перенесу, я даже самолёты ненавижу! В дуэте с жарой это самая отвратительная перспектива. — Меня ты переносишь, — простодушно пожал плечами Адриан, присаживаясь на край кровати и накрывая широкой ладонью бедро Антиноя. — А я, позволь заметить, чертовски горяч. Готов потягаться в этом с песками пустыни. Так что поездка не обсуждается. Мы можем оставить дискуссию? Пробовать закатить глаза ещё больше – значит, рисковать увидеть извилины своего мозга. Приходиться смириться, поджать губы и сделать вид чрезвычайно огорчённый. Еврейский народ так не скорбел из-за гонений, как юноша – из-за предчувствия провального отпуска. Однако, Адриан оказался ещё более бессердечным, чем предполагалось. Явно не терзаемый виной за поспешно принятое решение, он наклонился, поцеловал запястье пересохшими (от своей жгучести, наверное) губами и, приподняв голову, заявил: — Я голоден. Собирайся, пойдём ужинать где-нибудь. Домохозяйка из тебя всё равно никудышная. Объёма лёгких на эмоциональный, полный трагизма выдох не хватило. Но лицо точно театрально перекосило, профессионально, потому что мужчина неожиданно стушевался и осторожно поинтересовался мнением партнёра, куда же им стоит сходить сегодня. Надо же. Всегда бы так. — Мы уже два года живём вместе, – начал свою речь Антиной, на цыпочках прокрадываясь в гостиную и останавливаясь в проходе, — может, начнём решать такие вопросы совместно? — Нет, – коротко отрезал Адриан, не отрывая взгляда от ноутбука. И это всё? Никаких компромиссов? Никаких страстных ссор? Юноша чувствовал, что начинает закипать от невозможности высказаться. Он больше двух часов продумывал этот диалог, проработал каждую возможную реплику, нашёл чуть ли не с десяток неопровержимых аргументов, но… О, властный упрямец! Рука сама драматично потянулась ко лбу одновременно с тяжёлым выдохом, сорвавшимся с пухлых губ. — Нонсенс! – только и смог выдавить из себя Антиной, в глубочайшем разочаровании покидая гостиную. Стоило признать: план не был продуман, потому и потерпел сокрушительное фиаско. Сцена сегодня принадлежала лишь одному актёру, и тот сейчас корчил из себя очень занятого бизнесмена на диване в обнимку с ноутбуком. — Ты решил, куда мы пойдём, дорогой? – раскатистый бас нагнал его в коридоре, стоило сделать всего пару шагов в сторону. Пришлось разворачиваться – очень резко и нервно, он же обижен! – и возвращаться, чтобы не перекрикиваться до хрипоты. – Если я потерплю урчание желудка ещё хотя бы полчаса, то не поскуплюсь и прибегну к радикальным методам. У меня случится откат от цивилизованного человека до примитивного каннибала. — А я с тобой не пойду никуда! – играть, так уж до последней капли крови. – Твоё лицо вызывает у меня лишь приступ тошноты, какой уж там совместный ужин. Ты же не хочешь, чтобы я прилюдно перепачкал скатерти и твою безупречную репутацию утончённого джентльмена? Молчание. Тишина повисла такая, что можно было отчётливо расслышать тревожный стук собственного сердца. Вот оно, наконец-то! Отличная реакция, стопроцентное попадание прямо в честолюбивую душонку любовника. Кудрявая голова приподнимается, задумчивый взгляд Адриана упирается куда-то в ярёмную впадинку на теле Антиноя. Некоторое время они сверлят друг друга глазами, и спустя несколько минут юноша явно начинает нервничать – переминается с ноги на ногу, кусает нижнюю губу. Мужчина этого и ждал, потому что тут же весело ухмыльнулся и ядовито заметил: — Куда мне с тобой идти? Ты же небритый. Не могу же я испортить свою безупречную репутацию утончённого эстета. Вдруг подумают, что мои взгляды сменились и вместо смазливых мальчиков я перешёл на уличных оборванцев? Нехорошо получится. И отвернулся. Отвернулся, как ни в чём не бывало! Ох, если бы возможно было одной только силой воли бить в нос или испепелять одним лишь взглядом! Антиной тихо взвыл, театрально запрокинув голову, и исчез в глубине квартиры. Почему, ну почему боги обрекли его на взаимное существование с таким доминантным чудовищем?Невыносимо, просто невыносимо! За какие только прегрешения? «Хотя, тёмные кудряшки так завораживают… Ну его к дьяволу.» Глубокая ночь – это время маленьких глупостей для легкомысленных людей. Меланхолия Антиноя так подсказывала буквально каждые выходные, и он, подчиняясь ей, выбирался на балкон, ступая по мягким дорогим коврам медленно и осторожно, как кот. Иногда хотелось побыть в одиночестве, подальше от сопения, шуршания постели под большим телом, подчиниться собственному романтизму. Удобно устроиться у распахнутого настежь окна, вдохнуть прохладный воздух, пахнущий тёплым морем. Было необыкновенно тихо. Безветренно. Духота и тёмное беззвёздное небо явно обещали скорую грозу, пусть раскатов грома ещё не было слышно. Верить в суеверия глупо, но такие изменения погоды точно не к добру. Казалось бы, что может случиться? А всё равно волнительно настолько, что, сколько ни вдыхай полной грудью, кислорода не хватает. Похоже на дешёвую драму в захолустном театре, только запаха сигаретного дыма не хватает. И вдруг столь тонкий поэтический момент разрывает суровый бас прямо над ухом: — Нет, ты серьёзно не собираешься бриться? Это странно для тебя. «Чёрт! Чёрт ты бессовестный! Поганец! Для тебя обязательно приберегли тёплое местечко под боком у Сатаны, если только он тебе специально свой трон не греет! Чудовище ты кучерявое!» — Нет, пока не намеревался, дорогой, – вот и всё, что вырвалось в итоге. Малодушие какое, не мужское совершенно. Вот ты начинаешь строить отношения с мужчиной, потом теряешь свою честь в пустословных препирательствах, а дальше что? Консультация у психотерапевта и операция по смене пола? Кольцо на пальце и пушистая собачка размером с напёрсток под ногами? «До чего же мы дожили, до чего же…» — Меня ведь всего неделю дома не было, – Адриан вздыхает тяжело и фальшиво, — но ты успел запустить себя. Боюсь представить, что случиться, если меня работа забросит куда-нибудь на месяц-полтора. Я тебя вообще узнаю? — А ты всех своих протеже в лицо запоминаешь? – Антиной твёрдо решил отвоевать эту сцену. Не могут на подмостках умещаться две королевы драмы. —Дай-ка подумать… — Ты ведь не всерьёз сейчас? Борода неприятно кольнула шею, напоминая далёкое детство, когда мать зимой заставляла носить шерстяные свитера с высоким воротом. Причём воспоминания подкатили так неожиданно и были столь нелепыми и бессвязными, что юноша невольно рассмеялся. Не смог сдержаться, хотя очень хотелось – Адриан обязательно воспримет это, как личную победу и новую проломленную стену в их отношениях. Так, в общем-то, и оказалось – Антиной явственно ощутил растянувшиеся в улыбке губы на своей коже. — Что бы ты там себе ни надумал, – начал он с шутливой строгостью, — останешься для меня гадом до первого приличного извинения. Я, конечно, не требую корзину очищенного винограда – хотя мог бы! –, но словесный эквивалент… — Скажи, тебя в академию искусств взяли сразу, как только ты вошёл в экзаменационную залу, дива моя? – мужчина оставил короткий поцелуй на выступе ключицы и приподнял голову, улыбаясь ещё более широко и ехидно. – Или ты успел сказать комиссии пару слов? Юношу снова захлестнуло возмущение, но, стоило открыть рот, чтобы высказать всё накипевшее внутри за этот ужасный нервный день, как тут же губы накрыли грубые пальцы Адриана, призывая к молчанию. Покорности, видимо, он не ожидал, поскольку на мгновение опешил от тишины, которую не разорвали оскорблённые монологи. — Я всецело виноват пред тобой, свет мой, – нашкодивший кот такое чувство вины точно не изобразит. У него точно треснет морда. –Мои чёрствость и грубость – ужасный грех перед тобой, который можно смыть только кровью. Ты – сокровище моего маленького амфитеатра жизни, и это непростительно, что… — Что ты мерзок в своей лести и слащавости! О, боги, прекрати это говорить, иначе сюда слетятся все местные мухи! — Ты же сам требовал моих унижений… Возможно, иногда проигрывать не так уж и плохо. Порой это приятно, пусть и немного приторно. Но лишь немного! Главное – не злоупотреблять собственными отступлениями и не давать спуску доминантным замашкам партнёра. По крайней мере, сегодня Антиной думал именно так, сидя глубокой безлунной ночью на балконе в крепких объятиях самого прекрасного и самого невыносимого на свете мужчины. — Утро начинается не с кофе? Антиноя невозможно застать врасплох. Он будто бы намеренно просыпается намного раньше, чтобы успеть переделать всю утреннюю рутину и к пробуждению Адриана преспокойно пить чай в столовой. Сейчас он сидел спиной к собеседнику и увлечённо орудовал ножом над какой-то несчастной жертвой. А именно – хурмой. Кружка стояла совсем рядом с его подёргивающимся локтем и так близко к краю, что одно неловкое движение могло превратить весь будущий день в кошмарную череду подколов и новых унижений. Правда, заботливые руки неожиданно убрали её поближе к центру столешницы. Молча, не сопровождая ехидными шуточками или ворчанием о неряшливости. Антиной ухмыльнулся, подумав, что сегодня обязательно пойдёт снег, потому что такие чудеса случаются только в сказках для совсем маленьких детей. По крайней мере, заболеть Адриан точно не мог – кажется, все вирусы и бактерии боятся его искромётного юмора и язвительных комментариев. — Надо же! Любовь моя, как легко на тебя повлиять, стоит лишь парочку слов подсластить, — и почему, спустя два года совместной жизни, юноша всё ещё так же наивен, как и в их первую встречу? – Не могу не заметить, сколь великолепно ты выглядишь. Подготовлен к нашему маленькому путешествию завтра. Раздражённо наморщить нос, наигранно фыркнуть, не поднимая взгляда – игра, кажется, Антиною никогда не надоест. Конечно, он не собирался позорить его утонченный вкус, и потому претерпел битву с бритвой ранним утром! Но ведь жизнь — это постоянная игра в купе с войной, и подраконить партнёра — весьма заманчивое развлечение. Зато Адриан быстро от театра устаёт и сдаётся: присаживается рядом на колени, кладёт колючий подбородок на колено и заглядывает в глаза с выражением беспредельной щенячьей любви. Сердце снежной королевы оттаивает моментально, но он не подаёт виду, равнодушно схватывая с ножа дольку фрукта. Игнорирование – не для Адриана. Он терпелив к отсутствию внимания, но лишь первые пять минут, и юноша это знает. Знает и готовиться к любой словесной атаке, которая вызовет его на очередную эмоциональную дуэль. И вовсе не ожидает, что у него порывистым движением отберут нож и сердито отбросят на стол. Антиной всё же переключается на партнёра, который снова изображает из себя святую невинность и улыбается. Ответной улыбки не следует, и внутри всё торжествует от хмурящихся бровей. Что может быть прекраснее немых противостояний и переговоров? Особенно, если они заканчиваются поцелуем. Компенсация нехватки внимания нужна Адриану всегда, только выражается раз от раза непредсказуемо. От разбитой с совершенно незаинтересованной гримасой чашки до полных страсти яростных криков. Так что поцелуи – самое приятное компромиссное решение. — У тебя губы сладкие, — бормочет мужчина. – Как хурма. А я голоден. «Пусть и гад. Но разве можно его не обожать?..» Перелёт проходит отвратительно. Он короткий, но кондиционер и сухой лёд перестают быть спасительной прохладой ещё на взлётной полосе. Антиной удручённо стонет в креслах, не открывая глаза на протяжении всего путешествия до Египта. Он уже жалел, что не взял с собой своего нотариуса, потому что каждый вдох угрожал стать последним. Ещё и этот чёртов Адриан со своей чёртовой заботой в этом чёртовом небе: запретил ему пить холодную воду здоровья ради, запретил вставать, запретил обкладываться льдом с ног до головы, запретил буквально всё, что могло бы облегчить положение! И удалился к пилоту поговорить. Видимо, навсегда. Возможно, он пилоту страшно надоел, и тот милосердно вышвырнул его в иллюминатор. Тогда можно будет доползти до спасительной прохлады. Но, как только страдания достигают своего пика и готовы вот-вот разразиться в истерические крики, самолёт приземляется, лишая Антиноя удовольствия поиграть на чьих-нибудь нервах чуть больше, чем на своих собственных. Адриан, появляющийся буквально из ниоткуда, сочувственно хлопает его по худому плечу и что-то бурчит про выход на солнце. Юноша не разбирает ни единого слова, будучи сосредоточенным на сочувствии самому себе. И только минут через двадцать не без усилия отрывается от кресел и встаёт, претерпевая кратковременный приступ тахикардии и головокружение. Выход на трап самолёта позволяет тут же почувствовать себя человеком. Живым, чёрт возьми, человеком! Через тонкую рубашку проникает порыв горячего ветра, но ведь это же тот самый спасительный природный ветер, а не потуги кондиционера! Становится легче и физически, и морально, и Антиной, довольно хмыкнув, поправляет широкополую шляпу. — Эксцентрично, весьма эксцентрично, — задумчиво замечает стоящий внизу трапа Адриан, приподнимая бровь и улыбаясь одними краешками пересохших тонких губ. Оценивающим взглядом окидывает любимую рубашку юноши – огромную, противного зелёного цвета с ярким принтом рыжей хурмы. – Мне нравится. Ты великолепен, как всегда. Игра снова захватывает их жизнь: Антиной показательно кланяется и медленно спускается, не сводя глаз с Адриана. Как же он любил его! Со всеми иголками, злыми подшучиваниями, безумной надоедливостью и невероятным трудоголизмом. Сколько бы лет ни прошло – всегда будет любить так же сильно. И точно знать, что в ответном взгляде прочитает не меньшую взаимность. И к чёрту этот Египет с его адскими температурами и бесконечными песками. Потому что они здесь вместе.