Шкатулка с картами

Клаус был милым и ранимым мальчиком, но отец много экспериментировал над ним, а потом… Клаус убежал из дома.

— Клаус, выходи, сколько можно торчать там?! Ты не один вообще-то! — Ванная комната тоже не одна, Диего, — изнутри раздался приглушённый голос. — В другой Лютер! Давай уже скорее! — Вставай раньше и будешь первым, — подошедшая Ваня, переложила полотенце из одной руки в другую и облокотилась о стену. — Ага, всё лишь бы Клаусу было удобно. Может ему скажешь вставать пораньше? Пока Второй выплёскивал своё негодование невольно принуждённому, но покорному слушателю, краны внутри скрипнули и шум воды стих. Дверь отворилась не с первой, а с третьей попытки, будто Четвёртый забыл в какую сторону крутить защёлку и, надавив на дверь плечом, буквально вывалился в коридор. Ухватился ладонью за стену, тряхнул головой и выпрямился. В отличие от брата и сестры, ещё одетых в пижамы, Клаус был в форме Академии. Брюки в пыли, рубашка расстёгнута, а развязанный галстук, того и гляди, соскользнёт с худой шеи. Пиджак и жилетка остались лежать на кафельном полу в ванной комнате. — Блин, так ты ещё не ложился?! Вот не мог подождать, пока умоются те, кому нужнее? — Уймись, Диего. У него была тренировка. — Вот именно! У него тренировка была, а мне только предстоит! — Второй, наконец, изловчился и просочился внутрь ванной. Раздался щелчок и почти сразу следом вода ударила о покатые края раковины, а Ваня посмотрела на брата. Лицо бледное, круги под глазами, а по коротким волосам торопливо стекали холодные капли. — Тебе помочь? Клаус вздохнул и тяжело оттолкнулся пятернёй от стены. Он ничего не слышал и никого не видел — все силы уходили на то, чтобы просто переставлять ноги. Когда Четвёртый уткнулся в новое препятствие в виде двери в свою комнату, Ваня легонько коснулась его плеча. — Клаус? — Нет, мне не нужна помощь, — голос дрожал усталостью и раздражением. — Номер Четыре, ещё не спишь? — в конце коридора появился Реджинальд и через несколько шагов уже навис над детьми. — Результаты последней тренировки отвратительны. Четвёртый игнорировал отца и пытался открыть дверь непослушными пальцами. — Сегодня повторим, так что выспись как следует. — Отец, может, вам стоит сделать перерыв? Клаус вымотан. Рука сорвалась с ручки, ногти царапнули дерево. Ваня заметила, как больше сутулились узкие плечи, а сам мальчик почти вжался в дверь. — Именно поэтому я и велел ему отдохнуть. — Я хотела сказать… может быть, стоит на время прекратить тренировки? Реджинальд поджал губы и, наконец, взглянул на девочку. — Надеюсь, ты не даёшь мне советы, как вести тренировки, номер Семь? — Я просто… — Приведи себя в порядок и спускайся к завтраку, номер Семь. Четвёртый, мы будем тренироваться, пока меня не удовлетворит полученный результат. В полной тишине Реджинальд прошёл дальше по коридору и исчез на лестнице, как обычно, оставив после себя гнетущую тишину. — Я же сказал, мне не нужна помощь. — Но он не должен так тебя… — Не нужна, слышишь, Ваня! Я. Хочу. Остаться. Один. — Истерично дёрнув дверь он, наконец, скрылся в комнате и захлопнул дверь. — Клаус! — Отвали, Семь! Ваня закусила губу, перевела обеспокоенный взгляд с двери комнаты брата в сторону, куда ушёл отец. Из задумчивости её вывел топот Диего, закончившего утренние водные процедуры и, перехватив полотенце, девочка скрылась в ванной комнате. Клаус же зажмурил глаза, закрыл уши и сполз на пол. Топнул ногой и ударился затылком о дверь. Он думал, что давно следовало сказать отцу — для него тренировка никогда не прекращается и длится двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, и его ночёвки в склепе вовсе не обязательны, ведь призраки и так ходят за ним попятам и знают, где живёт юный медиум. Конечно, Четвёртый знал, как приглушить призраков, но равно как он желал насладиться одиночеством, так же сильно он не хотел напиваться или накуриваться. До тошноты отвратительная лёгкость в груди и вата в голове не только блокировали призраков, но и заглушали его собственные мысли, отнимали контроль над телом и языком. Часто это пугало Клауса даже больше, чем склеп. С каждым днём мальчик становился грубее, отвечал резче, если отвечал вообще, и чаще запирался в своей комнате. Он уже с трудом мог вспомнить, что его интересовало, какие книги он любил, какие фильмы хотел посмотреть. А когда в последний раз беззаботно проводил время с братьями и сёстрами, не оглядываясь на дверные проёмы и дальние углы? Как там Бен? Что нового у Диего? Эллисон и Лютер всё так же переглядываются за обеденным столом? А Ваня разучила ту партию скрипки для пьесы… Боже, когда же это было, на прошлой неделе или до исчезновения Пятого? Интересно, она продолжает делать для него бутерброды с арахисовой пастой и маршмеллоу? А стала бы она делать бутерброды для него? — После того как ты её выгнал? Конечно, Клаус. — Тыльной стороной ладони вытер нос. — Продолжай в том же духе и никто не заметит, даже если ты сдохнешь. Он размазал слёзы по лицу, вжал голову в плечи и до боли прикусил нижнюю губу, когда один из призраков закричал у самого уха. Быть трезвым, самим собой и в тишине — три точки, которые лежали в параллельных плоскостях жизни тринадцатилетнего мальчишки и не могли пересечься. Сейчас он выбрал тишину. Отмахнувшись от ругани призрака подростка, застреленного в местных разборках, Клаус на четвереньках дополз до книжного шкафа, вытащил все тома с нижней полки и достал припрятанную за ними уже начатую бутылку вина. Зубами вытащил пробку, выплюнул её и отсалютовал всем находящимся в комнате фигурам. — Чтоб вы все сдохли. Ещё раз. Он катал кислый напиток во рту, через силу делал каждый новый глоток и остановился, заметив, что крики призраков превратились в монотонный гул. Клаусу редко удавалось поймать эту грань, когда он ещё в сознании, но призраки уже не достают криками на пределе истлевших лёгких. Причмокнул. Клаус потёр глаза, но не смог избавиться от ощущения песка под веками. Щёки горели, а отяжелевшая голова хотела опуститься ну вот хоть даже на пол, но Четвёртый не готов был растрачивать покой и редкие крупицы осознанности на сон. На одной из полок над собой он нащупал деревянную шкатулку цвета тёмного ореха, осторожно взял и опустил на пол перед собой. Провёл пальцами по потёртым рёбрам и поднял крышку. Внутри лежала книжечка и мешочек из плотной гладкой ткани. Клаус достал мешочек, потянул за завязки и на узкую ладонь легла колода Таро. Мальчик тепло улыбнулся. Если раньше карты были для него больше развлечением и чем-то вроде настольной игры, то последнее время они стали для него единственным собеседником, которому можно довериться. Однако сейчас, вместо того, чтобы сделать пару простых раскладов и отвлечься, Клаус вдруг решил в очередной спросить карты о своём будущем, надеясь, что в этот раз ответ будет отличаться от уже привычного. С каждым повторяющимся раскладом он уговаривал себя, что неверно толкует, где-то ошибается. Мальчик ни секунды не сомневался в картах, нет, ни в коем случае. Только в своей способности читать их. Клаус прикрыл глаза, глубоко вздохнул и принялся тасовать колоду. Он скучал по приятной тяжести в руке, любил тепло бумаги под пальцами и чувствовал в картах мудрость, которую ещё не мог понять в полной мере. Отчасти потому что не отточил навык, отчасти потому что почти всегда гадал пьяным. Срезал колоду. Снял первые десять карт, оставшиеся отложил в сторону и, карта за картой, разложил на полу перед собой Кельтский Крест. Твёрдая рука, спокойное дыхание и тот же ответ. Голос карт был размеренным и непоколебимым. «Властный мужчина решает твою судьбу, дитя. Вокруг всё рушится — семья, надежды, ты сам. Ты устал, запутался и потерялся, а единственная дорога ведёт к падению и болоту, где только алкоголь и наркотики. Ты совсем один, дитя и не видишь выхода. Ты надеешься схитрить, но выбор сложнее, чем кажется.» Мальчик накрыл лицо ладонями и вздрогнул всем телом. — Я не хочу, не хочу, не хочу так! Слышите! Не хочу… Что мне делать? Он плакал, а карты молчали, как наставник, снисходительный к горю ученика. — Что мне делать? — Прошептал Клаус, собрал карты и вновь обратился к колоде с вопросом. — Что мне делать? Срезал колоду. Вытащил карту. Шут. Клаус несколько минут молча смотрел на карту. — Хорошо. — Кивнул, обвёл взглядом всех призраков в комнате и кивнул снова. — Хорошо. Он собрал карты в мешочек и аккуратно уложил на дно шкатулки вместе с книгой толкований. Поднялся с пола даже не пошатнувшись. Несмотря на то, что он был пьян, мальчик ясно понимал, что нужно делать. Клаус снял форму и переоделся в тёмные джинсы и худи, который был велик ему на пару размеров. Из комода достал сумку через плечо и первым делом положил карты на дно. Сверху несколько футболок без символики Академии, куртку и завалявшийся в комнате злаковый батончик. Достал из-под кровати вязальные спицы и моток пряжи, не забыл плеер с наушниками. Проверил ящики в тумбочке, выгреб все найденные сбережения и рассовал их по карманам. Он не планировал брать много вещей, но не ожидал, что их окажется так мало. — Пусть так. Пусть всё остаётся здесь. Медленно и бесшумно он открыл окно и остановился. Обернулся на дверь. Клаус ненавидел отца, боялся призраков и хотел никогда не знать этого дома, но он любил своих братьев и сестёр, и в груди больно щемило от невозможности проститься с родными. Мальчик одёрнул себя, сжал кулаки и закрыл глаза. Протяжно, с дрожью выдохнул и вылез на пожарную лестницу. Выбрался из дома, затем из переулка на главную улицу. Чем дальше он оказывался от дома Харгривзов, тем быстрее он шёл, тем легче ему дышалось. Он решил, что нужно действовать как Пятый — исчезнуть внезапно, в неизвестном направлении, без следов и записок. Поэтому на автовокзале он вытряхнул на кассе все деньги и попросил билет в максимально дальний пункт назначения. Сел у окна автобуса, прижал к себе сумку с тем, что у него осталось и погромче включил музыку. До вечера Клауса не хватятся. Возможно, мама, Ваня, или Бен будут стучать в его дверь, но они уже привыкли, что Клаус не отвечает. А когда настанет время тренировки и отец потребует у Пого открыть дверь, когда они наконец увидят пустую комнату, Четвёртый будет уже далеко.