(не)маленькая шалость.

      Проснулся Чимин к ночи: резко сел на кровати, испугавшись громкого хлопка. Он в сумраке оглядел спальню, кое-как находя суматошно собирающегося альфу, которого он рассмотреть хорошо не мог, но отчетливо чувствовал чудовищный страх, не витающий в воздухе, как прежде, но словно поселившийся в самом омеге. Юнги носился по комнатам в поисках одежды и не обращал внимания на пристально наблюдавшего за ним парня. Чимин не понимал в чем дело, и почему грудную клетку так больно сжимало при каждом вздохе.       — Хен, что ты делаешь? — рваным голосом спросил омега, и тогда старший повернулся к нему, замирая на месте. Маленькая щелочка между шторами пропустила свет машинных фар с улицы, на мгновение освещая альфу, что стоял с бледным лицом и практически дрожащими губами. Чимин уже видел это выражение лица, и в голове всплыла возможная причина такого состояния Юнги.       — М-мне надо… отъехать… оставайся тут, хорошо?       — Что случилось? — омега хотел слезть с постели и подойти к истинному, но тот замахал руками, отшагивая назад. Чимин так и остался сидеть со свешенными ногами, хмуря брови и ощущая болезненный укол в сердце. — Юн.?       — Мне надо съездить кое-куда, я вернусь. Подожди меня тут, пожалуйста.       — Ты серьезно? Не можешь объяснить? Ты меня пугаешь…       — Прости. Прости, Чимин, прости, мне правда надо…       — Опять?! Опять хочешь оставить меня одного в неведении?! Мы это проходили, и ты вроде сказал, что…       — Это мои дела! — вскрикнул альфа, в момент вспыхивая. — Сказал же, подождать!       Младший замер с открытым ртом и широко открытыми глазами, которые наконец привыкли к темноте. Он нахмурился, закусывая обратную сторону щеки. Страх сменился гневом, и не ясно, у кого из них двоих именно. Юнги развернулся, уходя в прихожую, а судорожный выдох сдерживающего слезы Чимина показался каким-то громким в тишине спальни. Альфа впервые повысил на него голос с такой злостью, но обидно не это отнюдь. Омега действительно боялся за истинного — он не в себе. Куда он такой поедет? Зачем? Что случилось в такой поздний час?       Это… связано с папой Юнги?       — Хен, пожалуйста, — тихо попросил Чимин, выходя в прихожую после того, как надел на себя футболку.— Я волную…       Хлопок двери.       Ушел.       Чимин перестал давить истерику и скатился по стене, обнимая себя за колени. Внутри колет, режет, сечет злобой и откровенной паникой за пару. Юнги будто бы чувствовал то же самое. Всхлипнув, омега закрыл глаза и закусил губу в попытке не закричать от беспомощности. Такого не было ни разу: случилось что-то серьезное, Юнги бы никогда не смог так поступить с ним. Он лишний раз коснуться боялся, а сейчас просто так выплеснул гнев? Нет, альфа не позволил бы себе этого.       Юнги не стал дожидаться лифта — с бешено колотившимся сердцем летел вниз, перепрыгивая через несколько ступенек, лишь бы не дать слабину и не вернуться в квартиру, где оставил истинного. У него нет времени и сил. Выбежав во двор, он отыскал машину и тут же сел в нее, заводя двигатель. Тот взвыл, потревоженный и замерзший. Греть долго. Альфа надавил на газ, выезжая на проезжую часть.       В доме Чимин, рыдающий и ничего не понимающий, носился, тут и там ища свой мобильник. Он не может сидеть здесь. Только не сейчас, когда в голове буря, и в легких яркое ощущение чего-то ужасного, давящего.       — Блядство! — Юнги еле затормозил на перекрестке, пропуская машину. — Блядство…       Ему буквально пятнадцать минут назад позвонил отец, называя адрес больницы, в которую попал Минхо. Папе стало плохо, и он потерял сознание, Хан же говорил так, словно приходит самое ужасное…       Но ведь это просто обморок?! Это не может…       Юнги не готов проститься с папой. Кто вообще смог бы быть готовым к такому?!       Он мчался, не видя ничего. В голове стучит имя Минхо, на закрайках мелькает Чимин, и это самый большой пиздец: его разрывает на две части, в душе он мечется по сторонам, вырывая на своей голове волосы.       Нельзя было кричать на омегу. Нельзя на нем срываться! Он же так боялся этого, так противился себе же, давя агрессию расстоянием, а теперь так просто сдался?!       Чимин нашел телефон в сумке альфы, лежащей в ванной, и молился лишь бы аккумулятор не сел, и, о боги! — пятнадцать процентов. Он сразу стал искать в контактах Хана, попутно вытирая слезы и прерывисто дыша.       Черт возьми, Мин Юнги, когда же ты поймешь, что нуждаешься в Чимине в такие времена (всегда) ровно столько же, сколько и сам Чимин в тебе?!       Раз звонок. Два. Хан не отвечал, но омега упертый — он добьется объяснений ни от Юнги, так от него. На третий раз альфа взял трубку, надломлено выдавливая: «Да, Чимин?».       — Что происходит?! — чуть громче, чем надо спросил парень, натыкаясь на свое отражение в зеркале. Футболка большого размера не прикрывала плечей и ключиц, покрытых маленькими укусами и заметными темноватыми пятнами. Казалось бы — счастливый затраханный омега, если бы лицо не было покрасневшим, и слезы такими ручьями не текли бы по щекам из распухших глаз. — Пожалуйста, ска-скажите мне… он уехал, и я… прошу…       — Если он не сказал, значит, может, не хочет, чтобы ты знал? — беззлобно проговорил Хан, слыша потерянность в голосе.       — Что-то с дядей Минхо? — опасливо предположил омега, оставаясь на своем. — Я не могу тут сидеть, он же…       — Чимин-а, — устало позвал альфа, вздыхая, — ему будет хуже, если ты приедешь.       — И ч-что… что мне делать?       — Я не знаю, — еле слышно сказал Хан. Он замолчал, прислушиваясь. Спустя пару секунд Чимин тихо всхлипнул, и что-то щелкнуло в альфе. Когда-то и Минхо так плакал из-за него. И оставлять одного омегу в этом состоянии неправильно. — Больница номер восемь, сто четвертая палата. Не налегай на него, если что…       Ничего не ответив и скинув вызов, омега стал вызывать такси, лазая по карманам куртки в поисках блокаторов. Он закинул их сюда уже давно на случай непредвиденных ситуаций. Кажется, что эта самая непредвиденная ситуация из всех возможных.

***

      Ноги у альфы стали ватными с первой же секунды, как он вошел медленным шагом в палату к папе. Хан сидел рядом с кроватью Минхо, осторожно поглаживая его по волосам, и будто бы плакал, изредка подрагивая в плечах. Юнги остановился на пороге, оглядывая помещение и приходя в еще больший ужас, словно вдруг понимание происходящего ударило по нему с новой силой. Это место, вероятно, последнее, где побывает его родной человек. Неотъемлемая совершенно часть его жизни. Несомненно важная часть. Альфа уловил момент, когда руки перестали его слушать, а ноги подкосились, не собираясь больше держать его.       Это был тот самый момент, когда беспомощность и разрывающие ярость и несогласие сливаются воедино, в голове происходит «бум», а сказать что-то не в силах абсолютно. Возражения не принимаются, а смирению слишком рано приходить.       Юнги осел на пол, закусывая кулак и пытаясь сдерживать слезы. Минхо не должен так рано уходить. Он же не может сдаться после стольких месяцев борьбы.       Юнги не успел сказать, как сильно любит его, но ведь…       Ведь каждый когда-то уходит. Несправедливость здесь состоит разве что в том, что многие действительно забывают об этом, потом разбиваясь о реальность, как волны о скалистые берега.       Хан привстал и поцеловал влажный лоб мужа, нежно поправляя легкое одеяло на нем.       Родители Юнги — это те самые люди, доказывающие ему существование «любви до гроба». Нет никаких сомнений, что Хан до конца лет своих останется наедине со множеством фотографий своей пары, листая альбомы и утопая в воспоминаниях. Кто-то скажет: «обезумел», но альфа просто предан до бесконечности и обратно. Кто-то скажет: «глуп», ну, а кто-то улыбнется грустно, понимая его, но ни в коем случае не проронит ни слова. Потому что такая любовь редка и молчалива. Потому что такая любовь не требует огласки и чужого одобрения. Это то, что принадлежит только им, Хану и Минхо. И это то, что останется с ними до конца.       Юнги не знал, сколько он просидел так, стеклянным взглядом буравя родителей, когда плеча что-то слегка коснулось. Притупленный запах алкоголя говорил о принятых омегой блокаторах, а его боязливое поглаживание заставило в груди альфы вспыхнуть страх и смятение. Он медленно повернулся к младшему, сразу виня себя из-за увиденного: заплаканный Чимин поджимал губы, опасливо сводя брови к переносице. Юнги мягко перехватил руку истинного, притягивая к себе вниз и пряча лицо в изгибе его шеи.       Как же хочется сейчас оказаться в уютном доме с весело суетившимся на кухне папой перед семейным праздником. Вот только больничный запах сеет в душе жуткую трясучку, и Юнги роняет слезы на чужое плечо, поддаваясь эмоциям.       Чимин посмотрел на Хана, который все еще находился в отдельном мире и не замечал присутствия младших, укладывая ладонь на плечи альфы и крепко обнимая его. Легче ни одному из них не стало, но то, что они вместе, внушало уверенность в том, что пара в относительной безопасности.       Омега отчетливо ощущал на себе, как внутри истинного что-то трещит по швам. Небо будто бы опускалось все ниже, давя на них обоих.       — Я рядом, — шепнул Чимин, уткнувшись в макушку Юнги. — Не смей меня прогонять.       Альфа окутал талию младшего руками, двигая его ближе и коротко кивая несколько раз. Он сейчас казался котеночком, что жмется к маме в поисках защиты.       Хан чуть повернулся и, наконец, увидел их, слабо улыбаясь Чимину и подзывая их кивком в сторону кровати больного. Омега что-то булькнул на ухо Юнги, и тот вскинул голову, сразу поднимаясь на ноги и утирая слезы. Хотя это было напрасно, потому, как оценив бледное лицо отца и припухшими глазами, он вновь заплакал, падая камнем на пол. Чимин еле как поднял его, рукавами принимаясь промакивать мокрый подбородок и щеки.       — Тише, — тихо сказал он, сам стараясь не дать себе слабину, — тише…       Юнги сглотнул, прикрыв глаза и тяжело вздыхая. Он, покачиваясь, побрел к отцу, который встал со стула и крепко обнял сына, поддерживающе хлопнув пару раз его по спине. Чимина он прижал к себе нежнее, погладив того по затылку и закрывая глаза, когда тот в ответ обхватил его торс, шмыгая носом. Это их первые объятья. А как же лет десять назад омегу он не принимал…       Чимин не решился что-то сказать, его взгляд упал на худенькое тело Минхо, грудь которого практически незаметно вздымалась из-за затрудненного дыхания. Юнги присел на корточки перед постелью, оставляя стул для отца, и взялся за влажную руку папы. На запястье была видна небольшая мокнущая рана с покрасневшими краями. Проследив за хмурым взглядом Юнги, Хан стал выдавливать из себя слова.       — Когда падал пытался схватится за кресло. Лимфатическая система отказывает, как сказали врачи, поэтому рана вряд ли заживет, она просто сыреет.       — Как он упал?       — Пошел за водой, видимо, слишком резко встал. Я был в… в другой комнате, и… когда пришел, он уже…       Юнги нахмурился пуще прежнего, переводя взгляд на бледное лицо Минхо. Судя по его дрожащим губам, омега постепенно приходил в сознание. Аппараты пищали реже, чем положено, каждый звук Юнги ждал с замиранием сердца, молясь, чтобы он случился.       — Я не могу, отец… я не могу поверить, что… — альфа прервался, опуская голову. — Как с этим дальше-то жить? Я не могу представить, что его просто не будет в нашей жизни, это не…       — Юнги, рано или поздно…       — Да знаю я, — рявкнул альфа, а Чимин позади дернулся, отворачиваясь и вдыхая на полные легкие, чтобы подавить истерику. Ему безумно страшно слышать крики истинного. — Слышал уже.       — Ты не один теряешь его, — с фальшивой спокойностью отозвался Хан, отводя взгляд. Чимину по сердцу резануло отчетливо слышимой скорбью и болью, а Юнги задержал дыхание, осознавая, что только что опять сорвался на близкого. Он упрекает себя каждый раз, ведь его поведение слишком детское и импульсивное, но тем не менее выдержка у него практически отсутствует в моменты стресса. — И тебе не одному переносить это. Помни, что рядом есть те, кто нуждается в тебе и в твоем трезвом поведении. Не натвори глупостей, Юнги.       Хан поднялся, кинув на мужа нечитаемый взгляд и ушел из палаты, думая, что ему не мешало бы выпить кофе. Он не обижался на сына, полностью понимал его, но напомнить о важном надо, отрезвить просто необходимо, хотя бы потому, что сейчас рядом Чимин, и тот на эти всплески реагирует крайне плохо.       Но вместе с тем, он несильно волновался за младшего омегу: слабенький запах коньяка у того исчез для Хана окончательно, значит, Юнги запечатал свою метку до конца. Следовательно, они неразделимы теперь, и альфе хочется верить, что все в итоге устаканится.       Юнги закрыл лицо руками, переваривая слова отца и подписываясь под каждым из них. Ему действительно не помешало бы успокоиться. Здесь Чимин. Здесь Минхо. Ради них он обязан быть стойким. Его истинный, после того, как альфа уселся на стул Хана, присел на колени перед ним, преданно заглядывая в темные глаза.       — Хен, я тебя понимаю… — начал Чимин, но пьяный от пережитого мозг старшего не смог не выплеснуть еще яда.       — Понимаешь? Что ты понимаешь? — хмыкнул Юнги, тут же закусывая щеку.       — Я чувствую абсолютно то же самое, и Минхо не был последним человеком в моей жизни, так что да, я тебя полностью понимаю, — пропустив мимо сказанное, Чимин чуть сжал колено альфы, прошептавшего: «Прости». — Я в тебя верю, ты справишься со всем, что бы не произошло.       — Спасибо…       Наверное, все эти: «Юнги, я волнуюсь», «Я с тобой» и «Я в тебя верю» значили намного больше, чем если бы омега сказал избитое «Я тебя люблю». Наверное, альфа это даже понимал подсознательно, потому что в душе, такой неспокойной сейчас, теплело. Он не мог не замечать этого, как сладко звучало, как прекрасно лечило, как ясно отображало то, что Юнги действительно теперь не один. Его истинный простил его, подпустил к себе, подарил за короткое время такое количество уюта и светлых чувств.       Он ласково коснулся щеки омеги, погладив ее. Его гон еще далеко не ушел, но желания про «здесь и сейчас» словно и не было: вероятно, те самые последствия сильного потрясения.       — Ты можешь положиться на меня, но не прогоняй.       — Я… не могу пообещать, что не слечу с катушек, но если я это сделаю, просто послушайся меня и подожди немного, — альфа сглотнул, опустив взгляд на чуть оголенное плечо с маленькими ранками на нем. — Позвони родителям, попроси, чтобы тебя забрали. Я приеду, как только приду в себя и буду отвечать за свое поведение, но до тех пор не рискуй.       — Но, Юн…       — Чимин-а, — парень приподнял подбородок омеги, всматриваясь в его глаза, — я прошу тебя, я не хочу потом жалеть о новой порции боли, которую причиню тебе. Я живу тобой, маленький, — он аккуратно разложил Чиминову челку по бокам и поцеловал лоб. — Но я правда могу быть жестоким, не соображая ничего. Послушайся меня, пожалуйста.       — Хорошо…       — Обещаешь?       — Обещаю, но не оставляй меня снова на столько времени.       Юнги кивнул, сразу видя облегчение в чужом взгляде. Он приобнял младшего и погладил его спину, утопая в успокаивающих феромонах. Почувствовав движение на кровати, альфа повернулся в сторону Минхо, что хмурился, слабо шевеля руками и пытаясь открыть глаза. Аппаратура запищала громче, оповещая об изменениях и Юнги, и врачей в одном из кабинетов на этаже. Чимин отодвинулся сразу, позволяя истинному двинуться ближе.       — Пап? Пап, я тут, — дрожащим голосом сказал альфа, держась за руку родителя. — Ты слышишь меня?       Минхо молчал, с трудом разлепляя веки и фокусируя взгляд на потолке. Юнги подавил в себе всхлип, ощущая, как земля уходит из-под ног. Стоял бы он — тут же повалился без сил.       — Пап?..       Омега словно не слышал, пусто смотря вверх. Он только спустя несколько секунд, когда за дверью послышались чьи-то быстрые шаги, взглянул в сторону сына, но как будто не узнал его, нахмурив лоб, покрытый испариной.       В палату залетела целая бригада врачей. Один из них метнулся к аппаратам, другой подошел к постели и отодвинул Юнги, остальные же остались позади, ожидая указаний. Последним зашел Хан, тут же подходя к сыну.       Проворачиваемые докторами манипуляции и молчание постепенно выводили обоих альф из себя, пока Чимин боялся лишний раз глотнуть воздуха, суматошно рассматривая всех и каждого. Время, кажется, тянулось чересчур долго, и когда тот мужчина, что стоял у аппаратов, не сказал что-то вроде: «Слишком не стабильно», омега зажмурился, прислушиваясь к чувствам Юнги. Но тех не было слышно — альфа в шоке и абсолютно пуст сейчас, стоит и вообще не двигается. Кажется, что и не дышит.       — Реакции на свет и звук нет.       — Он… ничего не слышит? — спросил Хан, а врач кивнул, продолжая осматривать Минхо. Подняв голову к аппаратам, цокнул языком.       — Угроза комы, резкий спад давления.       Несколько секунд молчания и суеты врачей, один из них ввел что-то в капельницу больного и самые страшные слова за последние часы.       — Угроза смерти, замедление пульса.       Хан застыл, смотря в глаза мужа, пока тот приоткрыл рот, прерывисто и жадно глотая воздух. В голове Юнги словно обратный отсчет запустили, а писк долбанных аппаратов заколотил по вискам. Не может же сейчас, он ничего не сказал, он не услышал его голос, он ничего не смог…       — Пульс отсутствует, приготовить дефибриллятор.       — Нет.       Громкий голос Хана все остановил, врачи в недоумении замерли, а Юнги, не веря ушам, повернул голову к отцу. Тот со влажными глазами смотрел на пару, сейчас спокойно лежавшую на постели с маленькой струйкой белой пены, стекающей по подбородку. Лицо, тем не менее выглядело умиротворенным: Минхо не заслужил всех мучений, что перенес за последние месяцы и уж тем более не заслуживает их еще.       — Прекратите все, — сломанным голосом произнес альфа, — несите бумаги.       — Отец…       — Юнги, он доверил мне свою жизнь. Я подпишу чертовы бумаги, и давай отпустим его туда, где боли он больше не почувствует.       Чимин увидел, как по щеке мужчины скатилась слеза, и как взгляд, последний раз метнувшийся к Минхо, потух. Он буквально увидел момент, как собственная жизнь этого альфы потеряла для него смысл, как он сбежал из палаты, где остывало тело первой и последней его любви.       Он не трус.       Он, черт возьми, самый сильный человек из всех здесь присутствующих.       Хан — тот самый человек, доказавший существование «любви». Нет никаких сомнений, что он до конца лет своих останется наедине со множеством фотографий своей пары, листая альбомы и утопая в воспоминаниях. Кто-то скажет: «обезумел», но альфа просто предан до бесконечности и обратно. Кто-то скажет: «глуп», а кто-то улыбнется грустно, понимая его, но ни в коем случае не проронит ни слова. Потому что такая любовь редка и молчалива. Потому что такая любовь не требует огласки и чужого одобрения. Это то, что принадлежит только им, Хану и Минхо. И это то, что останется с ним до последнего вздоха.       Юнги потерянно смотрел, как папу укрыли одеялом с головой. Он не двигался, все еще не понимая, что произошло, но произнесенное: «Время смерти: двадцать три сорок восемь», словно сорвало все тормоза. Альфа забормотал «Нет, нет, нет», бросившись к Минхо и оттолкнув врача, который попытался его остановить. Откинув одеяло, он поднес дрожащие руки к лицу папы, неверяще осматривая бледное лицо.       — Папа… пап… пап, вставай, ты не…       Чимин закусил губу, выпуская слезы наружу. Он не мог смотреть на тщетные попытки растормошить Минхо и улетающих в стороны докторов, которых Юнги откидывал от себя, бормоча что-то несвязное.       — Пап, пожалуйста… ну пап… — тихо закончил он, разрыдавшись в конце концов в голос. Он упал на грудь омеги, набирая в легкие воздух и после выдавая душераздирающий крик, от которого одна из медсестер охнула, а Чимин упал на пол, закрывая уши. Юнги вновь и вновь кричал одно слово: «Нет», пока влетевший Хан не отодрал его от своей пары, откидывая в сторону и нанося звонкую пощечину. Чимин вскрикнул, Юнги же шатнулся, приходя в себя.       — Остановись, блять! — закричал Хан, хватая сына за плечи и тряся его. — Я тебе приказываю немедленно прекратить! Ты ничего этим не изменишь! Он заслужил этот чертов покой!       Юнги от толчка свалился на пол, укладывая ладонь на покрасневшую щеку. Он не поднял взгляда на уходящего отца, не посмотрел на Минхо, которого снова накрыли и увезли в неизвестность, не взглянул ни на одного врача. Даже на Чимина.       Он тупо смотрел в пол, практически не дыша. Не чувствовал боли и разочарования — удар отца заставил каждую эмоцию уйти в небытие. Пустота. Полнейшая.       Чимин сидел в другой стороне палаты, рыдая в прижатые к себе коленки. Буквально десять минут назад Минхо был жив. Неужели так и уходят люди? Мгновенно? Оставляя за собой… что? Такой резкий уход… хотя, быть может, Чимин просто глуп, раз не понимал с самого начала, что это последний день, отведенный этому человеку.       — Х-хен… — осторожно позвал Чимин, поднимая голову. Юнги не выразил ни одной эмоции, оставаясь все в том же положении.       — Уходи, Чимин. Уезжай.       Омега помнил уговор, но оставить истинного сейчас одного казалось нереальным. Он боролся с собой, поднимаясь с пола. Ослушаться его — самое логичное, что бродило в голове, но ноги понесли в сторону двери. Он обещал. Быть может, оставить Юнги сейчас наедине с собой действительно стоит…       — Я буду ждать тебя, — тихо выговорил Чимин, останавливаясь в дверях. Как же задушить в себе это мерзкое чувство беспомощности? Омега рискнул подойти к старшему и опустился к нему, целуя солоноватую щеку. — И… я люблю тебя…       Юнги шепнул: «Я тоже», когда омега уже скрылся за дверью и упал на спину, позволяя себе снова заплакать в пустой палате.       Буквально пятнадцать минут назад здесь было слышно слабое дыхание его папы.