***
Следы спустя восемнадцать часов от пропажи обрывались на том же месте и так же, как показывали камеры, не было следов похитителя, а человек, следивший за Савадой Тсунаёши, так невовремя захотел бросить работу. — Мною словно кто-то управлял, — сказал тот. — Никогда не чувствовал такое желание повеселиться — я будто знал, что могу умереть, оставшись. Мысль написать вам, мысль пойти за ним не мелькнула в моей голове, и это притом, что я весь вечер стоял и ничего не делал! Ни с кем не разговаривал! Не веселился! Я не знаю, что это было — это был не я. Не моё желание. За Савадой Тсунаёши следил не один человек, слежка велась за ним и изнутри его работы и внешне, но только один шёл за целью по пятам. От работы Савада жил в одиннадцати минутах ходьбы, а выезжая по работе, проводил всё время в отеле, сейчас даже не планируя заняться просмотром достопримечательностей с друзьями. На него никто никогда не охотился, о его существовании знали единицы, а похищен он был, как говорят слухи, страшилкой. Гокудера прочёл, ещё двигаясь сюда, отчёт, во время поездки в аэропорт проверил переписку, взломал камеры тридцати вариантов маршрута цели до друзей, которым он, убедившись в пропаже, написал ещё семнадцать часов назад извинения, что не может приехать, найдя на одном из вероятных маршрутов цель. Савада Тсунаёши, человек, за котором его люди следят шесть лет, пропал, так же как пропали до того, в этой же области, четырнадцать человек. Камеры, барахля, записали момент пропажи — то, как цель и похититель растворились. Похититель — выдуманный персонаж, фотографии которого можно легко найти с Интернете. Монтаж создателя и реальность на уже вечерявшем сборище — как по-идиотски глупо! Узнай Савада Иемитсу о пропаже своего сына, он, его друзья и семья исчезнут также быстро, как исчезали даже мелкие обидчики Савады Тсунаёши. Как исчез сам Савада Тсунаёши. Савада Тсунаёши для Савады Иемитсу был, казалось, всем миром, столь многое Савада-старший делал для него, ничего не запрещал и отдал бы всё, попроси глупый сын этого — для него он был спасителем. Должно быть реальное объяснение случившемуся, а не эта неправдоподобная истина, но, взломав камеры, Хаято следов чужого взлома на них не видит, замечая лишь необычное передвижение неизвестного мужчины: длинные, казалось, удивляющие Саваду-младшего шаги, когда тот оборачивался, и телепортация на полметра каждые пару секунд, когда уже давно не ребёнок не смотрел. Савада с человеком выше него почти на метр общался, как с другом, улыбался тому, рассказывал о своей жизни — как он понял слова, прочитав по губам — друзьях, к которым не дошёл, и не беспокоился. Савада Тсунаёши, казалось, знал, с кем шёл, но этого не знал он, тот, кому был с известна биография каждого, с кем младший Савада сталкивался более двух раз. Не стал бы объект его слежки общаться так мягко с незнакомцем; взлом базы данных полицейских ничего не даёт, а личный разговор бесполезен. — Маньяк, — это одно из объяснений детективов Америки, не имеющих, в отличие от него, ни точного времени, ни места произошедшего похищения, — серийный маньяк, на которого нет ни единой зацепки, который похищает людей у нас из-под носа, смеясь над нами! — никто из штатов не видел похитителя, ничего не нашли на месте преступления, а его зацепки? Это чушь, а не зацепки! Пользуясь репутацией и данными полученными от уже друга, можно узнать многое, но вот того, что ему нужно, нет, и Гокудера гневно поджигает сигарету, выйдя из здания. Он не полицейский, он преподаватель, но имеет с собой документы не только полицейского. На встречу пропускают не только по билетам, можно зарегистрироваться и прийти участником, а можно телепортироваться, как сделал Тонкий человек, почему-то не привлёкший внимание охраны. Плёнкой с того сборища он овладел; способность стирать память создатель ему тоже дал, но с ним столь много разговаривали, что хоть что-то должно было быть. Савада Тсунаёши не настолько одинок, чтобы десять минут болтать с пустотой. Ни рта, ни носа, ни глаз, ни ушей — пустое белое лицо с искажёнными пропорциями тела в чёрной похоронном костюме с белой рубашкой! Страшилка, которую видели сотни, тысячи! Савада Тсунаёши не настолько одинок, но, как говорит уже тридцатый человек, всё же настолько — тот, которого они фоткали и с которым фоткались, молчал в показаниях каждого. Его цель — нечистокровный японец двадцати четырёх лет, день рождение которого — четырнадцатого октября, а реальный цвет волос — каштановый. Рост равняется ста семидесяти восьми сантиметрам, а нынешний цвет волос — тускло-жёлтый, как у отца, и так же, как и у отца, чуть отливающий синевой цвет глаз. Савада Тсунаёши действительно одиночка, у него нет никого, кроме отца и двух виртуальных друзей. На работе тот не пытается погладить даже с теми, кто к нему относится дружелюбно. Савада-младший общался с незнакомцем мягко, что для того редкость, мягким его не видели даже с друзьями, только с отцом. В эти дни за ним следил кто-то из них лично. Савада Тсунаёши отказался от своей матери в тот день, когда она подала на развод, закрывшись после от всех, кроме отца. При разводе на суде сказал, что хочет остаться со своим отцом-алкашом, и всё пошло прахом. Савада Иемитсу после этих слов не пил ни разу. Он пробует не восстановить свою растоптанную империю, он создаёт новую империю, не забывая заниматься инвестициями, чтобы всегда были средства у сына, не бросившего его, как бросила жена-шлюха. Разорись тот, он будет уже не Савада Нана подала на развод, который оттягивала в надежде великого провидения своего мужа — уже не богача, восстановления капитала семьи, что она значительно растратила, который вернулся за полгода после расторжения супружества, как и её любовь к семье. Савада Тсунаёши на тот момент уже купил себе краску для волос и линзы, а Савада Иемитсу уже пытался дать своему сыну ненужный тому мир. Те видятся редко, хорошо, если десяток раз в год, времени на империю, при которой ты попадаешь в пятьдесят, даже не сотню богатейших людей мира, нет, но у тех, которых нанял в прошлом году тридцать девятый из самых богатых по списку Форбс человек, время есть — тратить деньги на то, чтобы собрать очевидцев в одном месте для него не впервой. Савада-младший не захотел элитную школу или репетиторов, шутил, что недоразвит, и не шутя попросил перевести его в глушь, где Нана его не найдёт. Отец Савады Тсунаёши дал тому школу в маленьком городке без единого хулигана, дом и горничную, что не заменяла мать, а лишь заботилась, и брата, которой обучил их заботиться правильно и издалека. «Мы не хотели идти, не хотели убивать их, но его упорное молчание и вытянутые руки одновременно пугали и успокаивали нас» — такими словами сопровождалось рождение Тонкого человека, но похищение уже осуществлено, а спустя шесть сотен опрошенных, на второй день с момента похищения появляется знак в одной из комнат отеля — символ Оператора, как похитителя называют в одной игре. Перечёркнутый круг, что говорит о внимании, обращённом на него. — Слен-дер-мен, — по буквам произнёс Гокудера, вспоминая прочитанное с того момента, как заметил знак на зеркале в ванной, звук посещения, который он услышал, будь тот сейчас или когда он сидел в кресле, в котором задремал. Его обучили достаточно хорошо, чтобы проснуться от взгляда, звука рядом или чужого присутствия — он не проснулся, не почувствовал. Так даже лучше, — стерев влажной после душа рукой знак, подумал мужчина. — Если похититель — настоящий гуманоид, а он умрёт, как, вероятно, умерли все остальные, младше его объекта слежки на восемь-пять лет, он хоть умрёт один. Обнаружь похищение Савада Иемитсу, его наниматель, сестра Гокудеры умрёт; пистолет он далеко не отставлял, а вот быть похищенным, чтобы найти того, кого в действительности тоже похитили, стоит риска — Хаято его цель слежки нравилась, найти того живым хотелось. За слежку, осуществляемую не им, но отчёт о которой он читал каждый день, достойно платили, больше, чем он рассчитывал, сколько будет зарабатывать, когда был подростком. Впрочем, подростком он вообще думал, что будет мёртвым, чистокровный итальянец отец которого — мафиози, а мать, что была игрушкой для отца, давно мертва от рук его отца-ублюдка. Мачеха, родившая его сестру, пыталась ту продать ещё подростком, мерзко называя это шансом, браком, против чего их козёл-родитель не был против, а что сделала бы она с ним, неродным? Он не желал смерти человеку, благодаря которому мог позволить себе свободно жить, он желал его найти, но где? На то, чтобы собраться, требуется три минуты, Гокудера, ещё раньше поняв бессмысленность опросов, отправил собранные данные друзьям, сейчас сообщением в чат набирая факт найденного символа, вероятность пропажи, что равно существованию страшилки, а значит, и его смерти, чему он, разумеется, не верил. Его убить возможно, он не убирал эту вероятность из разума, но убирал вероятность смерти Савады Тсунаёши, что равнялось также его смерти. Его будут похищать, к этому Хаято был готов, ещё летя в эту страну, ещё выбирая цель в жизни. Следовало бы поспать, чтобы более здравомыслящим столкнуться со страшилкой, однако мистики, доказано, не существует, и, как бы ему не нравилась эта тематика — он не беспокоясь покидает номер. Нет ни намёка, где искать Саваду, но он не первый похищенный, исследовать остальные дела — его сегодняшняя цель, та цель, что не приносит ничего, кроме внимания. Джетта Кенот, девушка восемнадцати лет, ни внешностью, ни сферой деятельности не походила на Саваду, лишь проходила в том же самом парке, где, вероятно, и пропала. Факт пропажи камеры не заметили, сбоили в разы сильнее во времена всех похищений, чем во время похищения его объекта слежки. Она пропала полторы недели назад, родители уже спокойны, ничего сверхъестественного в комнате их не единственного ребёнка не обнаружено, а он стоит, смотрит, его глаза — небольшие углубления на белом лице. Внимание чувствуется, проходя около окна, он такой же, каким мужчина видел его на камерах, в метрах двенадцати-четырнадцати стоит на соседском дворе через дорогу, сливается частично с деревом, реакция его отличная. Цоканье срывается с губ сразу, как замечается чужая пропажа в момент нажатия на курок. Пуля не успела покинуть комнату, а ублюдок уже, как наверняка сказали бы верующие в этот бред, телепортировался. Пустая гильза ловится им до того, как та опустится низко. Хаято не беспокоит внимание, что он замечает, находясь в комнате предыдущей жертвы, он действует быстро, стреляет, целясь для ранения, а не убийства, но недостаточно быстро и, вероятно, не качественно. Целиться из АПБ, да ещё и с глушителем, нужно больше, чем пару миллисекунд. Звук тихий со стороны улиц, на которой ездят машины и бродят люди, чтобы не привлекать внимание, но достаточно громкий внутри дома, в котором он находился, к счастью, с отцом, а не с матерью пропавшей. Он рассчитывал встретить страшилку вечером, в парке, в который решил прийти, увидев оставленное ему послание, а не сейчас. — В деле появился весьма натренированный подозреваемый, — не проявляя должного внимания к чужому удивлению и страху, сказал Гокудера, блокируя затвор штифтом сбоку, разблокированный секунды назад. Фокус его глаз не покидал области, где уже никого не было. — Если вы меня простите, я пойду, — разумеется, он не спрашивал разрешение, а ставил перед фактом и, убирая гильзу, достал достаточное количество средств, чтобы оплатить поломку стекла, шторы и психолога. Думать о появлении непривычного субъекта, как и о его уходе, хотелось ровно настолько, насколько хотелось думать о нём, не похожем на копа, хозяину дома. Пуля находится в земле, по его прикидам, он попал бы в одну из длинных ног, не скройся неизвестный, но скрыться было негде. Дерево одинокое, собака у соседки лает, раздражая. Забрав пулю, итальянец, криво усмехнувшись, благодарит, не разъясняя, что именно в осмотре двора помогло в деле пропавшей, пачкает руки, выковыривая тёплое следствие смерти, однако убеждается, что пуля не остаётся видимой. Его пистолет также скрыт одеждой, сам Хаято больше походит на гражданского, а не на должностное лицо — происходящее немного раздражало. Согласно получившейся истории, страшилка действует, не имея цели и причины, что подтверждается в досье похищенных — ничем не выделяющие жертвы, совсем различные. Проверить, что ли, остальные дома? Будь жертвам оставлен след, это было бы указанно, замечено родителями, хоть кем-нибудь, но нет. Он не продолжает даже бессмысленный опрос, возвращаясь в гостиницу. Обед, а, скорее, завтрак из-за пропуска им первого приёма еды приносит очередное подтверждение, что некто — человек, но больше, чем взломом данных работников, более подробный, гостиной своё знание он не выдал. Их всех он ещё утром увидел, знание не должно проявиться — может, не стоит дожидаться вечера, раз его так желают убить? Он не против оказаться убитым, он не против убить похитителя. Хаято, лишь написав о принятии приглашения другу, приезжает на место назначенной встречи.***
Сообщение-предупреждение от друга волновало краем, как и поступающие отчёты, которые он разумеется читал. Кроме Савады Тсунаёши у них, у каждого, есть своя работа, даже совместной работы много, но забрасывать первую и основную обязанность? Савада Иемитсу был пусть в действительности не преступник, но являлся самым богатым их нанимателем, что равнялось самому опасному нанимателю, противостоять которому было мало того, что опасно, но и противно. Савада Иемитсу помимо того, что платил им достаточно, чтобы не беспокоясь нанять команду, продолжая жить в достатке, ещё каждому из них помог, жизнь спас некоторым — Хаято спас с сестрой, которой создал алиби, помог защитить её брата, единственного, кого она любила из семьи. Он несколько месяцев думал, встретив Хаято, узнав о его жизни, что его цвет волос не серый, а седой. Такеши — сирота, привлёкший внимание своего теперь начальника хорошо поставленным матерью ударом, а сестра его друга десяток людей за ночь убила. Дом взорвала, убив всех, кроме брата, с которым дом и покинула. Он думал, тот от шока поседел, а Савада Иемитсу был уверен, что сын с кем-то из них, одногодок, начнёт общение. Выбрав маленький городок, в котором сын пожелал учиться, Савада Иемитсу нашёл и обучил ровно столько мальчишек, сколько было школ в городе. Они избили каждого хулигана в школах, куда их перевели, они сделали каждую школу безопасной, но Савада Тсунаёши на контакт не шёл. Ни с ними, ни с кем, кроме отца. Сами они следят за ним, только когда с тем что-то случается, с чем их люди не могут разобраться, и, зная это, Савада Иемитсу позволяет им так делать. Савада Иемитсу разозлится, только если с его сыном случится что-то серьёзное, что они всегда предотвращали. Худшее, что могло произойти — увольнение со скандалом, в котором их цель унизили, пообещав написать о его несостоятельности в личное дело, что закроет доступ в сферу общественного питания, в которой на тот момент работал подросток. Через десять минут Мукуро, также подрабатывающий официантом, заплатит мужчине достаточно, чтобы тот извинился перед Савадой Тсунаёши, сославшись на скандалы в семье, но Савада, приняв извинение с улыбкой и выслушав, что его никто не уволит и даже не собирался увольнять, уходит с работы по собственному желанию. Узнав об этом за месяц, отец их цели приводит владельца ресторана к разорению, а его жена, забрав детей, по добавленному Мукуро скандалу действительно уходит — после жёсткого выговора схожие ситуации, а их было немало, они предотвращали до того, как их начальник узнавал об этом. У них неделя до улаживание любой ситуации, именно столько Савада Иемитсу позволяет им не отчитываться, когда сын молчит. Телефон Савады пропал с Савадой, но не мелькает — никто тем не пользуется, не дозвониться, как и до Гокудеры. Такеши прилетел с Гокудерой, наслаждаясь двумя днями отдыха, в которые тот вкалывал сейчас, стоя на месте, где сигнал от друга исходил. Парк, в котором никого, нет жучка, что в теле друга не один год присутствует. После похищения здесь установили камеры, а люди стали обходить, избегать это место. Здесь нет ничего, кроме камер — должен был он попросить отчёт о пропаже друга? Сообщение в чат мужчина отправляет с просьбой сделать так, чтобы камеры перестали показывать те изображения, на которых есть он, и которые есть поблизости в целом, а не с просьбой оставленных следов. Ямамото не Гокудера, в электронике не разбирается, как и его люди, но в стране от каждого двое. Когда Савада покидает страну, с ним отправляется десяток человек на случай оказания тому помощи: один раз засветился, одна помощь, и ты переходишь из слежки в тыл. Сын их нанимателя за четырнадцать дней мог попасть в беду не единожды; Савада, когда они были подростками, когда следили сами, спросил, преследует ли они его, они действительно часто около него крутились. Они перестали мелькать рядом с тем сейчас, если он жив, они вновь встретятся. Смс о безопасности следующих действий приходит минуты через полторы, и Такеши начинает действовать: снимает ткань, что спрятала ножны. Даже без касания оружием земли та поднималась, раскалывалась, пробивая путь к подземному сооружению или отрубленной руки, застрявшей в канализации — в зависимости от произошедшего почти четыре часа назад. Друг долго ждал в этом месте отдыха похитителя, до глубокого вечера выкурив, он уверен, не одну сигарету. Уже ночь, почти полпервого, потребуется десяток, а может, два, минут на разрушения, здесь всего и требуется всего-то шесть минут чтобы начать слышать звук сигнализации, звучащей из-под земли. Телефон, сигнал за которым он следует, показывает отсутствия движения, нет смысла для беспокойства. Две минуты, и он в здании, земля осыпается на него, а телефон показывает продолжать разрушать, стремиться к более низкому ярусу, но похищен не только Савада. Мужчина не спешит, вновь убирает телефон, решая исследовать, пройтись, разрушая закрытые необычные домашние двери в опасном сооружении. Сигнализация звучит, мешая слышать что-либо полезное, на пути никого, ровно до того, как он находит Гокудеру, смотрящего телевизор по ту сторону стекла. — Не сломать, — не отрываясь от просмотра ящика, что тот обычно не смотрит, звучит ответ на не тот вопрос, который его волнует. Слышно с трудом из-за ора, что раздражает уши, — выхода и входа нет — создал гений, — когда его друг гений — это высокая похвала. — Он с тобой? — Хаято его друг, видеть того живым приносит облегчение, но Хаято такой же, как он, похитили бы его, нашёл бы друг его также быстро, как он нашёл его, а Савада слаб. Его безопасность важнее. — Нет, его я не видел, — это не говорит ни о чём плохом, не вызывает никаких мыслей, кроме как продолжить разрушать, что он сделал бы, найдя даже Саваду. С тем бы уже Хаято поговорил, как-то бы объяснил, почему они пришли за ним, если Савада подумал, что они пришли за ним, а он бы нашёл похитителя и проучил того. Савада Иемитсу не представлял их друг другу, скрытно следил, а значит, не хочет, чтобы его сын узнал, следовательно, они должны сделать так, чтобы их с ним не связали. — Это не люди, — слова, сказанные в спину, полностью противоречили ранее отправленным сообщениям, построенному сооружению, но не противоречили его уходу. Сказанное лишь немного веселило, друг — любитель мистики, но послание ему понятно — не сдерживаться. Друга можно спасти, тот если пытался спастись то чем? Кулаками? Давно не его специализация; Такеши мог сделать прореху в стекле, а значит, спасти, он мог бы, но Хаято лишь мишень, заложник обстоятельств, давно сам поставивший на себе и на нём этот знак. Друг силу свою не показывал, когда он спаситель, и, как положено статусу спасителя, у него много сил и хорошее оружие, то оружие, которым пользуется и их учитель. Он единственный выбрал меч. В подземелье, где мужчина проходил, была видна жизнь, но не было людей, казалось форм жизни своей пустотой, чистотой и скрытностью. Непонятных гуманоидов пять, они появляются на его пути в одном из не коридоров, возможно, будущего склада или ещё чего-нибудь — пустая, но большая комната на его пути. Хаято сказал, что их много, своим «не люди», но друг сказал, что это нелюди. Кровь настоящая, запах, свист входящего оружия в тело, брызги! Убийством они не занимаются, Такеши точно не занимается, растерянно держась за гарду, из-за этого промедление, одной секунды хватает, может и не умереть, но сознания мутится, а потом покидает его — не люди, да? Мистики не существует.***
— Идиот, — это первая мысль после пробуждения в сторону своего друга, та мысль, что Хаято произнёс часов пять назад, увидев его, и та мысль, что он произнёс сейчас, увидев пробуждение японца. С силой Такеши, а именно тот должен был стать их, его и Савады, спасителем, не должно было быть проблем с уничтожением тех нескольких нечто. Несмотря на фонари, освещающие ему похититель, он мало что успел понять, но точно увидел слабость. Желай он, то не попался бы в ловушку, а Такеши попался, поэтому ведь газ начал распространяться — идиот. — Ты сказал, это не люди, — хриплый ото «сна» голос звучал с нотой знакомого гнева. — Я прострелил ему ладонь — крови не было, у него оторвало пальцы — таких длинных рук не может быть у человека. Прострелив с десяток раз плечо, до такого состояния, что оно согнулось, я не увидел крови — я не увидел ничего внутри руки. Он её просто поправил. Она вывернулась изгибом за спину — это не человек, — хотя он видел троих. Один, с которым он игрался, другой замеченный краем глаза, следивший за игрой, и третий, сделавший что-то с ним, с его шеей, вроде укола. На теле друга на затылке тоже был укол; токсичные вещества действуют на него плохо. — Я тоже захотел лишить его руки, — гнев исчез из голоса, оставляя только хриплость. — Вначале я хотел отрубить ему голову, но в последний момент мне показалось будет забавным, если разрубить его пополам, а он разделится, и их станет двое. Там был человек, — вот что он слышит. Не сказанное удивляло, извинение произносить он не будет. Против него выступал не человек. — Ты убил его? — Вовремя остановился — месяца два потребуется на реабилитацию, — на эти слова он издаёт согласный звук, принимая истину, говоря, что завтрак на плите, а остальное, что нужно, друг сам найдёт, не собираясь на произошедшем концентрироваться. Ямамото Такеши такой человек, который из миллионов вариантов выберет на инстинктах самый смертельно быстрый, если это сражение. Возможно, он сражался с марионеткой человека, пока друг сражался с человеком, управляющим марионеткой. Для него не было разницы, которого ранить, для друга такая разница была. Удивляться тому, что из троих тот напал на того, кто своей смертью убьёт двух остальных, не стоило, стоило лишь удивляться (чему он и удивлялся) что друга поместили к нему в «камеру», хотя Савада с ними разделён. Камера — словно квартира, здесь только одно помещение в стекле, то помещение, в котором Хаято предпочитал сидеть с момента своего пробуждения — а ведь он почти сделал открытие. — Появится ли ещё кто-нибудь? — Гокудера сидит так, чтобы видеть всех входящих в зал, из которого можно смотреть на него, но вот в очередной раз он его, человека, увидел в момент появления. Тот не двигался, телепортировался словно в реальности и обладал красной человеческой кровью. Друг приподнимается сразу, как слышит речь, оглядывается, а, увидев, также как он, не видит раны, не видит беспокойства. Голос звучит скрипуче со всех сторон одинаковой тональности — кажется, будто бы действительно в голове. В городской легенде голоса нет, в городской легенде неизвестно, что делают с пропавшими и обычно детьми, когда Савада Тсунаёши взрослый, а они живы, и тот человек не соответствуя легенде. Такеши валялся нетронутый им на полу, того, как и его раздели, переодели вернее, забрав всё важное. Его помыли, смыли с того грязь, что прилипла, а из его предплечья вынули жучок, перевязав сделанную рану — на теле и в теле друга жучка нет. Как быстро-медленно они поняли, почему он говорил, что за ним скоро придут; на этот раз некто пришёл сразу, как проснулся друг, а не он, прилети они не вдвоём, то базу ломали бы уже вновь. — Скажу в обмен на информацию, — ранее Гокудера где-то в шутку сказал в обмен на книгу важную не ему информацию, тогда некто спросил его через час после его пробуждения, минут за тридцать до появления друга. Мужчина тогда уже всё обследовал, обменял ответ на книгу, что ему не дали, что он сейчас держал в руках, читал и обменяться легко, но следующие не скоро появятся. Некто даёт, что он желает, не сразу; знал бы, попросил сразу несколько томов. Молчание длится пару секунд, пока некто не склоняет голову, издавая скрежет древесины этим мелким склонением. — Какую? — его согласие удивительно. В наличие у него два их телефона, телефон Савады, что, учитывая ум гения, могли бы и пробить, могли бы вскрыть и всё найти, но не находят, спрашивая. Разговор из-за этого кажется странным, но от того не менее полезным. — Зачем тебе Савада Тсунаёши? И давай без упоминания слов Эрика Кнудсена — я все факты «твоего» появления запомнил. Ты человек, у тебя есть причины — ты следил за ним пятнадцать часов, он не типичная твоя жертва, — костюм, получается — действительно костюм, человек ранен, тому он мог бы предложить помощь, будь он немногим добрее, — сейчас тебе повезло, ты победил, но в следующий раз тебе не повезёт — ты умрёшь, как только он узнает, что мы не справились, — они умрут, если Савада Иемитсу узнает, но он говорил не о Саваде Иемитсу. Такеши, если не выйдет на связь через двенадцать часов после его пропажи, привлечёт внимание их друга. Он переписывался с придурками до момента чужого появления, те через день приедут, в шутку, может, расследуют, не нападут. Разрушение уж точно привлечёт их внимание. Третий последний пункт защиты, не применяемый никогда, да даже второй пункт нужен был только, когда ему не хотелось выезжать, он востребованный преподаватель, а Такеши — неважный сушист. Тот же бизнес, что был у его умершего отца, открыл, сам себе хозяин, этот типичный японец с типичным именем, внешностью и выбранным оружием. — Я не похищал Саваду Тсунаёши, — и так же незаметно глазу покидает комнату. Хаято сказал бы, растворяется, но не колеблется, просто исчезает — ни тому, ни ему информация друг о друге не нужна, хотя хотелось попросить телефон. Захотелось, вернее — как это не похищал? Может, они с Такеши видели разные образы? А может, они под наркотиками, бредят? Такая особенность была указана этой городской легенде, созданной в интернете. Как не хватает сигарет.***
— За шестнадцать лет слежки кто-то правда заинтересовался им, похитив… занятно… Занятно, по мнению Бовино Ламбо, было только видео, а не ситуация с похищением. Такеши его не смотрел, Такеши пропал, оставив после себя цветущий, несмотря на то, что сейчас осень, парк, а не поломанный, как ожидалось. Хаято весело, так же, как и объект их слежки, прогуливался по парку с очень высоким бледным гуманоидом, имеющим длинные непроизвольно образом сгибающиеся конечности, перед тем, как исчезнуть. Камера в этот момент отчего-то барахлила, давая при этом чёткую картину отсутствующих чувств на голове собеседника. Такеши стоило это увидеть, но тот не посмотрел. Неправдоподобно, — мелькала мысль, но люди Хаято говорили об отсутствии взлома камер, Ламбо сам подтверждение этого увидел, взломав те, как и не увидел сверхъестественной силы, которой, они за годы совместной работы не единожды это доказали, не существует, — сохраню, покажу и буду смеяться над его промахом десятилетие, — мысль мелькала и не прекращала внутри веселить, несмотря на внешнее безразличие — никому не хотелось собираться в аэропорту ради какого-то никчёмного уже не мальчишки. Из-за нахождения Тсунаёши в мелком городке они не могли покинуть это место больше, чем на пару дней. Документы, сфотографированные, записанные почерком Хаято, читались сейчас Рокудо, очередной жертвой тяжёлой семейной ситуации. Тот, так же, как он, впервые за долгие годы примет активное участие в обеспечении безопасности, они вчетвером примут хоть какое-то участие, не находя и толику желания читать бесполезные отчёты. За Савадой никто никогда не следил, того только унижали, обижали, с чем, повзрослев, тот мог бы и научиться справляться, но так не научился. Закрывшись в детстве, не смог открыться никому, кроме отца. Они давно отдалились от этого, Иемитсу надеялся, их общего друга. Они не подружились; Хаято и Такеши за выполнение просьб взяли на себя обязательство контроля слежки. — Раздражает… К психологу хоть бы раз сходил, он столько ему визиток тех подбросил; до вылета оставалось четыре часа, сорок минут назад они узнали о похищении и пятнадцать минут назад перекупили билеты. Лететь шестнадцать часов без возможности отвлечься хотя бы в телефоне. С ним рядом полетят не те, с которыми он любил находиться в закрытом помещении, а другие, нервные.***
— Никто не появился, — проходит, возможно, полдня, неизвестно, ведь нет здесь часов, как появляется некто, вновь «телепортируется», спрашивая то, на что он и ранее не отвечал. Вопроса, казалось, не было, навряд ли ожидали очередное появление на базе, но так он обмолвился об некто, но так гений. — У тебя нет того, что я хочу, — не отрываясь от книги, что ему спустя часы предоставили, которую он сейчас читал, ответил на замаскированный вопрос констатацией Хаято. Савады у этого некто нет, нахождение здесь — трата времени, как и разговоры с ним, когда их выпустят, у них будет чуть больше трёх дней на поиски, — можешь убить нас, — впрыснув диэтиловый эфир, может и более тяжёлый, качественный яд. Гокудера в своём решении не сомневался, а друг на сказанное реагирует не протестом. Такеши, как он видит краем глаза, махнул рукой, то ли здороваясь, то ли прогоняя, с полным, казалось, интересом смотря какой-то боевик, идущий по телеку. Ожидание будет долгое, потому они здесь обустроились, он занял кресло, а Такеши расположился рядом с ним — постель не одна, так что беспокоиться нечего. Им некто дал продукты и место, где их приготовить, ванну, туалет и телевизор — если тот так обращался со всеми, то мотивы действительно непонятны, но не пугающие. Два дня пройдут почти в удовольствии. В этот раз молчание долгое, он почти уверяется в чужом исчезновении, но некто не «исчез», ближе лишь «подошёл» к стеклу, вновь склонил голову, передавая ассоциацию не с деревом точно. Кукла, манекен. — Значит, ты думаешь, я не могу найти того, за кем ты следишь полтора десятилетия? — Хаято думает, что ни его телефон, ни телефон его друга, который настраивал он, ничего не покажет, нечего будет находить, каким бы гением некто не был. Установка ошибки пароля, стирание данных, а телефон Савады бесполезен, тот о них не знает. Этот некто знает о слежки, о времени этой слежки, — я знаю, что придут четверо, я знаю, кто это — ты уверен, что не хочешь помочь мне? Прочёл… мысли… — мысль абсурдна, но откуда? Откуда тот знает? — Нам нужен только он, нам не нужен ты — мы не оставим его, — с опасной, чётко выражающей пожелание смерти улыбкой произнёс Ямамото. — мы можем помочь в обмен на его поиск, вот и всё. Потому что они вновь спрячутся, они в реальности не пересекаются, а работать на некто? Им предлагали работу, интересуясь мнением, их не волнует чужая пропажа, напали ради одного. — Найду его взамен знания о том, как они найдут меня, — появление того по эту сторону стекла — наилучшее доказательство чужой нематериальности, телепортации, а скорость его, место нахождения, которого он, знающий много, найти не смог? Он просто выбрал лёгкий путь, он словно даже не пытался искать! Он напал, даже не убедившись в причастности похищения, почему он не убил этого некто? Хотел узнать, где Савада? Не хотел распробовать кровь, сойдя с ума, как ему кажется, сошли Мукуро и Кёя?! Лучше бы он убил этого Слендермена, сдох бы сам, но убил. — Ты ранил его, — слова Такеши вовсе не передают настоящий ужас этого, те странно пусты, но, Хаято уверен, такие же гневные, какими были бы слышны, произнеси он их — таких ранений они никогда на Саваде не видели. Они, казалось, не были серьёзными, не было плотных наложенных бинтов, как у него, во избежание попадания инфекции, но были марлевые повязки, и не на одной части тела. Их объект слежки хмурился, сидел на полу, опираясь спиной на постель, сжимая, словно душил, зефироподобную мягкую игрушку, которых в данных им помещениях было несколько штук. Найденный и уже действительно похищенный Савада начал им транслироваться спустя час-полтора, как раз когда начался новый фильм, после разговора. Погас фильм, начав трансляцию. На мужчине была лёгкая одежда, демонстрирующая ранение, и даже с закрытой одеждой им были видны царапины на лице, мелкие, а, возможно, и жёсткие! Пластырь был не на одном участке теле сына Иемитсу. — Он упал, — Гокудера уверен эхом аппаратуры, а не в голове, несмотря на нематериальность, так же, как до этого, звучит оправдание — некто оправдывается перед ними? Лицо стоящего вновь по ту сторону разделяющего пространство стекла было невыразительным, что для пустоты вместо лица норма — у того нет, чем говорить, — когда он пил чай, он испугался, из-за чего обжёгся и уронил кружку, и она разбилась. Он упал на её осколки, пытаясь собрать их в одну кучу, чтобы после убрать, как сказал мне — меня это самого удивило, — несмотря на пустое лицо, слова звучали оправданием, быть может, у некто есть гордость, тот по истории вред не причинял — такой не причинял. — Какой же он неуклюжий, — со вздохом приняв сказанное, погасив этим же вздохом гнев и ужас одновременно, произнёс Хаято — за такое Савада Иемитсу на них не будет злиться. Его сын и на глазах того мог споткнуться на ровном месте, не оказываясь ни разу в больнице, но часто несерьёзно травмируясь. Во времена его роста, сын Иемитсу ударялся об каждую поверхность, так что сказанное было возможно, особенно учитывая, что тот пил чай у кого-то в костюме Слендермена. Савада мог спутать их похитителя со своим другом и говорить мягко, если запись — не фальшь, и тот разговаривал с ним ранее мягко, порой смотря в телефон, но это, скорее всего, глядел на время — не на отправку сообщений. Даже поиска в интернете с того телефона не было осуществлено во время прогулки. Их объект слежки мог пораниться так много, что они возжелали бы некто убить. Савада Тсунаёши был, как обещано, найден, а значит, пришло время выполнить его часть сделки и договориться об освобождении в обмен на помощь, что тому нужна. Вероятно, помощь некто не нужна, похитили их и его из-за внимания к другим похищением, не отрицал ведь их, а Такеши сам напал — они словно попросили похитить себя. Некто даже не приближался к нему, ждал, возможно, в тот вечер не его, оставив ему предупреждение.***
Пропал, — это они понимают в тот момент, как включают телефоны, — сигнал пропал, и не там, где он замер на долгое время, а на другом месте, где также пробыл не один час. Такеши мог быть ранен и перемещаться, а мог быть не Такеши и ловушка, а может и не то, и не другое. Разумеется, они делятся, времени не так-то и много. Такеши пропадает в парке, в котором гуляли Хаято и Савада, жучок в гарде катаны Такеши излучался долго время недалеко от места, где находился жучок в теле Хаято. Это новое место отдыха наводит огромные подозрения. Ламбо уверен, что каждой метр стоит тщательной проверки, а ещё он уверен, что каждое место теперь ловушка, но кто его послушает? Четвёрка несильнейших, потому что они одинаково слабы, четвёрка отсутствующих мозгов — только он и Хаято в их команде умные. Мукуро теряет, как и Кёя, мозги, находя то, что им нравится, а похищение Савады, единственное за всю жизнь, им понравилось. Те потеряются, и, может, ему тоже стоит потеряться? Стоит ли ему ломать землю, что уже поломал Такеши? Стоит ли ему искать нормальный вход? Как всё сложно. Заполучив карту города, более подробную, чем та, которой они пользовались, и одну достаточно старую для вычисления предположительного входа. Для него, мастера ближнего боя, не стоит труда поломать руками те осколки несломанных каждые пару метров дверей — видны следы орудия Такеши, а, чуть поиска, он видит и его потерю. Кровь, что разбрызгалась из-за ходьбы по длинному коридору. Охрана здесь всё та же, неестественно длинная, худощавая — почему, интересно, проиграл? Побоялся убить? Суперби, их учитель, самого Такеши убьёт, узнав о проигрыше в такой-то ситуации.***
— От его внимания у меня болит голова, — это Сасагава Рёхей уловил непривычно для него шокированным взглядом — мистики не существует, но это нечто так естественно выглядело деревом, что он, только отвернувшись, понял, что увидел, а это уже мистика. Человек не может в глазах другого стать деревом, не может от взора начать тело болеть и не может нечто найти его, появившегося в городе отличным от других путём, своим ранним нахождением в стране спустя двадцать минут после приезда в город, где всё началось. Силуэта там уже не было, тот телепортировался, похоже, хотя телепортации не существует. Мистики тоже не существует, но стоит ли ему сообщить остальным о оказанном ему внимании? Он ЭКСТРИМально не понимал, с чем они столкнулись! Замешательство не помешало ударом разломать нечто — не человека — на кусочки, стоило тому приблизиться. Они внимание даже прохожих мельком обративших на них внимание явно чувствовали, но сейчас внимание Рёхей не почувствовал, даже присутствие рядом с собой не ощутил, инстинктивно почувствов опастности уклонившись и этим же инстинктом напав. Должен ли он об этом написать? — он предпочитает телефонные звонки сообщениям, но текст такой обычный, не передаёт его эмоции! — Ламбо должен быть рядом, — такова следующая мысль, забывающая об осколках в груди нечто, — Ламбо умный, разберётся с нечто, увидит истину, чего он не увидеть не может, простак, как тот говорит. Раньше итальянец много обзывался, но, повзрослев, в отличие от Хаято изменился — все ли родом из Италии такие умные? У обоих его знакомых итальянцев несколько докторских степеней в копилке опыта и частная работа преподавателем в маленьком их городишке. Савада Тсунаёши вызывал непонимание своим желанием остаться жить в умирающем уже Намимори! — Бо-ви-но! — слышать Сасагаву в подземной базе, которая явно находилась в аварийном состоянии, было совсем не странно, друг — человек тупой, не понимающий риска поломки удерживающих землю стен. Присутствие того — не помощь, лишь раздражение, но раз по одиночке не справились это его напарник, ненужный, как и его пропавшим друзьям. — Заткнись, — первым, вместо приветствия, конечно же, прозвучало это слово — выкрики, заставляющие уши болеть, раздражали. Раздражало, что в его силе сомневались, крича его имя со своим непонятным «экстрим» — что здесь экстремального? Работающая, несмотря на потерю многих функций, база? Его главенствующий центр работал, не имея никаких данных, кроме помогающих функционировать, данные работы не стёрли, стерев при этом все ранее записанные данные, стерев жизнь внутри. Не было оставлено ни клочка бумаги, Ламбо обошёл многое, чтобы убедиться в этом, взломал здесь всё, подключившись к главному компьютеру. — Ты мне нужен, Тупая Корова, там этот, безлицый, электричеством сверкает — я не думаю, что это нелюдь! — было немного приятно, что искали его не ради беспокойств о его самочувствии, что верят в его силу, но было неприятно от этого придуманного Глопудерой в детстве прозвища, что до сих пор звучит. Мама мягко и в шутку называла его телёнком — телёнком, а не коровой! Уж точно не тупой коровой, когда он умный, умнее даже дурака-Хаято, в отчётах написавшем о счастье встречи с нелюдем, когда, уничтожив несколько нелюдей, он может чётко сказать, что это творение людское. Он не Хаято, верующий в этот бред, а значит, умнее — в остальном они равны. Оба все тесты на сто балов писали, за год выпустились из школы, закончили университет один, второй и третий за пару недель. С Хаято нравилось и одновременно так раздражало работать вместе: тот единственный его понимал; Рёхей продолжал весьма громко говорить те вещи, которые ему уже были известны: неизвестное для них появление, шприц в «руке» нечто и того, похитителя Савады, сверкание поломав Сасагава, по словам Хаято, нелюдя. Хаято по его спокойствию понял бы о его знании, этот же не понимает, так же, как остальным, ему требуются объяснения. — А ещё, когда он смотрит на меня, у меня болит голова! Прям как сейчас! Я понял, что увидел его, начни у меня голова болеть! Отсутствие интереса друга было явно, как и мгновенная его заинтересованность, поворот в побочное разветвление в зале, в котором стоял этот не человек! Рёхей чужое присуствие ещё секунды три назад ощутил, замедлившись, чему друг не стал соответствовать сейчас, вернувшись, словно не чувствует того же, что чувствует он. Уже не удивляло его исчезновение, такое же, как тогда, но на этот раз в открытой местности, без дерева, за которым, Сасагава думал, тот спрятался, слился с которым. — Ну так как он это делает? — спокойный, в отличие от ранних выкриков, вопрос его шокирует — это не объяснимо логикой. Ни боль в голове, о которой следовало сказать сразу, ни исчезновение, что удивило только его одного. На месте исчезновения не было того, за чем можно было спрятаться, как и нет сейчас сломанных роботов, копирующих похитителя и, как он думал, построенных людьми.***
— Как ты думаешь, Саваду случайно похитили? — это было бы лучше, так как не был бы ознакомлен с этим, а значит, и зол его отец, но с другой стороны, было бы менее весело; вопрос прозвучал, когда они уже расправились с парочкой копий похитителей, не живых, бледных и некрасивых. Кёя разумеется молчал, что его не расстраивало. Мукуро более разговаривал с собой, чем с «другом», с тем находиться не нравилось, но так должен же кто-то эту ищейку контролировать? Из «друзей» они сильнейшие. Прошло уже порядка девяноста часов с момента пропажи Савады Тсунаёши, с тем, не будь похититель «знакомым» Савады Иемитсу, а всё вело к этому, могли обращаться жестоко. Рокудо Мукуро хотел бы это увидеть, насладиться видом мучениев сына их нанимателя, не испытывая и толику тепла к объекту их слежки, на которого он давно плевал. Ему неоткуда было взяться. У тебя есть всё, а ты ничем не пользуешься, ты оставляешь всё ради обычной жизни, что тебе мила, пока твоя семья делает всё, чтобы подняться вверх. Ты на вершине, ради тебя, твоей защиты собирают отряды, а ты не замечаешь — ты живёшь и не замечаешь вообще ничего, сходя с ума от обычного одиночества. Тонкий человек лишь выдумка, похититель — обычный ненормальный, случайно похитивший не того, за что к ним, вероятно, будут применены пытки. Их учитель жестокий, а их объект слежки делится с отцом всем, они созваниваются почти каждый день, переписываются постоянно. Глупые пожелания доброго утра, доброй ночи — папенький сынок, но самостоятельный. Настолько убого неправильный, что вызывал интерес, погасший за годы личной слежки — ничем не выделялся. Бросил красивую жизнь, вероятно, гордости ради, но и всё. Его ранее интересовало это и одиночество Савады, которым он хотел воспользоваться, подружившись, но тот, говоря о них своему отцу и не оскорбления, которыми осыпал их весь город, говорил о них недолго. В день знакомства, немного после и больше никогда. Словно стерев их, по необъяснимой причине, из жизни, раздражая — они старались ему понравиться. Очень старались, а старания мало того, что проигнорировали, так и не оценили, оскорбили своим «Почему вы преследуете меня?! Я же извинился, я не единожды извинился перед вами!». В тот день Савада орал, будто бы они его запугивают, будто тот оскорбил, а они его избивают за это, планируют избиение и оскорбление сторонними лицами, из чего они на самом деле всегда вытаскивали, спасали его! Мысли об этом мальчишке заставляли желать крови, но крови в похитителях не было, как и следов похитителей в этой запечатанной, а ныне ими разрушенной базы. — Взял след, пёс? — они во втором замеченном жучком месте, потому что здесь — последний след похищенных, потому что Хибари Кёя даже за пределами их тихого и мирного Намимори — лучшая ищейка. Опаснейший якудза на весь Хонсю, дела, в которых тот замешан, попадались ему, обычному детективу, не одну сотню раз. У них есть ещё одно место, то место, которое, он уверен, фальшивое, что специально отвели туда след, что они брать и не будут, собственный живой пёс лучше многих псов возьмёт правильный след или неправильный, но будет весело. — Хн, — такой ответ его полностью удовлетворяет, что Рокудо не говорит, отправляя «друзьям» сообщения, что они выдвигаются. Может быть, нет, но Кёя даже рта не открывал, его хмыки-хныки он читать не научился, никто ещё не научился, кроме Савады Иемитсу, что своим непонятным разумом видит везде то, что хочет, и, главное, правильно. Исчезни из того жизни уже Наваши Нана, он ни разу не ошибся кроме них, они не подходящая охрана — они даже не охрана, беспризорники, поднявшиеся на чужой доброте. Кёя встаёт, и следом за ним он спрыгивает со стола, на котором сидел, читая ответ Ламбо, написавшего о скором прибытии к ним. Их точки посещения не столь и далеки, пусть Лос-Анжелес большой город, строили подземки не на окраинах его, но, как показывает жизнь, следующая в центре, куда направляются они уже вчетвером и пешком, что позволило понять о невезении «друзей». Сасагава идиот, да, хороший юрист, но в целом идиот, не относящий ни к угрозам Иемитсу, ни к учениям Суперби Скуало, учиться у которого хотят многие, серьёзно, пройдя тем не менее подготовку до конца, а вот Бовино… телёнок был молчалив и как-то глуп сегодня, сказав о вероятной нужности запаса холодного оружия. Типа, то лучше всего подойдёт для сражения, в чём Мукуро не сомневался, но они все, и Такеши, и Хаято — мастера в ближнем бою. Только Хаято выбрал пистолет как оружие, они, остальные, исключая Такеши, отдающего дань учителю ношением меча, катаны, ведь он японец, сражаются голыми руками. У него с собой пара острых предметов, замаскированных под безделушки, у Кёи острый нож, и этого, в принципе, достаточно, чтобы телёнок не говорил, что там гений. Испугался, что ли? Робототехника больше специализация Хаято из тех двоих, роботы без труда разрушаются и не очень быстрые. — Он исчез — не скрылся, а исчез. Телепортировался! — проигнорированные слова, те слова, которых у него нет, доказательства ведь не было на базе камер, а у него включённое на записи видео, чтобы подтвердить. Сейчас хотелось быть рядом с придурковатым Хаято, помешанным на мистике, тот бы поверил, не посмеялся, как детектив в голове называемый им уродом. Кёя, встречающийся с оружием огнестрельным чаще их всех, в реальности, а не в фильмах, оружием пусть пользоваться умел, не пользовался, да Ламбо и не хотел, чтобы тот пользовался, не настолько доверял, но Хибари знает, легко бы узнал, где это добыть, а он? Их, наверное, грохнут. — Он действительно телепортировался, Рокудо, — гнев уже просачивался в словах, споре, который Хибари считал забавными. Споры Бовино с Рокудо, к которым добавились слова Сасагавы, вызывали желание избить тех, но знание, что правы оба, заставляло молчать, наслаждаясь чужой перепалкой, гневом. Гокудера — гений, Бовино тоже, но эти двое не сталкивали с тем количеством компьютерных гениев, таких же самоназванных, как они, чтобы понимать то, что понимает он. Взламывать то, что для него его люди не единожды взломали, было легко — не будь Савада одиночкой под стражами чудовищ, Япония бы уже принадлежала ему. Никому из них не нужны деньги Савады Иемитсу, что годы назад требовались очень сильно, слежка за его сыном — их благодарность за жизнь, жизнь, которую они оплатят, спася того сына хоть раз. Хибари Кёя долгие годы ждал этого момента, похищение — не убийство, случайная вроде бы жертва, и, если он спасёт его, то цепи будут им отброшены. Весь спектакль ради глупости, ради Савады, что не так-то беспокойно сидел, как Хибари мельком, перемотав, увидел, в назначенной тому камере. Тот был ранен, здание безопасно, но ради ранения, спасения от боли Иемитсу хоть одного освободит. Все хотят вырваться, но только у него и Рокудо есть люди, которых он может дать как замену, вырвавшись — они этого ждали годы, и тем безжалостнее он атаковал. Найти, учитывая, что он подключился к сети подземок, было просто. Он видел, кто заправляет; Кёя не то что не верил, что мистики не существует — знал. Хибари Кёя, откинув одного робота, видит «глаза» следующей своей жертвы, на секунду повернувшейся к предыдущей, и всё становится на свои места — всё неизвестное в деле исчезает. — Чёрт возьми, я говорил, что нужно взять оружие! — смотря за полётом друга от удара уже мистики, сразу крикнул Бовино, поняв, что произошло, цитировал данные в отчётах Рокудо! — Замолкни, — потеряв всё то раннее излучаемое спокойствие, приказал Рокудо, его видимое удивило, он, как и немногим младше его мужчина, понял, что сейчас произошло. Они шли пару часов, придя в спальный или какой-то там район в городе, в котором подвал одного дома оказался входом в подземку, такой вход, который удивил значительно их и жителей дома, вырубленных рукой Хибари. Того Хибари, что атаковал их, Сасагаву, что помогал тому — они с Бовино секунд десять назад ещё спорили, у фальшивого Слендермена не было в «руках» оружия. У реального Слендермена была сила причинять головную боль Сасагаве, исчезать и дурманить разум, и ещё десяток способностей. С оружием было бы действительно проще завалить Хибари, перейдя к добиванию того Слендермена, который настоящий, стоящий позади недруга — как он ненавидел сражаться против этого берсека. В отличие от них, детишек с немного поломанной жизнью, Хибари Кёя был уничтожен жизнью, тот в те девять лет, когда они встретились, уже убил не одного, учился на мрачных улицах убивать, чтобы выжить. Их, громко сказано «учитель», Хибари обучал, поправляя стойку и наносимые удары, чтобы те не убивали, когда их учил, почти всех, с нуля. Кёя в девять умел убивать, воровать, угрожать, не оставлять следов, но не заботиться, не щадить. Видение того обычного раскладного ножика, когда он снимает браслеты на руках, что в действительности всегда носимое с собой оружие вызывало боль. Он ребёнком, типичным одиноким ребёнком у родителей алкоголиков пытался совсем неправильно вернуть своё сладкое. Он вежливо попросил у воришки, а для Хибари то был угроза, лишившая бы его глаза не будь так добр их покровитель, оплативший ему лечение, а после и пересадку этого органа — ох, убить Хибари — тяжёлая задача, с которой он не справлялся шесть лет. Как ученик детектива, а теперь и сам детектив, он даже обвинения на этого зверя, что с чистой бы совестью посадил, не смог найти, сажая десятками его людей. Сасагава откинут, но живой, в сознании, навряд ли больше повредился, чем осколками аппаратуры сломанных фальшивок истинного похитителя, но, Мукуро видит, встаёт. Бовино — идиот, но собрался, и вот нахрен они стольких уничтожили? Двигаться на этих осколках «трупов», что звучными искрами ещё заглушают движение — более низкая вероятность победы, чем хотелось — почему он не послушал гения, найдя оружие? Связавшись со своими контактами, он бы им сотни нашёл, завалив сейчас Хибари!***
Сонный газ лишивший его сознания в третий раз, навлекал на мрачные мысли, особенно учитывая, что их не переносили, но движения он рядом слышал. На пару минут диэтиловый эфир лишал сознаниия и лишь на полчаса — движения, что для него, как некогда химика, было немногим меньше. Когда он в прошлый раз начал двигаться раньше друга, он лишь «насладился» видением их транспорта и армии Слендерменов, едущих позади, когда впереди их вёл на тележках, словно в подземке, один, более волнисто ходящий, чем те, которых он видел. Сейчас Гокудера чувствовал человеческую ходьбу и, приоткрыв глаз, увидел, что это правда. Этих людей он даже знал, хмурясь на их еле слышный шёпот, действия их были непонятными. Он валялся в кресле, Такеши рядом также, их не трогали, переведя в прошлый раз в более широкую квартирку, на шестерых как раз, и чувствовал он, что те, отставшие четыре, размещаются. Когда похищенные уходят, ему неизвестно как — прикрыл глаза, когда к нему повернулись, а когда открыл, никого не было — Хаято в этом убедился. Друзья, в большем количестве бинтов, чем они, лежали на ковре в просвечиваемой комнате — спросить бы «как», «как те умудрились так лохануться», ну да плевать. Савада-младший по их договору отпущен, им засняли и его похищение из комнаты, как тот этому шокируется, исчезает с некто на камере, а после показали фотографии Савады с друзьями, которые того всё-таки дождались. Им он отправлял сообщение с того номера, им Савада расскажет интересную историю, а они остались здесь. Хаято немного не волнует, какая там нужна некто помощь, за которую тот отпустит, и отпустит ли вообще — похищенных только что друзей его принесли! Гокудера немного удивлён, он думал, Слендермен себе команду набирает из похищенных, он думал, Слендермен — человек. Укол в шею вырубает на большее время, чем газ в комнате, устойчивость к которому в своём повороте на катающем вагончике, столкнувшись с десятом «глаз», он известил, потому он, не беспокоясь, переключил наконец этот тупой фильм, который понравился другу. Книга у него была одна, которую мужчина ранее прочёл, а сейчас они по очереди канал выбирают, как и кушать готовят. Заносят им ночью новые продукты, заботятся. Гокудера Хаято не понимал, почему ему не дадут доступ к интернету — он останется здесь жить, если похититель предоставит ему это. — Они проиграли, — констатация от вернувшего движения друга не отвлекала от оперы, крутившей по телику, он ещё не понял, что за сказку показывают, — почему? Вернее, «как»? Я понимаю, Ламбо, Рёхей, но Мукуро, Кёя? — эти двое, даже если возьмут кого-то в плен, Саваду спасли бы точно. Исключая взрывчатку. Один бы заболтал, другой сказал бы убить, не привыкший кого-то слушать. Проигрыш удивлял, но гадать не было смысла. Часа через два замечается пробуждение неубиваемого друга, Хибари Кёи, что на вопросы лишь хмыкнул, проверяя ранение под перевязку. Ещё через полчаса, пока идёт фильм очередной, просыпается Бовино, побледневший при виде Кёи, так и оставшийся сидеть на месте, где очнулся. Кёя сел у стекла, которое попытался разбить, к небольшому удивлению сделав трещину — у них такое не получилось, у остальных, похоже, тоже не получится. Хибари из них сильнейший. Ответа Бовино не даёт, разъясняет не Сасагава, в потолок глядящий, а Рокудо, вместе с тем очнувшийся, через ещё часа полтора, вздохнув и с лёгким отталкиванием встав в гневе, видно, его насмешки, что с каким-то человеком не справились. Сасагава, Рокудо и Ямамото — обычные, у них нет устойчивости к токсическим препаратам, их не травили и сами они не травились. — Человек? Человек, мать вашу?! Это не человек, это сраный ублюдок, которого я убью, попадись он мне на глаза! Сильнейший он, блять! — крик, что интенсивностью движений сопровождается появлением крови на бинтах, говорил, конечно, о многом, но как-то удивительно — с ним фальшивая легенда хорошо себя показывала. Саваду спасла и освободила, их не тронула, похищенных не убила. — Хн, — а вот эта насмешка, когда ты сам покалечен немногим мягче, судя по количеству бинтов, была ему непонятна; гнев Рокудо мигом исчез, тот развернулся к проигравшему с ним другом, засмеявшись своим непонятно откуда взятым «куфуфу» перед тем, как спросить: — Отомстить кто хочет? На меня гипноз не действует, я возглавлю следующую битву; у него нет ножа. Гипноз, все знают, на Мукуро не действует, у того в команде и ясновидящая, и гипнозёр — гипноз реальный, не действующий из-за ненастоящего красного, как тот попросил, глаза. Правда, к чему всё это? Сасагава встал быстро, равно, как и Бовино — они с Такеши поднялись вслед за ними, считая, или только он так считает, что они стекло точно разломать способны, совместно-то. Ямамото Такеши, как он видит, рассуждал, как он, нанёсший удар, почти, как он в стекло — их друзья в стекло не целились. Хаято подозревает, что это пулекарбонат, столь крепкий и похожий на стекло; они атаковали Хибари, потому понятно отсуствие свободы. — Эй? Что вы…? — Ты грёбанный ублюдок, Хибари! — ругаться Ламбо прекратил давно, Мукуро вообще, казалось, не знает плохих слов, но, видимо, он понял, к чему относилось «у него нет ножа». Кёя орудует ножом, хулиган всё-таки. — Давайте сохранять спокойствие! — вмешательство Такеши, ставшего разделяющим, было, он знает, плохой идеей, видит по удару Сасагавы, потом по потёкшей крови на теле Сасагавы из-за удара Такеши. Не прекратил друг драку, стал только врагом, а у него не было сигарет или телефона, чтобы заснять это — нож с кухни, что ли, принести? Хаято был вовсе не против, помри Рокудо, портящий жизнь каждого, став буквой закона, да и вообще зачем они…? Запах диэтилового эфира замечается им, не участником сражения, в котором пока выигрывал Хибари, быстро вырубивший Ямамото и Ламбо. Тот дымной занавеской поднимался с пола, за секунды лишившись сознания ранее, потому он мигом присел, чтобы не удариться — в первый раз приложился головой, которую ему обвязали.***
Если ранее ему казалось, что видение похищенных — это помутнение разума, то теперь, наблюдая, как раны его друзей обрабатываются, он не мог сказать, что это помутнение. Друзей, потерявших много крови, вновь помыли, переодели, принеся сюда, уложив за движущееся стекло, что он заметил краем глаза сейчас, наблюдая за Хибари в соседней комнате. Их из той теперь кровавой квартирки перенесли, Хибари очнулся рано, в сознании пребывает, пока ему оказывают помощь, чему он и не противится. Раны у того колотые, возможно, от скрытых кинжалов Рокудо. — Оставь дверь открытой, — схватив немного шатающим движением, человека, приказал друг так же, как и он, раньше остальных вернув чувствительность тела. Хаято также неполно себя чувствовал от воздействия этого паралитически-отравляющего вещества, чувствовал, что встать сможет, но без опоры, вероятно, рухнет; похищенная девчонка-подросток быстро и профессионально заменила повязки. Учится на хирурга, насколько он помнит — может, они были специальными жертвами? И жертвами ли? — Одну минуту, — смуглая девчонка, одетая в чёрный женский, то есть с юбкой, костюм, касается уха, общаясь, вероятно, с боссом, не передавая послание тому, лишь спрашивая: — Какова ваша причина поиска Савады Тсунаёши? — камеры в их мирках, похоже, стоят; интересно, ответит ли друг. — Я люблю его, — такой простой, шокирующий его ответ вызывает улыбку на лице Адды, та, улыбнувшись, исчезает, удивляя его ещё больше. Стекло, к счастью, поднимается, не введя его в шок. Друг сбрендил, похищенные мертвы, Кёя на это хмыкает, его забава ему явна. — Его разум подчинили, — вовсе не удивившись его словам о чужом сумасшествии, вплотную стоя у стекла, демонстрирующего друга, ответил Рокудо, тот очнулся вновь на пару секунд позже Сасагавы, а остальных двух вырубили, сейчас пробуждения тех ожидать не стоит. — Когда мы уничтожили здесь, на этой базе, несколько десятков типа Слендерменов, он столкнулся с настоящим — по его желанию жаворонок напал на нас. Мы проиграли ему, а его кинули к нам, думая, что мы доверимся этому предателю. Куфу ни за что этого не сделает — он не верит в мистику, но Хаято он говорит, что теперь верит, что Хибари — ублюдок, но даже тот не посмел бы оставить Саваду в небезопасном месте, будучи собой. Хибари подчинили, сняв, может, гипноз, но пока тот не сдохнет, знать его он не хочет — другу Мукуро показывает фак, максимум обиды, что он сейчас может нанести. — А ты Саваду не любишь? — вопрос от марионетки, когда он уже развернулся, лишь возвращает уже убранный фак и громкое «нет» — он Саваду ненавидит. Из-за его отца он не первый раз от рук «друга» оказывается на краю. Тело болит, ходить больно, но вот он ходит, думает, как того спасти! Никак его уже не спасти. — Ты, должно быть, действительно потерял себя, Хибари, говоря о любви вслух — узнав о твоих, моих, наших чувствах, Савада Тсунаёши покинет наш милый городок. Будь осторожнее, он, пусть не здесь, в городе, и мне бы не хотелось, чтобы он решил сменить своё гражданство испугавшись, — что с его деньгами возможно, но и этот гений сошёл с ума? — А сам говоришь о любви вслух, Гокудера! Ненависть, говори о ненависти! Слендермен похищал его, эта добродетель может и похитить его вновь — передать слова этому ребёнку, ненавидящему нас, — раз не убил всех тех похищенных, раз с похищенными так добро, как сказал друг, обращается. — Что вы.? — Заткнись, — непривычно выполнять приказы, исходящие из уст друга, но тройная игра — показатель, что-то его друзья знают, о чём безопаснее спросить не здесь, дома. Хаято только что сказал, что Савады здесь нет. — Он в безопасности?! — если здесь нет? Встав и тут же вздохнув, покачнулся Сасагава, мигом сделал голос тише, видоизменил слова: — Откуда ты знаешь, что Савада не здесь? Его похитил, по твоим же зашифрованным отчётам, этот безликий! Мукуро, услышав вопрос, так не смешно смеётся, вызывая у него улыбку, объяснение, что он не давал Сасагаве, глупому, но так в тему эмоциональному мужчине — Кёя не просто так потерял разум. Потеряй друг его действительно, в том что-то либо осталось, либо сказанное его глубокий секрет, чему он не против подыграть, либо ему плевать. Савада никогда об этом разговоре не узнает; ему было не жалко хоть как-то развлечься. Они задерживаются здесь ровно на два дня, в течение которых только тогда, когда все проснулись, он видит их похитителя, что вновь пришёл спросить, появится ли кто — он честно сказал, что никто, некому, раз Савада в безопасности. Уже другие снимки с друзьями, очередное доказательство свободы, в час которой они ждут своей смерти, а может, помощи, но им не сказали, в чём она заключается, а уже заканчиваются целых два дня их пребывания. — Клятва, — повернувшись к нему, ни к отдельно живущему стоящему рядом Хибари, свою длинную ладонь протянув, сказал нечто — звучание его слов идёт до сих пор словно прямо в мозг, — как в вашем мире популярно, поклянёмся на крови о дружбе, во время которой забудем друг о друге, вы забудете о моих людях, а я забуду о вас, и, как вы обещали, вы сделаете, что я хочу. Мне нужен парк в вашей собственности, что станет моим — вы его не трогаете. Это мои угодья, — на крови не клялись пару столетий, но сколько существу, слова которого слушает Хибари, два дня уже как выпушенный, лет? Хибари появись похититель спросить появиться ли кто попросил о освобождении и, под словесное обещание не заходить в запертые двери и не покидать базу, друга освободили, тот уже казалось считал эту базу своей, видел как того слова-советы записывали проходи они мимо поворота к ним. Хибари возвращался в комноту поесть и поспать только. Ему принесли японскую пищу и футон, хотя они, как обычные люди, сами готовят и спят на не касающихся пола постелях. Тому девушки прислуживают, походу влюбившись, или они гипнозом? Ему не хотелось бы узнать, что его друг перейдёт на службу к нечести став врагом, экзарцизм на похитителя не подействовал, а значит Кёю, в случае чего, придёться убить. — Оформлю за неделю, — взяв с кухни нож, согласно проговорил Гокудера, наблюдая, как рана на ладони нечто без его касания начинает сыпаться трухой. Не кровь, коричневое что-то, походившие на пыль, а ещё ему говорили, что мистики не существует, — клянусь, — за себя и за друзей, что не обговаривалось, но те же не придурки всё разрушить? Похищенные девушки и парни уже всё их оружие вынесли, Хибари даже привычный для него костюм дали, в котором тот стоял в «дверном» проёме, ожидая их. С ним, он не знает, как разговаривать будет, но по молчаливой сделке с того гипноз снимут. Потолок затрещал, звук чего-то упавшего удивил, как он видит, и нечто, поднявшего голову — договора не будет, что ли, чёрт возьми? У долголетнего нечто, о котором он напишет книгу, добавя к написанным доказанным мифическим историям, много врагов. Эрик Кнудсен мог написать о Тонком человеке, встретившись с тем, а мог быть волшебником, создавшим Тонкого человека. Страшилка оказалась в разы безобиднее чем он думал являеться читая о нём, они не умерли в его логове. — Врой! — с этого крика, зазвучавшегося следом за рухнувшим потолком, рядом со спокойно стоящим Слендерменом, приходит мысль что выжили они ненадолго. Крик, что для него, известно, словно приветствие, прозвучал из волны пыли, что не заставила ни кашлять, ни чихать ни Суперби, ни Хибари, — Что за? — это уже не крик, а вопрос от поломавшего очередную базу Слендермена, он уверен, лишь двумя ударами. Выглядят они, наверное, очень красочно: пять готовых свалить мужчин, в бинтах, в белых одеждах, за стеклом, перед которым стоит длинное нечеловеческое нечто, повернувшееся к ним. Из того секунды назад сыпалась труха, только что прекратившая это делать, как и их клятва прекратила оформляться. — Я не знал, что он придёт, клянусь! — у того не было глаз, да и его высота не то, что могло запугать, но недовольство, обиду он прямо-таки почувствовал. Пару миллисекунд, и тот вновь растворился, их договор разорван. — Какого…? — держась одной рукой за меч, другой за телефон, мужчина задаёт вопрос, оглядывая помещение, и ожидаемо быстро «находит» Хибари. — Врой! Какого чёрта?! — они заперты? Прикрыли уши? Их учитель громко орёт, а среди них предатель. — Мы бы высвободились и без вас, учитель, — видя, как от даже не удара, а от ударной волны ломается неразрушаемое стекло, говорит Рокудо, не сдавая своего недруга, узнав Суперби убъёт того на месте, он хочет сам стать его убийцей. — Хаято именно в тот момент, когда вы рухнули на предыдущий этаж, договорился о нашей свободе, а Савада уже свободен — он развлекается с друзьями, — отчёт о которых — их забота, но неделя не должна была пройти, по телевизору показывалось время, посмотрев его на телефоне, учитель убирает телефон, оглядывая их своим жёстким взглядом, мысли у того наверняка — «Слабаки». Сказать тому, что виноват Хибари — смертельно опасно для него, — но всё же спасибо, учитель — теперь Хаято не нужно покупать ненужный ему парк. — При молчаливо заключённой сделке с Хибари гипноз снимают, если я выкуплю его угодья. — Ты же не выкупишь? — и это друг Хибари, хотя того ненависть понятна. — Выкуплю, — отрезав, Хаято следом за другом переходит через осколки стекла, здороваясь с братом горничной-хранителем Савады, хотя ему было интересно, как тот нашёл их, ведь он не думал, что так тому важны. Воспитал бы новых или из толпы того других учеников выбрал бы подходящих на их замену. Известен их учитель, самого Саваду Иемитсу защищает. Похищенные не уходили, с улыбкой передали им орудие, проводили до известного им выхода и растворились, уже не удивив. — Неплохо, — похвала Кёи само по себе удивила, но самое удивительное произошло после. После ругани учителя, тренировки, что, считай, наказание Иемитсу, лично не высказавшегося о промахе и возвращении в страну, так и не ставшую родной, ведь его родина не может быть страной помешанной на соблюдении правил — они узнают, что Савада Тсунаёши научился улыбаться, находясь не с отцом. В отчётах, что они прочитали с большим опозданием, тот с друзьями ходил немного хмурым, но в конце концов начал улыбаться, не безразлично, как обычно оглядывал улицы, иногда позволял себе засмеяться, правда, внезапно и непонятно отчего, ну да нестрашно. Савада Тсунаёши даже переехал в пусть и не Токио, но также в большой город по совету друзей, в котором жизнь его не изменилась, где-то стала даже хуже пассивно-неудачной, заставляющая чаще ему помогать, но они заимели большую власть, свободу. Ему лично больше Намимори нравится. Знали бы они, что так легко переехать, то сами бы Саваду похитили.