Тяжело дружить

— Вот же попали, а? – причитает Юра, выпутываясь из узких промокших насквозь джинсов. С волос по телу текут холодные ручейки, сами волосы липнут к голове и лицу прядями, как влажные змеи. — Давай сюда, — Отабек забирает у Юры уже снятую футболку, с которой капает прямо на коврик в прихожей, и закидывает сразу в стиралку. Сам он уже разделся, стоит в одних черных трусах, и если бы Юре не было так холодно, у него возникла бы одна проблема, которую не скрыли бы собственные трусы (черно-желтые в тигровую полоску). Он старательно отводит взгляд от широких смуглых плеч и больших рук. У Отабека по груди стекает вода и ему самое место в рекламе дезодоранта, того, от которого у девушек крышу сносит. И не только у девушек. У некоторых русских фигуристов вон тоже. — И как угораздило, я погоду раза три проверил, даже туч не было, — говорит Отабек, забирая у Юры штаны и носки. – Карманы проверил? — Ага. Как будто там можно что-то еще намочить, — говорит Юра и переступает босыми ногами по жесткому коврику. — Юр, оденься, замерзнешь, — говорит Отабек, и оглядывается вокруг в поисках порошка, избегая смотреть на Юру. Юра привычно убеждает что-то глупое внутри себя не надеяться ни на что. Но оно все равно очень надеется и не хочет ни в чем убеждаться, особенно когда Отабек чуть дольше положенного на него смотрит, или обнимает, как вчера при встрече в аэропорту (они практически повисли друг на друге), или присылает селфи без футболки, с закушенной губой и полуприкрытыми глазами (Юра подрочил даже на длиннющие черные ресницы, не говоря обо всем остальном). Юра проходит вглубь квартиры, в комнату Отабека, где в углу стоит его чемодан. Приехал только вчера, еще даже не успел распаковаться. Первая экскурсия по Алматы и надо же было так промокнуть. Еще и на мотоцикле. — Одежда чистая в комоде, — говорит Отабек из ванной. Юра замирает на полпути к чемодану, где у него есть и футболка и штаны, но мысль о том, чтобы надеть что-нибудь Отабеково его останавливает. Большое все, наверное, будет. И пахнуть будет как Отабек. Юра сегодня сидел на мотоцикле сзади Отабека и как последний извращенец пытался извернуться так, чтобы ветер нес запах прямо ему в лицо – ненавязчивый свежий одеколон, островатый пот (до дождя было очень жарко), бензин от мотоцикла. Так бы и зарылся лицом в бритый затылок и даже на город не смотрел бы. Какие тут достопримечательности, с такими-то казахами, которые сами как достопримечательности. Музейные произведения. Руками не трогать, за линию не заходить. Смотреть, дрочить, и плакать. А потом еще дрочить. Короче, решение очевидно. Юра достает из чемодана сухие трусы, а за остальным идет к комоду. В верхнем ящике белье, носки, и майки. Во втором сложены футболки. Юра выбирает черную, с полустертым схематическим принтом с Дартом Вейдером, сразу же надевает. Думает, «бля, фетишист проклятый, кто-то дрочит на ступни, а я на запах. Ну и на ступни тоже, вообще-то». — Как перестать дрочить на друга гуглпоиск, — бормочет Юра едва слышно, перебирая шорты в третьем ящике в поисках штанов. Сует руку глубже, загребая ладонью ткань, и нащупывает что-то продолговатое. Не думая, тянет к себе, разворачивает ткань, и замирает, недоверчиво уставившись на неожиданную находку. Фиолетовый, надо же. Вдруг в комнате зажигается свет (Юра не включал) и в комнату входит полуголый Отабек, но замирает в дверном проеме. Картина маслом: Юра в футболке Отабека, доходящей ему до середины бедра, с черными спортивными штанами в правой руке и фиолетовым вибратором — в левой. Юра не знает как вести себя в этой ситуации. Пошутить? Притвориться, что ничего не было? Спросить, откуда это? Спросить очень хочется. Вибратор кажется очень горячим и тяжелым в руке, но собственные щеки еще горячее. Отабек тоже расцветает темным румянцем, явно смущенный. Еще бы, та еще неловкая ситуация. Ладно бы нашел и сунул обратно (правда, как жить дальше с этим знанием, непонятно), так нет, оказался пойман на месте преступления. — Хуевая ситуация, — говорит Юра в попытке пошутить. Никто не смеется. Осторожно кладет вибратор обратно, закрывает ящик. — Иди первый в душ, — говорит Отабек странным голосом. Юра ретируется. Горячий душ прекрасно справляется с холодом, но не с тревожностью. Может, это девайс его девушки? Отабек, конечно, никогда ни о какой девушке не говорил, ну а вдруг? И завтра поведет его, Юру, с ней знакомиться. От этого дрожь пробирает до костей, хотя вода льется горячая. Может, она новая, поэтому и не говорит. Но вибратор тогда откуда, если девушка новая — так быстро к вибраторам не переходят. Наверное. Про отношения Юра знает не намного больше, чем про дружбу. В теории — да, на практике — все по большей части очень странно и непонятно. — Бляяяяяя, — тянет Юра и душ услужливо заглушает его стенания. Почему—то казалось, что как встретятся, будет легче, но пока что-то ни фига. Чужие спортивки сползают с узких бедер, и Юра держит их одной рукой, когда заходит на кухню, где Отабек уже нагрел чай. Сам тоже уже одетый. Волосы мокрые, смешно падают на лоб. Хочется убрать, пальцами зачесать назад. Тяжело дружить. После того, как душ принимает Отабек, и они перекусывают чаем с бутербродами, напряжение как-то ослабевает, и они привычно разговаривают обо всем на свете, обсуждают поездку, ругают дождь, думают, чем заняться завтра, если опять пойдет ливень. Отабек проигрывает Юре в Марио Карт и отправляется на кухню готовить ужин, пока Юра перебирает фильтры и постит фотки, которые удалось сделать до дождя. Алматы красивый город, но Юрин любимый сегодняшний кадр — Отабек со спины, стоящий рядом с мотоциклом, на фоне бескрайнего синего неба. Кочевник и его черный скакун. Даже не видел, что Юра его фотографирует, поэтому поза очень естественная, расслабленная. Юра залипает на загорелую спину, которую подчеркивает светлая майка, и почти не думает про фиолетовую находку. Почти. Разговор стекает на эту тему как-то сам собой. За ужином они говорят о фильмах, потом о том, кому какая актриса нравится, а потом... — Мне еще Крис Хемсворт нравится. В Торе, — говорит Отабек, продолжая тему знаменитостей. — Когда у него волосы длинные. — Типа как актер? Или как Ева Грин? — Юра с намеком дергает бровями. Ева Грин была подростковой любовью Отабека среди знаменитостей. Той, после которой руки обычно болят. Но вот об актерах они как-то ни разу не говорили, и атмосфера в комнате как будто меняется, в воздухе повисает напряжение, как сегодня днем перед грозой. — Как Ева Грин, — говорит Отабек, не отводя взгляда от Юры. — Любишь блондинов? – Юра не замечает нечаянного намека, пока Отабек не смотрит ему прямо в глаза и не говорит: — Люблю. В голову как назло не приходит ни один казахский или хотя бы азиатский актер, чтобы круто и гладко вырулить на ту же дорожку, и Юра брякает первое, что приходит в голову. — А мне казахи нравятся. — Все? — Отабек улыбается своей полуулыбкой и у Юры сердце падает в пятки. Это же происходит, правда? Это настоящий разговор, не выдуманный? — Ну, есть один особенный. — Познакомишь? — Обязательно, — Юра прячет улыбку, старательно наматывая на вилку остатки спагетти. Они доедают, моют посуду, и идут в спальню, лежать на большой кровати Отабека и рубиться в игры. Юре кажется, что он на пару килограммов легче, и взлетит, как воздушный шар, если ни за что не уцепится. Спешить не хочется, но в то же время очень хочется. Страшно, что момент пройдет, потеряется. А вдруг показалось? Но какое показалось, когда кровать вон какая огромная, а Отабек все равно сидит, касаясь Юры плечом. И они сталкиваются локтями и коленями, и обоим неудобно управлять джойстиками, но не отодвигаются. Юра случайно (честно!) пихает Отабека слишком сильно, и он теряет управление своим персонажем, проигрывая. Юра довольно вскидывает руки в победном жесте, но Отабек тут же валит его на кровать в отместку за нечестную победу. — Не считается, жульничать нельзя, — говорит Отабек, и Юра пытается вырваться и оказаться сверху. Они скидывают с кровати подушку, джойстики, и скручивают одеяло в непонятную загогулину, пытаясь друг друга перебороть. Это не столько борьба, сколько возможность трогать друг друга, они делали так и раньше, только теперь все окрашено в новый цвет недавним диалогом. Отабек сильный, хватает ладонями все, до чего дотянется, абсолютно бесстыдно, и Юра отвечает тем же, позволяя себе прижиматься губами к руке, спине, груди, шее Отабека, не в поцелуе, а просто так, в процессе борьбы, когда предоставляется такой шанс. Они устают, сверху оказывается Юра. Он сидит верхом, прижав руки Отабека вдоль его тела к кровати, и смотрит победно. Отабек тяжело дышит, и весь красный, а Юра, наверное, еще хуже, но отступать он не собирается. — Ты проиграл, так что ты ответишь на любой мой вопрос, — сообщает Юра. — Мы так не договаривались. — Бека. — Юра, — раскатистое «р» прокатывается дрожью по позвоночнику. «Почему так сложно сказать слово ‘вибратор’», думает Юра и спрашивает. — То, что я сегодня в комоде нашел, твое? У Отабека глаза и так черные, но, кажется, еще темнеют. Красиво. — Мое. — И ты им пользовался? Юра боится, что Отабек скажет, что это больше, чем один вопрос, но он не говорит. Он отвечает. — Да. — И тебе понравилось? — Сначала нет, потом, когда приспособился, очень. — И ты мне покажешь? — Как пользоваться? — Да. На себе, — Юра ослабевает хватку, и Отабек освобождает руки, кладет ладони Юре на колени. Горячие, как разогретый на жаре мотоцикл. — Покажу, — говорит Отабек и садится на кровати, так, что получается, что Юра сидит верхом на его коленях. За окном возобновляется гроза, гремит сначала вдали, а потом мелькает молния, прямо за окном. Губы у Отабека на вкус как дождь, и немного как соус для спагетти. Он целуется жадно, и не очень умело, Юра отвечает тем же, пытаясь понять, как лучше открывать рот и надо ли вытягивать губы. Мокро, и очень горячо, и непривычно, но Юра решает, что теперь это его любимое занятие. Целовать Отабека, прижимаясь к нему всем телом в тесном-тесном объятии. Теперь можно. И не только это.