Не отправлено

«Драгоценная моя Анна Викторовна! Если бы Вы узнали, где я сейчас нахожусь, Вы бы разочаровались во мне, если не уже… Но смею надеяться, что Ваша доброта позволила бы простить меня, что я всё ещё в милости у Вас. Я не могу сказать, почему мне пришлось бежать, но верьте, что если бы не обстоятельства, я бы никогда не оставил Вас, моя любовь. Мне бы очень хотелось рассказать, почему я так поступил, но я связан по рукам и ногам. И, не скрою, отчасти это для Вашей безопасности. По правде сказать, Вы, Анна Викторовна, должны забыть меня, жить счастливо, но по своему эгоизму я не посмел просить об этом. Я не знаю, сведёт ли меня с Вами судьба, поэтому было бы даром свыше - увидеть Вас хотя бы ещё один раз, уж извините за стихи… Даже знать, что с Вами всё в порядке, уже было бы успокоением для меня. Клочок бумаги, выданный мне по моей же просьбе, заканчивается, но, как оскорбительно бы для Вас это ни звучало, мои чувства, позвольте заверить, не иссякнут, что бы ни случилось. Я люблю Вас, Анна Викторовна! Люблю и надеюсь, Ангел Мой Ваш Я.П. Штольман» Мужчина смахнул со лба длинные, немытые волосы. В неровном свете почти расплавившейся свечи влажно сверкнули глаза. Оковы, холодные и давящие, сжимали непривыкшие к письму руки. Казалось, правда, ещё неделя, и они сами выскользнут из железных тисков. Если, конечно, он протянет ещё неделю… Мужчина закашлялся. Неаккуратная, грязная борода затряслась над заходившей ходуном грудью. «Да, - усмехнулся сквозь кашель про себя заключённый, - если бы Анна Викторовна имела возможность видеть меня сейчас… Небось пострашнее самых страшных духов выгляжу… Анна… Как ты там, мой Ангел?» По каменному полу послышались шаги. Поздновато сегодня… Заключённый ещё раз осмотрел своё письмо и сунул краешек бумаги в огонь свечи. Отсыревший кусок нехотя зажёгся, свёртывая почерневшие концы. Штольман повернул письмо другим краем. Звуки шагов стали ближе. Бывший следователь кинул почти сгоревшее письмо на холодный пол. Маленький клочок почти догорел, но шаги были уже слышны за ближайшим поворотом. Ни к чему смотрителям знать, кому предназначался этот клок бумаги. Мужчина затоптал ногой огонёк и сел на пол. За решёткой показалось хмурое лицо тюремного служащего Смирина. - Штольман, на выход! – приказал он. - Неужто отпускаете, господин тюремный надзиратель? – в голосе слышался сарказм, но следователь был искренне удивлён. - Да уж, Яков Платоныч, похлопотали ваши благодетели! - всё так же хмуро ответил Смирин. Заключённый облизнул губы. Не привиделось ли в бреду? - Давайте поднимайтесь и на выход! Живо! Мне ещё обход завершать… Штольман с трудом поднялся. Оковы грозно звякнули, но это был звук победы. Теперь он будет свободен. Теперь он… - Поживее! «Я иду к тебе, Анна! Иду к тебе, мой солнечный свет!» Уже вдалеке послышался сиплый кашель бывшего заключённого. А там, на холодном, сыром полу так и остался лежать клочок недогоревшего письма. «Люблю и надеюсь, Ангел Мой»