Одиночество

Ливень. Уже несколько дней ливень такой силы, что улицы тонут, а здания сокрыты в пелене воды, словно гигантские древние чудовища, способные раздавить неосторожное существо своими массивными когтистыми лапами. Люди бегут, прячутся в их пастях, спасаясь от потоков, и на улицах их так мало, что никто не видит тьму, прожорливую, чёрную, бездонную - но у Флегетона она стоит перед глазами. Он идёт - медленно, едва переставляя ноги - вдоль дороги по проспекту, и ничего не видит за ней, не знает, куда направляется, не помнит, откуда. Время капает-капает вместе с дождём и слезами, смешивается и утекает в водостоки. Их нет там, внизу. Их нет здесь, рядом с ним. Их нет нигде, куда он мог бы дотянуться. Одиночество вцепляется в сердце клыками. Флегетон хочет, чтобы это были клыки Коцита. дорогой мой, ну что ты, нашёл из-за чего печалиться Он никогда не чувствовал холода, но теперь мёрзнет, будто человеческое тело ослабло и истончилось. Флегетон хочет, чтобы ладони Стикса заставляли кожу леденеть. ссссокровище, ссслёзы тебе не к лицу Губы не слушаются - не вымолвить ни слова, они дрожат, и он сам весь дрожит. Флегетон хочет, чтобы Ахерон выпивал его дыхание. не кручинься, душа моя, я никогда тебя не покину Хочет уйти с ними. Это такая страшная несправедливость - то, что они оставили его здесь, оставили одного. Он станет тенью, просто тенью, пока дождётся их возвращения, потому что - кто он без них? Хочет ли он вообще быть кем-то - без них? Ведь лишь мысль о том, что однажды - однажды - они вернутся, ещё заставляет его дышать. - Эй... молодой человек! Всё хорошо? Ох, у вас кровь из глаз! Что с вашими глазами? Может быть, скорую? Вы слышите? Флегетон поднимает голову, смотрит на замершую рядом девушку. У той мокрые волосы, встревоженный детский взгляд и неприкрытое желание помочь. Ему?.. Флегетон рвано кивает, она склоняется ближе, и он открывает пасть и вцепляется ей в горло. Не в его стиле действовать без изящества, так прямо и хищно. Плакать на людях - тоже не в его стиле, но кому теперь на это не плевать? Пройдут столетия, прежде чем он их увидит. Ему повезёт, если он сумеет хотя бы сохранить человеческий облик. Люди вокруг кричат, кровь дёргающейся девушки стекает по груди и шее, страх толпы льётся рекой. Флегетону нет дела. Пир во время чумы - поэтично и хорошо, только если чума не поразила твоих... близких. Он стекает в подземные реки вместе с дождем и кровью, не дожидаясь звуков полицейских сирен. А потом появляется - на одной из крыш, и запрокидывает голову, подставляя лицо ливню. Чужая застывшая кровь медленно капает с лица. В ладони болезненно жжется золотая серьга. Он обещал Ахерону хранить её. Стиксу и Коциту он обещал, что сумеет выжить сам. Может быть, она станет его якорем. Будет напоминать о том, кто он есть. И кого он ждёт. Помедлив, Флегетон цепляет серьгу на собственное ухо. Ему не идёт, потому что он выбирал её для Ахерона. Слишком большая. Слишком тяжёлая, оттягивает мочку. Флегетон смеётся над этим надрывно, каркающе, словно кричит. Кровавые слёзы продолжают течь по щекам, и облегчить боль некому. Некому. Но потом проходит время - дни, недели, месяцы, сколько он здесь? - холодный дождь смывает её, а реки Петербурга уносят её в ледяные моря и подземные воды топят её в себе, будто они подают знак, что ещё вернутся. Потому что он снова увидит их, снова почувствует не только их сущности в каждой капле вокруг, но и их руки и губы на собственной коже, их близость, рассеивающую пелену тумана, наполняющую его существование смыслом. Флегетон смотрит на Петербург. Он терял оболочку следом за ними, но всё же выдержал - лишь несколько ожогов на белой коже рук да превратившаяся в лохмотья одежда напоминают о том, как пляшущее пламя защищало его. В его руках столько силы, столько возможностей, и одному легче скрыться. Одному больше не нужно сдерживаться. Он видит отблески огня над крышами и чувствует, как волны Невы наполняются кровью и криками. Ничего, думает он, ничего. Он выдержит. У него теперь так много времени и так много дел. Ведь когда его милые прибудут - он закатит им пир, равных которому не было.