***
– Сарухико? Черт. Опять эта знойная реальность шутит. Сердце стучит как одуревшее, но сам не многим умнее. И додумался же смотреть под веками такую околесицу до заката. Нет, полуденный сон – бредовая идея, однозначно. – Чего тебе? Голосовые связки лениво выдавили из себя немного воздуха, как будто и не они только что заливались смехом из-за какого-то странного муторного кошмара. От таких судорожных звуков и задохнуться недолго, а от снов – крышей поехать. – Ничего, просто… думал, ты спишь. Думал он. Теперь пялится этим позолоченным безобразием, оскверненным излишне ярким светом из окна. Когда его радужка набирается наглости солнечных лучей, она превращается в янтарно-коньячную, и вместе с цветом приобретает сразу тот же градус. Если слишком долго вглядываться, похмелье неизбежно – хватит. Лучше вернуться в свою темноту, пока не поздно. Только бы снова не заснуть – по ту сторону эти костры обычно еще наглее и ярче. Лишь последнее наваждение какого-то дьявола надело ему красные линзы, что выглядело вполне недурно. Но как-то… потусторонне. – Поэтому решил разбудить? И хорошо, что разбудил. Такую чушь вредно смотреть долго. – Ты вообще нормальный?! – но и здешняя не многим лучше. – Кто во сне смеется?! Уже, по сути, и не помнишь, что тебя так насмешило в том сюрреалистическом бреду, что даже эту бестолочь от игры отвлек. Мельком глянул на экран – типичное скудоумие не обремененных смыслом действий. – Тот, кому снится, как Мисаки умеет держать агр. Может, и не стоило так откровенничать. В конце концов, ты еще не до конца проснулся, а он вполне способен врезать локтем в ребра. – Я из-за тебя его и потерял, кретин! Почти больно. – Угу, а еще из-за бафов. Тыкнул по многострадальным клавишам, на которых полуслезшая краска держится исключительно из жалости к обладателю. Как, впрочем, и ты. Ничего у вас общего: точно беженцы из разных планет, по шутке судьбы заброшенные в один класс и умудрившиеся подружиться. Вернее это лишь он с тобой дружит, а ты, устав сопротивляться, смирился и привык. – Черт, точно, – сперва бьет, потом думает. – С-спасибо… Нет, до чего же у него уморительное лицо, когда благодарит или извиняется. Мисаки, признающий свои ошибки, еще забавнее ошибающегося Мисаки… С каких пор? Ладно, дневные сны до добра не доведут, пусть и полуночные от них недалеко ушли. Уж до неприличия часто тебе эта сомнительная персона снится, причем временами в весьма нетривиальном контексте. Надеваешь очки, дабы отвлечься – и от нелепых снов, и от бездарной реальности. Пусть последняя в них становится лишь назойливо четче, вынуждая ненавидеть себя уже за то, что проснулся. Краем глаза заметил пустую бутылку под диваном – ну, это многое объясняет. Мисаки и в трезвом виде не склонен соображать трезво, но сидр сводит на нет даже эти плачевные попытки. Недолго поразмыслив, достал еще свою. Вишнево-красная газированная чертовщина спешит вылиться сквозь приоткрытую пробку – опять он их нес через американские горки своего гиперактивного бега вприпрыжку. И когда вообще научится нормально передвигаться, черт бестолковый… Вылез из-под пледа – прохладно. По сути, можно было бы и залезть обратно, но какой в этом интерес? Безнадежнее его данж уже не станет, а значит о дальнейшем ничуть не сожалеешь. – Закрой окно. – Отвали, Сару!***
Жезлы. Первая вспышка мысли. Идея, еще не ставшая живой, содержимое без формы. Языки пламени, царапающие сознание нервным импульсом – электрическое поле, в котором произрастают искры. Ты швыряешь туда свои кости, а те восходят и становятся новым тобой – цветущим сорняком с красно-синими лепестками: наполовину ликорисом, наполовину гортензией. Излишне красочной ароматной травой на съедение крысам. – Жезлы – это желание, Гость. Это мотив. Волевой старт любого из твоих начал. Когда смотришь в глаза и видишь там причину. Полыхающие охрой и согревающие тебя медовым Солнцем. Еще не чувство – лишь предвкушение и страх, намерение и трепет. Однажды из этого зерна вырастет твоя Вселенная, когда первая золотая искра станет десятью монетами, которыми уже не расплатиться. Пройденный путь из сорока шагов, каждый ударит тебя по-своему, и по-своему обнимет. Играй же сверкающим скипетром как заблагорассудится, это твоя фантазия-реальность, твоя маленькая власть. Ты здесь Король, так правь. Немудро, несправедливо, неудачно и даже несмешно. Рисуй пламенем как палкой по болоту – ты замечательный художник, Гость. Поаплодируй сам себе, разбей ладони в кровь. Пальцы оставь – чтобы посох свой держать мог и сунуть его в грязь, заменившую тебе холст. Эта земля когда-то станет твоей могилой – только тише, никому не говори… Знаю-знаю, предпочел бы сгореть, но тебя даже сжечь некому: где упадешь, нарисовавшись вдоволь, там и останешься. Воткни свой скипетр рядом, не поленись, по нему тебя и опознают лет так через восемьсот. Ленивый археолог споткнется о невольный памятник, обратит внимание и засмеется. Начнет копать, но так ни до чего и не докопается. Ну и плевать, главное ведь намерение? Начинает всегда намерение, это да… Начинает всегда Жезл.***
– Я первый! – кто бы сомневался. – Ну, после Микото-сана, конечно! Болван. Сколько не иди за ним, а окажетесь всегда не по ту сторону. К самостоятельности, однако, приспособлен куда меньше, потому и носитесь как два слепых котенка, связанных дружбой-зависимостью, теперь еще и Кланом. Пусть это неестественно пестрое пламя тебе уже в печенках сидит, выжигая ярко-красную дыру под диафрагмой… Король отреагировал типичным ничем, лишь продолжил размеренно шагать вперед по переполненной улице. Привлекая взгляды мимо проходящих зевак, уставившихся на отчетливый нескромно сияющий ореол, что шлейфом тянется от вечно невозмутимого Суо Микото. За ним предсказуемым хвостом грозно бредет несносная ошибка мироздания, всматриваясь в своего бога полными обожания глазами. Которые за это выжечь мало – жаль, ваше пламя друг другу не вредит, ох как жаль… Теперь только смотришь и презираешь, призираешь и ненавидишь… Всех, кто оказался рядом, всех, кто идет сейчас между вами, а особенно – молчаливого флегматичного душегуба, возглавляющего колонну. Сразу поражала эта пугающая сила, но твое несмышленое сознание попросту перепутало восхищение с ужасом, а теперь пожинает плоды судьбоносной ошибки. Ну и что ты тут делаешь? Пепел, притворяющийся порохом. Красноволосый страх обернулся на твои мысли, будто и вправду их уловил. Если бы это ленивое лицо было способно на эмоции, наверняка бы сейчас усмехнулось. Отводишь взгляд – нельзя долго смотреть в глаза хищникам. Заявляться в уважаемые офисы такой сворой нецелесообразно, пусть и Красный Клан во многом плюет на условности. Управляющие огнем ненавидят вопль противопожарной сигнализации, но он мало кому нравится. Достал КПК еще три минуты назад, пока эти пироманы не дошли до главного входа. Подключился к местной сети, влез в управление системой охраны. Обрываешь связь датчиков с динамиками, чтобы этот кошмар уши не резал. Тебе тут одной сирены хватает, на которую, впрочем, даже самый пьяный моряк не поведется. – Сарухико! И какого дьявола каждый раз, когда он к тебе обращается… одышка такая, словно воздух бьет сразу по легким, минуя прочие дыхательные пути. Это сейчас настолько редко, что с каждым проявлением внимания хочется взвыть и кричать в само небо, чтобы убило тебя каким-нибудь блуждающим метеоритом или молнией. – Готово. Мечтай. Такой удачной смерти ты не заслужил, лучше горло себе перережь глянцевой рекламной листовкой от скуки – больше пользы будет. Вот умудрился привязаться. Не зря так боялся подпускать в свою жизнь, будто она от этого станет хоть на капельку осмысленнее. В Мисаки сразу осмысленного казалось мало, однако его поведение и мировоззрение настолько отличаются от твоих, что интерес в итоге пробил армированный скепсис. И предупреждали же твои демоны – вопили похлеще той сигнализации… Не смотри. В чужие глаза, полные нелепого восторга и бестолкового энтузиазма, они как расплавленная карамель – горячие и липкие. Приторно-сладкие: надо срочно запить двойным ристретто, дабы не осталось этого кристаллизованного сахара на зубах… Не слушай. Не ныряй с головой в его удушливый голос, захлебнешься ведь – не сгоришь даже. Игнорируй это рыжее недоразумение, оно лишь кажется безобидным. А само в душу западет и прогрызет там тоннели длинною в экватор, скрутившиеся микроскопическим серпантином под твоей черепной коробкой… Не чувствуй. Бессмысленная эксплуатация нервных клеток. Он лишь время убивал тобой в школе, раз уж нормально играешь, даешь списывать и не против выпивать по выходным. Так бы и продолжалось счастливо, если бы не… Хомра. Надел на тебя ошейник этой своей дружбой и волочит теперь куда вздумается. А думать Мисаки никогда не умел как следует, вот по его глупости и попали в жерло вулкана, на службу к Красному Королю. Одно присутствие которого сразу раскаленными иглами под кожу – да там звериного больше, чем людского. И почему-то только тебя это смущает, а наивный обожатель лишь кострами своими влюбленными пялиться горазд. Не одни бабочки на огонь слетаются, как видно. Вороны тоже – если на редкость безмозглые. – Давай со мной, Сарухико! – схватил за рукав. – Ни крови, ни костей, ни пепла! В самом деле… Он ведь просто одежды коснулся, а сердцебиение как после полуторачасового бега по дымящемуся замкнутому кругу ада. Все еще почему-то не остановилось, мучает судорожными сокращениями и без того натруженные ребра. Проведи надрез под ключицами, потом вдоль грудины и до солнечного сплетения, раскрой гнилую кожу как бледную обертку. Возьми молоток и отбей себе там все что можно, вытащи пульсирующее мясо и осколки костей переломанными пальцами… Будет легче. – Ни крови, ни костей, ни пепла…***
Кубки. Ядовито-сладкая пляска чувства, коктейль из тоски и счастья, стекающий по твоему горлу. Жидкая эссенция из крови, слез, гноя и желчи – отвратительно-манящая и привлекательно-мерзкая. Приторный стыд, разогревающий твои внутренности и превращающий их в кипящий ад. – Кубки – это эмоция, Гость. Это отношение. Чувственное наполнение любого из твоих начал. Бездонное озеро, где ультрамариновая гуашь смешалась с капиллярной лавой и покрылась тонким слоем льда. Вода остается Водой даже в замерзшем виде, даже в испаренном. Слишком чувствительна к температуре, потому столь ненадежна – не верь этому подслащенному разбавленному спирту, теплым он размягчит твою кожу, холодным – расколет череп. Вода непостоянна, в ней ложь под каждой из волн, над каждой каплей пара. Это зеркало, тушащее твой Огонь и дрожащее от колебаний Воздуха. В нем больше цвета, чем правды, но ты безмерно любишь свой обман, не так ли? Он уже наполнил твою реальность красно-синими отблесками, рисуя на ней свои убийственно-невинные узоры. Все чувства – лишь краска, которую ты глотаешь с перебродившим вишневым соком, токсичная в чрезмерных дозах. Контролируй свои чувства, а иначе захлебнешься этим насыщенным цветом. Окрашивает всегда Кубок.***
– Тебя совсем отбило!? Нет, не совсем, видимо. Раз он продолжает разбрасываться пламенем, как будто это что-то изменит. Поздно срывать голос – выбор сделан, решение принято. Тебе так даже легче, пусть ключица воет от ожога, а предплечья – от заблокированных ударов. Знал, что так и будет, но боль ничто по сравнению с безудержным экстазом осознания этой душещипательной правды… Ему не все равно. Мисаки бесится. А ты смеешься и наслаждаешься его гневом, променяв кулаки на ножи. – Неужели настолько обидно? Порезал ему ладонь. Теперь Мисаки пачкает тебя своей кровью, лучшего исхода и желать нельзя. – Я же доверял тебе полжизни! Перегнул, конечно. Четверть – от силы. Влез в твои будни, перекрасив их по своему образу и подобию, ставши уродливым рыже-красным пятном. До чего же сейчас в радость растоптать эту жалкую ошибку прошлого, похоронить бездарный цвет под осколками его метафорических пурпурных очков… – Ну да, интеллект у Мисаки как раз на уровне восьмилетнего. Обожженная кожа реагирует на каждое колебание воздуха, отвечает болезненной пульсацией и судорожно полыхающим пламенем. Найдется ли еще хоть один мазохист, использовавший против себя свою же силу? Ничего, скоро у тебя будет новый цвет, замажешь синевой запекшуюся кровь. А огненный пигмент должен сам уйти с тела предателя, нечего ему здесь делать. Саморазрушение вызывает привыкание, расслабься и не сопротивляйся… – Тебе же тут нравилось, какого черта ты вытворяешь?! Он действительно так считает? Вот ведь слепой тупица. – Нравилось? Да мне с самого начала была омерзительна твоя Хомра, если Мисаки вдруг не заметил. Очки одолжить? На смену раздробленным розовым. Многого этот отморок не видит, но, может, оно и к лучшему. Исчезнет с глаз – вот и тебя отпустит, хватит уже цепляться за своего первого и единственного друга как за вынужденную причину жить. Повзрослей наконец, вы больше не задроты-одноклассники: вы теперь людей убиваете, не мобов. Красный Клан – воплощенный ад, но вовсе не жестокость тебя смущает. Лишь бездумное вредительство, хаотичное и жалкое. С такой силой можно подчинять и править, а Суо Микото лишь спит целыми днями, изредка вылезая из бара, чтобы выместить пламя на случайных бесполезных хулиганах. Это дремлющий вулкан, и ты не собираешься находиться рядом, когда он наконец проснется. «Позволишь себе лишнего с Мунакатой – сожгу. Пепла не оставлю. В остальном – делай что хочешь, не держу…» Впервые Король угрожал тебе лично, и это казалось бы смехотворным, учитывая всю нелепость его слов. Но рядом с раскаленной красной аурой было совершенно не до смеха. – Микото-сан дал нам причину жить, забыл?! Ха, похоже, разные у вас причины. Наивный конфуз мироздания, и какого демона ты провел с ним столько лет? Четверть жизни, уж лучше бы стервятникам скормил. Хоть птицы этой мертвячиной нажрались бы, а так – одни шрамы на память. Оставь еще ему, не жалей. На прощание. Пытается задеть лицо кулаками, но попадает то в шею, то в руку. А ты не зря балисонги в карманах носишь – уже располосовал ему предплечья поверхностно, жаль не до вен. Вся эта дружба – лишь многофункциональный инструмент, которым вы просто с удовольствием причиняете друг другу боль, ведь хотите чувствовать все и сразу… Но, как бы там ни было, ножи надежнее. – Мне не нужна причина жить, Мисаки. Я просто живу.***
Мечи. Режь. Лезвие властно над плотью, точно ветер над парусами. Направляй и действуй, твой путь – твои правила. Пронзай реальность без сомнений, есть лишь один судья – каменная глыба, висящая в небе, над чужими головами, так почему это должно тебя волновать? Меч не остановишь телом: он и кость перерубит, если замахнуться как следует. Но не дергайся как ошпаренный, не делай такое злое лицо, оно лишь смешит. Лучше расслабь локоть, двигай кистью – так резче выпад. Отбрось сожаления, трепет опьяненного краской разума и прочий шум. Только напряжение мышц руки, чувство равновесия, нервный импульс от спинного мозга до лучезапястного сустава. – Мечи – это атака, Гость. Это движение. Решительное осуществление любого из твоих начал. Бей на выдохе. Целься в сухожилия – если обездвиживаешь, или в крупные сосуды – если убиваешь. Следи за ногами, не стой на месте. Тебя ведет Воздух, он не ошибается. Вслушайся в язык ветра, не ушами – позвоночником. Инстинктам виднее, научись им доверять. Даже когда душа умоляет о гибели, тело стремится выжить. Используй его ресурсы с умом, еще пригодятся. Бой – это танец со Смертью, каждый удар как флирт. Соблазни ее своим бесстрашием, но воздержись от близости. Пусть она постоянно будет рядом, дышать тебе в затылок сладковатой гнилью. Не бойся бояться. Страх – мудрый учитель, когда умеешь смотреть ему в глаза, что предсказуемо велики. Но стоит отвернуться, зажмуриться, поддаться панике, как он станет палачом, отрубившим тебе обе руки. Действует всегда Меч.***
– Простил? – до чего же забавное слово. – Ошибаетесь. Мне не за что вас прощать и обижаться не на что. В поучительных тирадах тоже не нуждаюсь, спасибо. Его самонадеянностью можно накормить с десяток эгоцентриков, но ты не голоден. Воспоминания возвращаются. Постепенно – по глотку, по строчке. Сейчас почти не ранят. Болело сразу – когда в памяти всплыл тот выстрел, напоминающий схлопывающийся металлический треск. Сжал в руке алюминиевую банку и… потерял сознание. Его последний взгляд, полный гнева и скорби – когда по ошибке принял парализованного за мертвого. Мгновенно налившаяся красным аура. Выстрел. Пусть ты и не ощущал тогда своего тела, но можешь поклясться – капли крови, попавшие на твою щеку, на долю секунды оживили занемевшие рецепторы. Горячо. Он всегда почему-то теплее тебя. Даже после смерти. Анна ведь сожгла тела погибших в тот день. Новый Красный Король – девочка-кукла со стеклянными глазами. Ее синеплащий сэмпай прикончил убийц собственной саблей, хоть и предпочитает не распространяться. Твоей виной потерял свой неудавшийся эксперимент, восставший из мертвых по милости Синего Короля. Вот же латентный некрофил: не жилось ему спокойно в мире, где нет Суо Микото. Ничего, теперь живет. Оба живете. Его лишили Дамоклова Меча и всех полномочий за ту противоестественную выходку, а ты все еще зовешь по должности. Идиотская привычка. Сам зачем-то увлекся европейской бесовщиной, пусть та и не предполагает какого бы то ни было адекватного решения твоих проблем. Просто вместе с памятью о реальных событиях всплыли образы одного старого и на редкость бредового сна. По пробуждению сразу же вылетел из головы, а шесть лет спустя вот вернулся. Внезапно и без какого-либо смысла. Дурная шутка подсознания, превратившая Мисаки в красноглазого вампира. Нес всякую чепуху, которая, как оказалось, имеет вполне реальную подоснову. Семьдесят восемь дорог жизни, с иллюстрациями и цифрами. Каждый по ним носится как слепой возница, но прозреть не соизволит. А ты, сам не отличаясь образцовым зрением, рискнул приоткрыть завесу. Бесцельно, от нечего делать. Неделю назад перетерпел Хэллоуин – он же Самайн, как ирландцы говорили. И снова чушь снилась, но уже без Мисаки. Банкет какой-то, пожар, кровь, трупы… Словно обычные будни Хомры, только в средневековом антураже. Смотрел на все хитро-зелеными глазами черноволосой упырихи, показавшейся смутно знакомой. Тот же змеиный характер, что у тебя, те же больные наклонности. Всезнающий советник ответил восемнадцатым старшим арканом. Вот и живи теперь с этой информацией, на редкость бесполезной. Хоть бывшему начальнику не признавайся – засмеет ведь. – Как знаешь. Просто хотел убедиться, что у тебя все в порядке. Уже не встретишь свое Солнце, лишь молчаливая Луна над душой висит. Вчера так и не уснул. Ночью монитор крадет бесценные часы отдыха, но и без него бессонно пялишься в потолок. Может, днем вздремнуть? Только эту статую сначала из дома выгони: явился непрошенным гостем и грузит своим многотонным чувством вины. Как будто тебе собственного недостаточно. Пусть это он заварил всю кашу, зла и вправду не держишь. Нет в тебе больше зла, ничего уже нет. – Все в порядке, Капитан. Все под контролем. Наверное.***
Пентакли. Неподъемный груз на отполированной чаше весов. То, чем меркантильная реальность оценила твой сомнительный труд. Десятка монет – более чем приемлемое богатство, относительно счастливый финал. Затраченное рано или поздно вернется обесцененными медными дисками, созревшими от первых огненных искр. – Пентакли – это цена, Гость. Это последствия. Воплощенный результат любого из твоих начал. Уже не гортензия и не ликорис – лишь бывшие красно-синие лепестки, удобряющие грунт крысиным пометом. Любой Жезл рано или поздно уйдет под Землю, зарывшись потускневшим, но все еще слегка сверкающим, надгробием-скипетром. Каждый сам себе Король, веришь? Хаотично направленная воля рождает пламя, горько-сладкое чувство поливает цветом, решительная мысль-удар закаляет ветрами, огрубевшая реальность встречает какой-никакой, а почвой. Которую ватные ноги, впрочем, и не чувствуют под свинцово-каменной подошвой безразличия к окружающему. Дракон в твоем мире давно истек кровью, а ты все еще парализован. Всегда был – ни шагу не ступил за всю бытность. Идея рассыпалась пеплом, краски потускнели, действия утратили смысл. И лишь последствия напоминают о себе зловонным компостом, которым рано или поздно становится любое из твоих начал. Деньги не пахнут, когда их нет. Но Пентакли – не обязательно деньги. Позолоченная медаль ни за что, с выцарапанной посередине пентаграммой, – вот твоя плата. Гордись, Гость. Носи ее над сердцем как цену своему существованию, как единственный воплощенный результат. Твоя вина, что ничего другого не нажил. Остается всегда память, она же памятник. Остается всегда Пентакль.***
Страницы отгорели, перед глазами лишь седоватый мягкий шум – расфокусированная туманом огненная стена. Протри очки рукавом, как всегда раньше делал. Кремируешь свое счастье с детским восторгом, сгорая сам от любопытства – а что дальше? Вот ты и потерял свою причину жить, вот тебе и финал, напрочь лишенный предпосылок. Будущее швыряется предчувствиями и снами, лови их языком, словно безвкусные мокрые снежинки. Не облака, а линяющие белые коты с идеально симметричной кристаллической шерстью. Так красиво падали, а приземлились в зауряднейшую из луж. Огонь обнимает тебя как сухой хворост, целует кожу, гладит по волосам. Ты видишь себя его глазами и ухмыляешься картине: в отражении стекол запертое камином Солнце. Боялся уже не встретить, но вот же оно – смеется теплее любого костра. Нельзя влюбляться в свою беду, гася обидой самообман. Мечты-ожоги страшнее ран: не заживут и не пропадут. За счастьем бегать – себе больней, ищи приятное сердцу зло, пока само тебя не нашло, ты накорми его ложь своей… Кусает горло, проводя холодными пальцами по животу. Вздрагиваешь от прикосновений, обнимаешь непроизвольно, притягиваешь к себе. – Ты простил меня, Мисаки? В глазах все расплывается акварельными разводами, над твоим рисунком ведь сейчас сама Мельпомена плачет. Притворись, что происходящее взаправду, что это действительно он… Пахнущий воском, табаком и содовой. Звук сжатия алюминиевых банок больше не пугает, как и непривычно острые клыки. Давай же, Маг-недоучка… Сделай ледяную кожу снова теплой, взмахни воскрешающим Жезлом. Залей мутно-багряные глаза желто-коричневым, в твоих Кубках еще полно краски… Вверяешь лезвию его кровь, ножи не жалуются на страх, им каждый шаг твой уже не нов, и каждый выпад бездарно стар. Улыбка режет до немоты недоцелованные уста: рискнешь ли снова теперь пройти по недожженным пока мостам? – Побереги фантазию, Гость. Знаешь, чем Вселенная отличается от Шута? – Она реальна.