***
— Просто скажи ему! Се Лянь давится своим жутко сладким молочным коктейлем и заходится в таком сильном приступе кашля, что посетители с соседних столиков начинают смотреть на него с крайним беспокойством. Се Лянь машет им рукой, мол, всё отлично, продолжая кашлять, пока встревоженный Цинсюань стучит ему по спине и искренне просит не помирать. Помирать Се Лянь не собирается. По крайней мере, если не исполнять совет друга, ему это по силам. — Цинсюань, — кое-как откашлявшись, говорит Се Лянь и снова тянется к своему стакану, — если бы я мог, я бы уже давно сказал. Ши Цинсюань, пристально наблюдающий за его короткими глотками и готовившийся снова помочь при новом приступе кашля, наивно интересуется: — А в чём проблема? Хороший вопрос. Знал бы ещё Се Лянь на него ответ. — Я боюсь, — всё же отвечает он, робко глядя на друга — с Цинсюанем разговаривать немного легче, потому что в отличие от Му Цина, который два года устраивал ему эмоциональные качели и проверял степень его доверия (и прочность нервов заодно), Ши Цинсюань сразу дал ему свой вичат, вэйбо, доуинь и ещё кучу аккаунтов в приложениях, во многих из которых Се Лянь тогда ещё даже не был зарегистрирован. Присутствующий при их знакомстве Хуа Чэн тогда по-доброму хмыкнул и на ушко шепнул, что Цинсюань теперь от него не отцепится. — Ты боишься Хуа Чэна? — предполагает тот, возведя взгляд к потолку кафе и впав в размышления. — Ну, если так подумать, то когда он злой или грубый, он действительно может напугать, — он нервно хихикает. — Не представляю, как кого-то такое может возбудить. Се Ляню хочется уткнуться лицом в стол. Потому что он-то представляет, кого такое возбуждает. Заметив его побагровевшее лицо, Ши Цинсюань тут же спохватывается: — Нет, я не то имел в виду! — он машет руками в попытке донести свою мысль. — Я в том смысле, что если бы я увидел его злым, то не возбудился бы, а испугался — ну, знаешь, твой парень может быть довольно пугающим, когда этого хочет... Но если на его месте представить Хэ-сюна, — Цинсюань замолкает, внезапно смутившись. Се Лянь, представив его мысли, смущается тоже. — Кхм, в общем, я к тому, что понимаю твои опасения. — Но я не боюсь его злости, — честно говорит Се Лянь. Чего там бояться? Стоит ему только взять Хуа Чэна за руку, переплетя с ним пальцы, и нежно чмокнуть в губы, как грозная складка между бровей разгладится, и Сань Лан начнёт умилительно капризничать, выпрашивая ещё парочку (десятков) поцелуев. Лицо Ши Цинсюаня принимает озадаченное выражение. — Тогда я не понимаю, — сдаётся он. — Что тебя так беспокоит? — Я боюсь его реакции, — наконец выдыхает Се Лянь, допивая свой коктейль и грызя трубочку от нервов. Ши Цинсюань непонимающе округляет глаза. — А какой она ещё может быть, помимо восторга? Разве это не очевидно?.. — А что, если Сань Лан разочаруется во мне? — довольно тихо предполагает он, наконец озвучивая гложущую его мысль и чувствуя, как при её оглашении страх лишь усиливается. С Хуа Чэном он познакомился больше года назад. Се Лянь тогда, как и каждое воскресенье, помогал волонтёрской команде и был ведущим на одном из собраний, которое посещали очень верующие и очень сердобольные люди, которым не была безразлична судьба обветшалых храмов их провинции. Погода была отвратительной, дул сильный ветер и начинался дождь, от которого совершенно не получалось скрыться под навесом небольшой сцены. Остальные волонтёры смотрели на него с сочувствием из-за кулис, где было значительно суше и теплее, но Се Лянь почти не чувствовал холода, продолжая рассказывать о важности пожертвований немногочисленной толпе людей, смотрящей на него из-под зонтиков с не очень-то большим интересом. В какой-то момент дождь пошёл сильнее, ветер начал гнуть молодые деревья, и все люди разбежались, прячась от стихии. Перед сценой осталась лишь одна фигура. Се Лянь её даже не видел, перед глазами стояла стена дождя, а дрожащие губы не слушались, пока он пытался договорить свою речь о последнем храме, сжимая табличку с его изображением в окоченевших пальцах. Затем дождь внезапно прекратился. По крайней мере, Се Ляню так показалось на мгновение, пока он не проморгался и не сообразил, что кто-то встал рядом. Он медленно повернул голову и замер, уставившись на до безумия красивого молодого человека, держащего над ним зонт. По лицу незнакомца стекали крупные капли, потому что всю защиту он держал над Се Лянем, и он улыбался, когда тихо спрашивал: — Куда перевести деньги? Сань Лан до сих пор не знает, что тот храм, ради которого Се Лянь стоял до последнего и потом подхватил воспаление лёгких, был любимым храмом его мамы в молодости. Он выслушивал бесконечные нравоучения Фэн Синя и обеспокоенные фырканья Му Цина, лёжа в больничной койке, и не мог перестать улыбаться, мысленно благодаря красивого незнакомца, который неожиданно навестил его через пару дней и мялся минуту на пороге, пока проходящая мимо медсестра буквально не втолкнула его в палату. Хуа Чэн всегда знал его как чистого и непорочного человека, и Се Ляня бросает в ужас одна лишь мысль о том, что его Сань Лан, его любимый и драгоценный Сань Лан косо посмотрит на него, когда узнает, сколько порочных и непотребных мыслей крутится в его голове. Разочаруется в нём. Разлюбит. — Ну ты и королева драмы, конечно, — восхищается Цинсюань, но голос его при этом звучит сочувствующе. Се Лянь беспомощно поднимает на него взгляд. — Ты просто хочешь получить от занятия любовью ещё больше удовольствия, чем обычно, и при этом беспокоишься, что тебя из-за этого желания бросят? — Это не просто желание, — слабо перечит Се Лянь, но Ши Цинсюань от него лишь отмахивается. — Даже если ты сейчас придёшь и попросишь его раздвинуть перед тобой ноги, я уверен, он это сделает с превеликой радостью, — он делает жест официанту, прося того предоставить счёт. — Ты думаешь, что он идеализирует тебя, считая чуть ли не небожителем, но на самом деле идеализируешь его тут ты. Ты же сам сказал, что чувствуешь, что он сдерживается. — Ну а вдруг я ошибаюсь? — Се Лянь тянется за бумажником, отсчитывая нужную сумму. — Ошибаешься в том, что так долго молчишь и не делишься с ним своими переживаниями, — бьёт наотмашь Цинсюань. — Представь, как он расстроится, когда узнает, что ты так изводил себя подобными пустяками? К тому же, — он принимает счёт и кладёт туда нужные купюры, — ты просто не знаешь, как он смотрит на твою задницу, когда ты не видишь. Твой Хуа Чэн намного более страстный парень, чем ты думаешь. От его слов краснеет не только Се Лянь, желающий провалиться сквозь землю и судорожно перебирающий в мыслях все ситуации, когда Сань Лан бы мог пялиться на его зад без страха быть застигнутым, но и стоящий рядом официант. — Так, — он прочищает горло, — мне стоит просто сказать?.. Ши Цинсюань довольно кивает. — Да, сказать.***
Но что он, чёрт возьми, может сказать? «Трахни меня»? Да, думает он, смотря на себя в зеркале, эта фраза точно подходит наряду, который Ши Цинсюань буквально заставил его купить. После того, как он поделился с ним советом, который ему порекомендовал Му Цин, Цинсюань загорелся идеей помочь ему «спровоцировать» Хуа Чэна. Се Лянь неуверенно согласился и пожалел об этом сразу же, как только его затащили в магазин... женского белья. Как итог, теперь на его ногах красуются полупрозрачные чулки, крепящиеся к кружевному белью с поясом и плотно обтягивающие его немаленькие бёдра. К тому же, весь комплект красный. А это любимый цвет Хуа Чэна. Се Лянь чувствует, как сильно ему хочется выкинуться в окно. Он не примерял этот наряд в магазине после покупки, и теперь, стоя перед зеркалом в полный рост, понимает, что все настойчивые речи Цинсюаня о том, что такой соблазнительный вид только поможет ему раскрепоститься и вывести на чистую воду Хуа Чэна и его истинные желания, не просто красноречие. Чулки и бельё действительно хорошо смотрятся на нём, но он вообще не представляет, как сможет явиться Сань Лану в таком виде. Он же умрёт от стыда! А что, если Хуа Чэн и вовсе не оценит его стараний и посчитает его странным? Се Лянь вздрагивает и машет головой, укоризненно смотря на своё раскрасневшееся отражение. Му Цин не для того переступал через собственное смущение и делился с ним опытом, чтобы он сейчас пошёл на попятную. А Ши Цинсюань не просто так посвятил ему полдня на походы по магазинам, чтобы засунуть этот комплект в шкаф и потом жалеть, что так ни разу его и не использовал. Друзья дали ему небольшую, но практичную инструкцию по раскрепощению, где всего два пункта, и Се Лянь не собирается пренебрегать их добротой. Но что же ему всё-таки сказать? В голове то и дело вспыхивают различные фразы. От каждой из них голова закипает, но рот категорически отказывается открываться и произносить их. Будто пароль на нём стоит какой-то, в самом деле. А вот пароль на входной двери удачно снимают. Се Лянь в страхе замирает, слыша, как открывается и закрывается дверь. — Гэгэ, ты дома? — зовёт Хуа Чэн. Гэгэ-то дома, в панике думает Се Лянь, неосознанно обхватывая себя руками — сверху на нём всё ещё обычная серая футболка, стащенная с чужой полки, — но лучше б не был. Он совершенно не ожидал, что Хуа Чэн вернётся так рано, ведь по четвергам он обычно задерживался и приходил жутко недовольным и уставшим, отчего Се Лянь всегда старался его чем-нибудь порадовать — интересной новостью из интернета или вкусными пирожными. Но обрадуется ли Хуа Чэн, увидев его в подобном образе? — Гэгэ? — уже более настороженно окликает тот, шаркая тапочками, и Се Лянь, к своему стыду, позорно отступает, с разбегу прыгая на кровать и впопыхах сгребая мягкий плед, укутываясь в него. Дверь в спальню открывается, и в щели появляется хмурое лицо Хуа Чэна, которое тут же светлеет, стоит взгляду остановиться на сжавшемся комке на постели. — Гэгэ, ты чего не отзываешься? — Извини, Сань Лан, — врёт тот, стараясь спрятать даже пальцы ног. — Я просто задумался. Хуа Чэн смотрит как-то недоверчиво. — Я сегодня закончил пораньше, — озвучивает он очевидное. Се Лянь кивает. — Быстро управился со всеми делами? — Нет, — Хуа Чэн наконец заходит в комнату, переставая выглядывать из-за дверного косяка, и слегка улыбается. — Бросил всё, потому что хочу провести с тобой больше времени. Се Лянь чувствует, как сердце предательски замирает. От приятных слов бьющееся в тревожной дрожи тело постепенно успокаивается, а паникующий взгляд теплеет, и он нежно улыбается возлюбленному в ответ. — У тебя не будет проблем? — в шутку спрашивает он, на что Хуа Чэн фыркает. — Я владелец, и единственный, кто может меня наказать — это гэгэ, — он садится на край постели, как есть, в своём шикарном бордовом пальто, и Се Лянь совершенно не вовремя вспоминает слова Цинсюаня о том, что Сань Лан даже ляжет под него, если попросить. А наказать... — Эй, гэгэ, ты снова задумался? — Да, немного, — Се Лянь хочет себе врезать за враньё. — Тебе холодно? — вдруг спрашивает Хуа Чэн, внимательно осматривая его. — Ты не заболел? Нет озноба? Нет, озноба у меня нет, но есть чулки, хочешь посмотреть? Се Лянь натянуто улыбается. Господи, какой же он проблемный. — Со мной всё хорошо, не беспокойся, — совсем неубедительно говорит он. Хуа Чэн вздыхает и поднимается, подходя ближе. Се Лянь представляет, что тот сейчас потянет плед на себя и обнаружит его секрет, но всё, что Хуа Чэн делает, это чуть наклоняется и прижимается губами к его лбу. Се Лянь вмиг успокаивается. — Я заехал по пути в магазин и немного закупился, — говорит Хуа Чэн, едва заметно касаясь губами кожи. — Сейчас разберу пакеты и вернусь. Нужно всё-таки померить температуру — у тебя всё лицо красное. Се Лянь сглатывает. Ох, знал бы Сань Лан, что такого красного на нём есть ещё, ушёл бы он сейчас так просто на кухню? Почему-то он начинает на себя злиться. Хотя почему «почему-то»? Он же полный трус! Размазня! Он же прекрасно знает, что любит Хуа Чэна и хочет с ним по-всякому — мягко и страстно, грубо и нежно, и также знает, что чувства у Хуа Чэна такие же. Так откуда же берётся эта неуверенность, какой не было даже в момент первого поцелуя, когда он так глупо поскользнулся и упал прямо на Сань Лана, попытавшегося его поймать и в итоге случайно впечатавшегося в его губы? Носы у них тогда болели ещё долго, потому что столкновение было очень резким, но оба не обращали на это внимание, так как не разорвали прикосновение, а вцепились друг в друга и неумело задвигали губами под отборный мат гуляющего с ними Ци Жуна. С тех пор он, кстати, с ними никуда не ходит. Се Лянь резко отбрасывает край пледа и угрюмо смотрит на себя в зеркало, стоящее напротив кровати. Ну, неловко и неловко, никто ж не умрёт, верно? — Гэгэ, смотри, я тут куп... — правда, неожиданное возвращение Хуа Чэна в спальню заставляет его тут же пожалеть о таких мыслях. Потому что, возможно, он сейчас и умрёт. Се Лянь лишь усилием воли заставляет одеревеневшее от страха тело повернуть голову и взглянуть на застывшего в дверях Хуа Чэна, бестолково смотрящего на него с пакетом замороженной курицы в руках. Когда Се Лянь будет рассказывать Ши Цинсюаню и Му Цину о том, как всё прошло, он точно упустит этот момент. Абсолютно намеренно. — Видишь, у меня нет температуры, — только богам известно, откуда в нём берётся эта смелость, когда он откидывает и второй край пледа, позволяя Хуа Чэну увидеть не одну ногу, а всё, включая бельё. Кадык Хуа Чэна дёргается, когда он сглатывает. — Вижу, — проносится по комнате на выдохе. Се Лянь мысленно кричит, но его состояние никак не отражается на лице. Он чуть приподнимается, сгибает ноги в коленях и раздвигает их так, чтобы снова сесть, и всё это под пристальным тёмным взглядом. По шее бегут мурашки. — Меня беспокоит кое-что другое, — говорит он, не отдавая себе отчёт в том, что творит, и поддевая пальцами край футболки, немного скрывающей его постепенно увеличивающуюся эрекцию. Хуа Чэн, видя это, на секунду прикрывает глаза, а когда снова открывает, на Се Ляня смотрят две черноты вместо глаз. — Что же беспокоит гэгэ? — неожиданно охрипшим голосом спрашивает тот. Се Лянь невольно закусывает губу. — Моя любовь к Сань Лану. Она такая жаркая, что мне одному с ней не справиться. Где-то на задворках мозга стеснительный Се Лянь пищит и ругается на него, но Се Ляню, который сейчас сидит на их мягкой кровати и томно смотрит на Хуа Чэна, классические брюки которого недвусмысленно начинают топорщиться в районе паха, совершенно наплевать на доводы разума. — Тогда, — хрипит Хуа Чэн, не глядя кладя полуфабрикат на тумбочку у двери, — Сань Лан просто обязан облегчить тяжёлую ношу гэгэ. Се Лянь приподнимает футболку чуть выше. — Непременно. Пальто на Хуа Чэне уже нет, он остаётся в одной лишь тёмной водолазке, и то ненадолго — подойдя к кровати, он быстро снимает её и откидывает куда-то в сторону, при этом не отводя взгляда от Се Ляня. Тот отвечает взаимным интересом и любуется открывшимся видом на стройное, подтянутое тело, которое ему удавалось видеть не раз и даже не два, но и этого ему всё равно мало. Он хотел бы рассматривать накачанные руки по полдня и следующие полдня тратить на плоский бледный живот, но всё, что ему дозволено — это всего пара часов в день. Се Лянь думает, что это несправедливо. Нужно попросить Сань Лана ходить дома без верха — такая красота не должна томиться под слоями одежды. — Гэгэ, — руки у Хуа Чэна прохладнее, чем обычно (наверное, из-за разборки покупок), но это приятно, и Се Лянь несдержанно ластится, поддаваясь навстречу ладоням, обнявшим раскрасневшееся лицо. — Гэгэ, ты сегодня необычный. Се Лянь приоткрывает закрывшиеся от нежности глаза и робко смотрит на приблизившееся лицо. — Сань Лану не нравится? — тихо спрашивает он. Вот он, момент истины. Если Хуа Чэн сейчас ухмыльнётся и скажет, как ему вообще может нечто такое понравиться, Се Лянь точно умрёт от стыда. И возможно, разочарования. Но Хуа Чэн не ухмыляется и ничего не говорит. Только смотрит своими лисьими глазами со зрачками, затопившими радужку, и касается тёплым дыханием кожи на алеющих щеках. Они очень близко. Се Ляню хочется его поцеловать. — Нравится, — наконец отвечает Хуа Чэн, гладя отогревшимися пальцами нежную кожу лица. Голос у него всё такой же хриплый. Се Лянь сомневается, что когда-либо слышал его таким. — Можно мне?.. Что именно «можно», он не договаривает, но Се Лянь и так понимает по медленно опустившемуся взгляду. Он подавляет зародившуюся дрожь и накрывает ладони Хуа Чэна своими, потянув того на себя. — Сегодня Сань Лану можно всё, — доверительно сообщает он, распрямляя ноги и разводя их чуть в стороны, чтобы Хуа Чэну было удобнее. — И всегда будет можно. Что-то в глазах Хуа Чэна сверкает, и Се Лянь расшифровывает это «что-то» как восторг и благодарность. — Спасибо, — первый поцелуй отпечатывается на подбородке, а затем продолжает цепочку по линии челюсти, останавливаясь у уха. — Спасибо, любимый. Уши — слабое место Се Ляня, и Хуа Чэн прекрасно об этом знает, от того так горячо дышит, заставляя табун мурашек рассыпаться по коже мелким бисером, а руки опутывать нагую спину. — Сань Лан, — на выдохе, откидывая голову чуть в сторону и позволяя сухим губам исследовать шею, пульсирующая венка на которой вскоре оказывается в плену зубов и влажного языка — Хуа Чэн прикусывает едва ощутимо, нежничая, как и всегда, пока его руки бесцельно бродят по аппетитным бёдрам, слегка перетянутым резинкой чулок. Се Лянь несдержанно приподнимает бёдра, соприкасаясь своим возбуждением с чужим, и зубы на его коже на мгновение смыкаются сильнее. — Сань Лан, я хочу тебя кое о чём попросить. — Я сделаю всё, что только пожелает гэгэ, — говорит Хуа Чэн, ведя языком от подбородка до ключицы, не глядя отстёгивая чулки от пояса и пробираясь пальцами под капрон. — Любые богатства мира и весь мир целиком — всё это лишь к твоим ногам, — он чуть припускает чулки, гладит внутреннюю часть бёдер. — Ты только попроси. Се Лянь бы попросил, да только ему это всё не нужно. Если под миром не подразумевается сам Хуа Чэн, он легко готов от него отказаться. — Я хочу, — руки скользят по голой коже к шее, а затем захватывают в объятия безумно красивое, выражающее обожание лицо, которое Се Лянь, не сдержавшись, покрывает лёгкими поцелуями-бабочками, останавливаясь на губах и коротко их облизывая. — Чтобы ты не сдерживался. Удивительно, как легко находятся слова, которые, как он думал, он не сможет подобрать в нужный момент. Но всё оказывается намного проще, и стоит только одной фразе коснуться откровенным шёпотом чужих губ, приоткрывшихся в удивлении, как на языке начинают толпиться другие. И Се Лянь позволяет им освободиться. — Хочу, чтобы ты не боялся сжать меня сильнее, — он большим пальцем гладит острую скулу, пока другая рука обвивается вокруг мощной шеи, ещё ближе прижимая Хуа Чэна к себе и соприкасая их лбами. — Хочу, чтобы ты дразнил меня всякими словечками, пока мучительно долго растягиваешь, — ноги с наполовину спущенными чулками оказываются закинутыми на поясницу, что прогибается под напором и позволят выглядывающему из кружевных трусов члену потереться о бугор на чужих штанах. — Хочу, чтобы ты полностью отпустил себя. — Гэгэ... — хрипит Хуа Чэн, и его глаза в этот момент настолько тёмные и возбуждающие, что Се Лянь не сдерживается, дёргая бёдрами в попытке потереться об его промежность сильнее. — Гэгэ, ты уверен? Как Се Лянь может быть не уверен в том, о чём мечтал уже пару недель? Стоит ему только представить, как Хуа Чэн по-собственнически вгрызается ему в шею, сминая в крупных ладонях его задницу, и живот обжигает горячей волной, опаляющей даже трепетно бьющееся сердце. Се Лянь мужчина, который, несмотря на кажущуюся внешнюю хрупкость, довольно крепок и морально, и физически, и он не терпит, когда им командуют, но быть под властью Хуа Чэна... Се Лянь желает этого до зуда в пальцах. — Пожалуйста, — он смотрит прямо в глаза напротив, — трахни меня. Хуа Чэн издаёт что-то похожее на рык, что-то, чего Се Лянь раньше не слышал, и буквально накидывается на него, вгрызаясь в губы поцелуем и просовывая руку под поясницу, заставляя изогнуться и прильнуть грудью к его груди. На Се Ляне всё ещё домашняя футболка, но не успевает он как следует подумать об этом, полностью растворившись в ощущениях горячего языка в своём рту, как свободная рука Хуа Чэна резко задирает её подол, прерывая поцелуй и быстро снимая её. Теперь Се Лянь перед ним совершенно голый, если не считать кружевных трусиков и такого же кружевного пояса, и Хуа Чэн рассматривает их с плотоядной улыбкой, пальцами сжимая бока. — Гэгэ не расскажет мне, о чём он думал, когда выбирал этот комплект? Се Лянь безудержно краснеет, хотя, казалось бы, он давно должен был прекратить смущаться. Но как он может прекратить, если... если... — Я думал о Сань Лане, — сглотнув, признаётся он. Хуа Чэн довольно улыбается и садится прямо. Се Лянь всё ещё обхватывает его ногами за спину, и эта поза позволяет Хуа Чэну рассмотреть всё с лучшего ракурса: и влажное пятно на белье, и красную головку, выглядывающую из-за ткани. — Продолжай, — с улыбкой просит он, наглаживая одно из бёдер, тогда как вторая рука ложится на грудь, останавливаясь совсем близко к одному из сосков. Се Лянь судорожно выдыхает — то ли от того, что ему надо говорить о чём-то настолько стыдном, то ли от того, как приятно ощущается пытка, когда помимо пальцев, гладящих нежную кожу опасно близко к возбуждённому члену, к ним присоединяются круговые движения по груди. — Я думал, как надену его и покажусь в таком виде Сань Лану, — он закусывает губу, когда большой палец всё-таки задевает слегка набухший сосок. — Представлял, как ты удивишься и будешь смотреть на меня, а я от твоего взгляда... буду мокрым. Слушающий его Хуа Чэн довольно улыбается и накрывает его возбуждение ладонью, но лишь на миг. Се Лянь протестующе мычит. Хуа Чэн коварно подмигивает. — Ты примерял хоть что-то в магазине? — интересуется он, перемещая и вторую руку на грудь — теперь обе ладони сминают грудные мышцы, но всё ещё не обращают внимания на топорщащиеся бусины сосков. Или делают вид, что не обращают. — Н-нет, — отвечает Се Лянь. Ему безумно хочется поёрзать и потереться хоть о что-то, но ему нравится эта сладкая пытка. Он почти уверен, что получать разрядку после такого будет ошеломляюще приятно. — Хорошо, — Хуа Чэн наклоняется, чуть привставая на коленях и держа между их телами дистанцию — коварный, ужасно коварный! — и продолжает, глядя прямо в янтарные глаза: — Но если бы я был рядом, ты бы обязательно всё примерил. После покупки, конечно. Ты бы точно смущался и заставил меня стоять на страже, хотя мы бы зашли в самый нелюдный магазин и выбрали бы самую дальнюю кабинку, — он высовывает кончик языка и проводит им по губам Се Ляня, кажется, переставшего дышать. — И когда бы ты переоделся и робко позвал меня посмотреть, клянусь, — Хуа Чэн не моргает и смотрит всё так же прямо, — я бы взял тебя в той же кабинке. Се Лянь издаёт поражённый стон в улыбающиеся губы и жмурится, чувствуя, как дёргается член, выделяя ещё больше смазки. От хриплых слов воображение подкидывает ему жутко реалистичные картинки, как Сань Лан мог бы прижимать его к зеркалу, трахая на весу, пока он бы повис на нём, словно коала, крепко обхватывая ногами в красных чулках и цепляясь за широкие плечи. Ему бы было невероятно хорошо, и стоны и всхлипы удавалось бы сдерживать с трудом, потому что горячий ствол бы его так хорошо растягивал, что мутнел рассудок. — Пожалуйста, — сипит он, выгибаясь, но Хуа Чэн, явно дразня его, тут же отстраняется. — Сань Лан, пожалуйста. — Что, «пожалуйста»? — мурлычет тот и всё-таки зажимает меж пальцев один из сосков, прокручивая его. — Сегодня я понял, что очень плохо понимаю желания моего гэгэ в постели, но если он прямо скажет, что хочет, чтобы Сань Лан сделал, — я сделаю. Кажется, Се Лянь недооценил этого демона. Неужели тот не видит, что запас его смелости почти иссяк? Но всё же найдя в себе силы, он тоже принимает сидячее положение и, не дав слегка опешившему Хуа Чэну ни секунды на размышления или действия, седлает его бёдра. — Выеби меня так, чтобы я не мог ходить ещё несколько дней, — он намеренно задевает бугор на чужих брюках своей задницей и улыбается, дошёптывая на ухо: — А потом, может быть, я подумаю и о кабинке. Ох, знала бы только его мама, какие пошлости произносит его рот... Рот, который с готовностью отвечает на мокрый поцелуй и издаёт полузадушенные стоны, пока он извивается на чужих коленях в желании быть взятым другим мужчиной. Хуа Чэн укладывает его на спину и вынужденно разрывает поцелуй, судорожно расстёгивая ремень и наконец высвобождая из тесноты возбуждённый орган. Тяжело дышащий Се Лянь смотрит на пятно смазки на серых боксёрках и чувствует, как сжимается горло от желания прильнуть губами к этому пятну. Хуа Чэн замечает направление его взгляда и хмыкает. — Гэгэ хочет мне отсосать? Се Лянь, не раздумывая, кивает. Они меняются местами, и теперь Хуа Чэн лежит на подушках, глядя на него совсем почерневшими глазами. Се Лянь находит невероятно сексуальным то, как лежат смоляные локоны на бледном лбу, и дарит возлюбленному целомудренный поцелуй в припухшие губы прежде, чем с комфортом уместиться между широко разведённых ног. Член у Сань Лана большой и красивый — Се Лянь не то чтобы ценитель членов и многие повидал на своём веку, но ствол напротив его лица испещрён ниточками вен, толстый и крепкий, с крупной головкой, блестящей от предэякулята, и его тяжесть так и хочется ощутить на своём языке. А так как Се Лянь решил себя больше не ограничивать, он с готовностью подаётся вперёд, приникая влажным и тёплым ртом к головке, кончиком языка давя на расщелину. Где-то над головой раздаётся одобрительный выдох, а затем в волосы, до этого собранные в неаккуратный пучок, вплетаются длинные пальцы, окончательно портящие причёску и чуть сжимающие у корней. Се Лянь от удовольствия прикрывает глаза — посасывая солоноватую головку, он помогает себе рукой у основания, другой массируя яички, и чувствует, как с каждым движением языка пальцы Хуа Чэна сжимают его волосы всё сильнее. Возможно, такое не должно заводить, но у Се Ляня всё мутнеет перед глазами от восторга — Сань Лан наконец-то не сдерживается! От радости он насаживается ртом сильнее, хотя делает минет всего второй раз в жизни, и на пробу двигает головой, слыша шипение. — Гэгэ, зубы, — напоминает Хуа Чэн. Се Лянь, выпустив член с безумно пошлым звуком, виновато поднимает на него глаза. — Извини, — искренне говорит он блестящими от слюны губами и трётся носом о внутреннюю часть бедра, вдыхая тяжёлый запах мускуса. — Твой гэгэ так неопытен. Хуа Чэн нежно ему улыбается и гладит по виску, пропуская между пальцев шоколадные пряди. — Ничего, Сань Лан не жадный и может предоставить допуск к своему члену в любое время, чтобы у гэгэ было хорошее обучение. Се Лянь прячет взгляд за веером ресниц, мстительно кусая ойкнувшего парня за ляжку. — Прекрати говорить такие смущающие вещи. — Разве ты сам не просил меня их говорить? — обиженно возмущаются в ответ. Да, просил, но это же не значит, что он резко прекратит стесняться. Се Лянь возвращается к чуть подёргивающемуся члену и, немного подумав, размашисто ведёт языком от мошонки до кончика, только потом беря в рот и втягивая в щёки. Он смотрел порно всего пару раз, и то только перед их первым разом, чтобы совсем уж не облажаться, и сейчас действует по чистой интуиции, основываясь на том, что ему самому бы понравилось. И, похоже, не ошибается, раз Хуа Чэн глухо стонет, когда член оказывается глубже во влажной тесноте, давя на затылок в попытке насадить на себя сильнее и задать собственный темп. Се Лянь, всхлипнув, не сопротивляется, потому что этого и добивался, и хоть к горлу и начинает подкатывать рвотный рефлекс, а уголки растянутых губ трескаются, он чувствует, как заводится ещё больше. Похоже, он и правда может пристраститься к этому. — Всё, гэгэ, прекрати, — Хуа Чэн шипит, пытаясь оттянуть его от себя, но Се Лянь оказывается невероятно настойчив, продолжая двигать головой. — Гэгэ, чёрт, если ты сейчас не остановишься, я кончу. В этот раз его слова находят отклик, и Се Лянь с огромным неудовольствием отстраняется, глядя на Хуа Чэна влажными глазами с хорошо видимой угрозой «я покажу тебе в следующий раз, ты у меня только подожди». Хуа Чэн не сдерживает смешка и тащит хмурого возлюбленного на себя, сцеловывая собственный вкус с раскрасневшихся губ. — Я хорошо потрудился? — между поцелуями интересуется Се Лянь. Хуа Чэн улыбается и опускает руки на мягкую ягодицу, с чувством сжимая. — Да, ты великолепен, — он лижет раскрытую шею и присасывается к ней губами, но не отстраняется тут же, как делал это обычно, а ждёт, пока на месте поцелуя расцветёт алая отметина. — Хочу тебя всего клеймить собой, — говорит он, пока руки проворно стаскивают кружевные трусы, оставляя их болтаться на уровне колен. — Хочу, чтобы все видели, что ты занят, что ты любим. Все люди, животные, да даже все чёртовы боги — пусть видят, как сильно я люблю тебя. В груди щемит, и Се Лянь не может сдержать порыва, заключая драгоценного Сань Лана в крепкие объятия. — Я тоже люблю тебя, — шепчет он, прижимаясь к широкой груди и слыша, как сильно бьётся сердце за ней. — И всегда буду любить. И он знает, что говорит правду — благодаря любви к Хуа Чэну он понял, что не жил до этого, а лишь существовал. Ел и спал, потому что надо, пил больше воды, потому что Му Цин говорил ему, что это полезно, ходил на работу, с которой вечно выгоняли, чтоб заплатить за счета, волонтёрствовал и читал сутры, потому что родители говорили помогать ближним и быть чистым перед богами. Но как помогать самому себе он научился только рядом с Хуа Чэном. Как он оказывается перевёрнутым на живот с оттопыренной кверху задницей, Се Лянь не замечает, лишь радуется, что наконец может хоть немного потереться о подложенную для удобства подушку. Сегодня его собственному возбуждению уделяли крайне мало внимания, что, по его мнению, несправедливо. — Гэгэ, отсюда такой прекрасный вид, — щебечет Хуа Чэн тем временем, смазанными пальцами кружа вокруг сжавшегося входа. — Хотел бы я, чтобы ты видел, насколько ты чудесен. Тот и обычно говорил во время занятий любовью, но с просьбой Се Ляня он совсем себя отпускает и теперь без малейшего стыда шепчет ему прямо на ухо о том, как сильно хочет сожрать его задницу. Голова Се Ляня почти кипит. Первый палец входит в него легко — делу помогает большое количество смазки и расслабленность, которую Се Лянь долго тренировал при занятиях йогой. Пока он растягивает его, Хуа Чэн не прекращает наглаживать гладкие ноги и даже подтягивает чулки на место, а вот от трусиков избавляется, кидая те на пол. — Ах, — не сдерживается Се Лянь, когда в нём начинают двигаться уже целых три пальца. Они у Хуа Чэна длинные и изящные, и иногда ему и правда интересно, как они смотрятся, погружённые в него. — Сань Лан, я хочу... — Чего же хочет гэгэ? — спрашивает Хуа Чэн и — наконец-то! — кладёт руку на его член, пальцем размазывая смазку по головке. Се Лянь подтягивает к себе ещё одну подушку и прячет в ней лицо. — Я уже говорил. — Ох, мне жаль, но у Сань Лана ужасная память. Не мог бы гэгэ напомнить? Лис! Хитрый лис! — Я хочу... — он немного поворачивает голову, чтобы видеть улыбающееся лицо, — хочу почувствовать тебя... в себе... Хуа Чэн прищуривается и выкручивает пальцы так, что те точно попадают по простате. Се Лянь несдержанно стонет и пытается насадиться на пальцы сильнее, но в ягодицу упирается другая рука, и ему совсем не удаётся двинуться назад. — И что я должен буду сделать, когда окажусь в тебе? Се Лянь сокрушённо закрывает глаза. Сегодня он побеждён. — Трахнуть меня. — Умница, — Хуа Чэн награждает его поцелуем в заднюю часть шеи и вытягивает пальцы с влажным звуком. Се Лянь старается не обращать внимания на то, как судорожно сжимаются мышцы, пытаясь найти то, что можно было бы обхватить. — Сейчас Сань Лан исполнит твою просьбу. На Се Ляне всё также остаётся красный пояс, и Хуа Чэн снова крепит к нему чулки, чтобы те не сползали. Се Лянь не видит, но знает, что тот смазывает себя, и тихонько выдыхает, когда чувствует твёрдую головку, толкнувшуюся в него. — Не сдерживайся, — напоминает он, кое-как собирая рассыпавшиеся по плечам волосы и перекидывая их вперёд. Сжавший его за талию Хуа Чэн фыркает и, на мгновение вытащив головку, тут же загоняет её обратно, только глубже. Се Лянь не сдерживает нервной дрожи, утыкаясь лицом в предплечье. — Гэгэ так переживает, — звучит позади, пока член постепенно растягивает тугие стенки, — но его дырочка так затягивает меня, что я, даже если захочу, не смогу сдержаться. Он наконец входит полностью, так, что Се Лянь чувствует ягодицами чужой лобок, и на пробу начинает двигаться в поисках нужного темпа. Се Лянь старается правильно дышать, ведь при проникновении всё равно всё жжёт и ноет поясница, но с каждым толчком он привыкает, ощущая, как о живот бьётся собственный возбуждённый член. Едва рука тянется к нему, как его опережает Хуа Чэн, уверенно сжавший его в кулак и выбивший из груди протяжный стон. О правильном дыхании Се Лянь тут же забывает. — Быстрее, — вырывается из него, когда головка наконец проезжается по простате и заставляет его проскулить в свою ладонь. — Сань Лан, пожалуйста, быстрее. — Как гэгэ пожелает, — отвечает тот на ухо, прижавшись грудью к вспотевшей спине. Бёдра Хуа Чэна начинают двигаться резче, при каждом толчке выбивая из Се Ляня мычание. Тот дёргает бёдрами навстречу, сгибает одно из дрожащих колен так, что угол проникновения становится самым благоприятным для того, чтобы Сань Лан брал его до потери голоса, и, кажется, теряет рассудок от удовольствия. Комнату наполняют звуки влажных шлепков и скрип кровати, и вскоре Се Лянь тянется к своему члену, накрывая надрачивающую ему руку дрожащей своей. — Волосы, — между стонами говорит он. — Возьми меня за волосы. Хуа Чэн рычит и убирает руку с его члена, наматывая на кулак длинные пряди и оттягивая их на грани боли. Се Лянь закатывает глаза от наслаждения и старательно подмахивает бёдрами, чувствуя, что под ним натекла целая лужа смазки. И ему, возможно, было бы стыдно за себя, но сейчас его так хорошо трахают, так, как он и хотел, и ему абсолютно наплевать на всё своё смущение. Движения Хуа Чэна становятся рваными, член выскальзывает из растраханной дырочки и тут же входит обратно, но, заметив небольшую заминку, Се Лянь в панике заводит назад свободную от дрочки руку и хватается за чужое бедро, не позволяя отстраниться. — Гэгэ, — хрипит Хуа Чэн, вновь возобновив движение, — отпусти, иначе я... — Пожалуйста, — Се Лянь жмурится, — внутрь, сделай это внутрь... Раньше Хуа Чэн никогда не кончал в него, вовремя выходя, и Се Лянь всегда скрывал собственное разочарование, ведь ему так хотелось почувствовать сперму Сань Лана в себе. — Блять, — не сдерживается тот, отпустив его волосы, и наваливается на него всем телом. Хуа Чэн начинает буквально втрахивать его в кровать, от чего Се Лянь стонет во весь голос, не заботясь о соседях. Вскоре он чувствует, как Хуа Чэн делает особенно глубокий толчок, и горячее семя обжигает растревоженные стенки, наполняя его. Се Ляню кажется, что он возносится, когда он кончает на кружевной пояс спустя несколько движений по своему члену. — Сань Лан, — зовёт он севшим голосом через некоторое время. Он лежит у Хуа Чэна на груди, по внутренней стороне бедра стекают белёсые разводы, пачкающие порвавшиеся чулки, а кожу на животе стягивает от собственной подсохшей спермы, но ему так хорошо, что он точно не собирается вставать и куда-то идти, чтобы очиститься. Ближайшие пару часов точно. — М? — Хуа Чэн перебирает его волосы и смотрит так ласково, что хочется зажмуриться и начать петь счастливые песни, прямо как в диснеевских мультиках. — Я люблю тебя, — говорит Се Лянь, целуя острый подбородок. Хуа Чэн пристально смотрит на него, а затем стискивает в таких крепких объятиях, что Се Лянь начинает смеяться. — Гэгэ, когда-нибудь я точно умру из-за тебя. Се Лянь прижимается губами к тонкой ключице. — Тогда я умру вместе с тобой, — а потом, подумав, добавляет: — Курица на тумбочке разморозится. Надо убрать. Хуа Чэн делает вид, что не слышит, утаскивая его в очередной поцелуй.