Красный лифчик

* Небрежный пучок на голове, чёрная толстовка, неестественно прямая спина и пальцы, порхающие по клавиатуре. Ксюша, как и всегда, не пропускала ни одного слова из лекции, чему я был бы несказанно рад пару недель назад, но сейчас мысли, занимавшие мою голову, были далеки от моего неоконченного высшего. Меня и Веру её страсть к учебе всегда очень радовала: нам от матушки досталась удивительная способность не напрягаться, даже когда нужно было напрягаться, поэтому, как правило, во время пар сидели сзади Соловьёвой и просто всё время болтали ни о чём, зная, что весь материал будет у нас на почте сразу после занятия. Конечно, ведь Ксюша не была жадиной. Ксюша была лучшей подругой моей сестры и девчонкой, которая очень и очень давно мне нравилась. А ещё Ксюша была в меня влюблена. По моим подсчётам уже больше трёх лет, но я мог ошибаться. Если верить словам моей сестры, Соловьёва перестала воспринимать меня просто как одногруппника (и по совместительству брата лучшей подруги) после нашего пьяного поцелуя на первом курсе. Слушайте, мы играли в бутылочку в весьма нетрезвом состоянии, я просто физически не мог запомнить всех дам, в чьих ртах побывал тогда мой язык. К тому же, в конце вечера в пьяном угаре я оказался в кровати с какой-то таинственной незнакомкой в охренительном красном кружевном белье с какими-то сложными застёжками. Их я запомнил даже лучше самого секса, потому что снять с неё лифчик в том состоянии было совсем непросто. В любом случае, вида, что для нее тот поцелуй что-то значил, она не подала. Поэтому обо всём самом интересном, что происходило в моей жизни (без моего участия, как обычно), я узнал постфактум. Давайте так, девочки. По-честному, очень откровенно, без всяких увиливаний. Мы, мужики, немного примитивнее вас. Я не собираюсь говорить о том, что мы живём сплошными инстинктами, это вовсе не так, благо мы всё же существа разумные. Да, иногда мы понимаем ваше настроение и даже намёки, но это наступает на десятый год совместной жизни, когда мы уже притёрлись и всё друг о друге знаем. Если я знаком с девушкой не слишком близко, и она явно даёт понять, что я ей не интересен, я восприму это именно так. «Мне на него не всё равно, поэтому я сделаю вид, что мне на него всё равно, чтобы ему было на меня не всё равно, ведь он подумает, что мне на него как бы всё равно». Если вы поняли смысл этой фразы, поздравляю, вы — девушка. Но как по мне, это примерно говно из жопы. Не быть девушкой, конечно, а рассуждать вот таким вот образом. Я не хочу копаться в этих сраных дебрях. Почему, если мне нравится девушка, я русским языком (мы же все учили его в школе, попробуйте его использовать, вдруг понравится) говорю: ты мне нравишься. И всё, всё. Три слова, а сколько проблем решено! Ну не божья ли благодать! Простите мне моё недовольство на пустом месте, сейчас вы всё поймете. Мы с Верой двойняшки, перебрались в Москву из Владимирской области поступать почти четыре года назад. Родители сняли нам квартиру, мы благополучно попали на бюджет в приличный ВУЗ и в нём же познакомились с нашей одногруппницей Ксюшей. К слову, это не была любовь с первого взгляда, но понравилась она мне почти сразу. Смешно шутила, могла поддержать любой разговор, адекватно смотрела на мир и обладала очень живой мимикой. Симпатичная, невысокая, с густыми тёмными волосами, просто одевалась и ничего из себя не строила. Если честно, она была совершенно обычной, но её дружба с моей сестрой вынудила нас узнать друг друга ближе, и я растаял. Но. Она всегда надо мной подтрунивала, хоть и безобидно, закатывала глаза на мои шутки, игнорировала мои сообщения сутками, и вообще всем своим видом давала понять, что я ей не интересен. Я, честно, несколько раз пытался к ней подкатить, но мне довольно ясно давали понять, что мне ничего там не светит. Конечно, вы сейчас скажете: Влад, но если она нравилась тебе так сильно, почему ты не продолжил её добиваться? Я объясню. Представьте две очень прочные двери с окошечками, через которые вы видите, что находится внутри. За дверью слева ваше любимое блюдо. Не знаю. Чизбургер. Борщец. Окрошка. Мамины котлетки? Чёрт, да может быть всё сразу: так и манит попробовать! А вот за дверью справа лежат обычные булочки. В целом, вы их любите, даже покупаете в столовой во время перерыва, но выбирая между любимым блюдом и булочкой, выберете не ее. И вот вы стучитесь в левую дверь, но вам не открывают. Вы дергаете за ручку. Никак. Дергаете сильнее, и вскоре ваши безуспешные попытки становятся похожи на припадок. Начинаете уже беситься на эту чёртову дверь, за которой все ваши любимые лакомства, но вдруг замечаете, что дверь справа приоткрылась. И тут начинает урчать живот. Да, вы проголодались. И, да, вы идете жрать булочки. Потому что это лучше, чем ничего. Оставьте рыцарские подвиги средневековым романам. Мы живём в современном мире, ритм которого достигает неимоверных скоростей. Да, Ксюша мне нравилась, и нравилась сильно, но долбиться в закрытую дверь — для мудаков. А я не мудак. Я Влад. Просто Влад. В этом году мы уже оканчивали бакалавриат, и, к слову, на протяжении почти четырех лет жизни в Москве у меня было не так уж и много булочек, хотя с парой из них получились вполне себе серьёзные отношения. Немного странно, что я сравниваю девушек с едой, но видели бы вы Ксюшины щёчки. Я бы с удовольствием укусил, честное слово. Снова отвлёкся. Неделю назад моя сестра пришла под утро домой в весьма пьяном состоянии. По ней, честно говоря, всегда видно, что она навеселе, даже если совсем немного выпьет. В этом мы с ней были совсем не похожи, потому что, даже напиваясь до усрачки, я мог вполне сойти за трезвого человека. Поэтому во времена подростковых гулянок Вере доставалось, а я был лапочкой дочкой вместо неё. В то, с позволения сказать, утро, она полчаса орала на унитаз, потом доползла до кухни, разбудив меня тем, что гремела чашками, и я, решив, что успею уснуть ещё раз на пару часов, пришёл к ней с единственной целью, естественно: поиздеваться. — Влад, отвали, я тебя умоляю, — мне стало почти её жаль. — Дай закурить, а? Мы с Ксю проебали целую пачку. — Как и свои жизни, — максимально трагично ответил я. — Такие молодые, а уже спиваются, — я пытался говорить серьёзно, но смешок так и норовил сорваться с моих губ. — Мне, наверное, всё же придётся сообщить родителям, потому что, знаешь, это только начало. Алкоголь, сигареты, наркотики, потом убьешь родного брата ради дозы. Что дальше? Тик-ток? BTS? — Богом тебя прошу, прекрати. Это тоже ничем хорошим не кончится. Сначала издевательства над сестрой, потом тупые шутки, а что дальше? Аутизм? Я не сдержался и улыбнулся. Чайник вскипел, я налил Вере кофе и сел напротив неё. Красивая. Под её глазами была чуть размазана тушь, но это её вовсе не портило. Высокая, с нежными веснушками и правильными чертами лица. Мы были с ней почти не похожи, и папа всегда смеялся, что вся красота и ум достались ей, а мне желал найти богатую слепую старушку, ведь это был мой единственный шанс на удачный брак. Нужно отдать должное, в детстве я был не очень красивым и смышленым ребенком, но возраст пошёл мне на пользу. — Ты мне так и не сказала, что у вас за повод нажраться случился. — Я вроде как переживала расставание. — О, Денис наконец-то понял, что нужно бежать? — Ненавижу тебя. — Взаимно, — я достал сигарету и себе, закурил и внимательно посмотрел на сестру. — Ксюша тоже с кем-то рассталась? Вопрос был вброшен невзначай, я даже отвёл взгляд, чтобы сестра не поняла, что я действительно заинтересован в ответе. — Она ни с кем и не встречалась, ага. Сохнет по тебе, идиоту. А я ей, главное, говорю: ты посмотри на это чудовище, ну что ты в нём нашла? Ни чувства юмора, ни ума, ни вкуса. Один плюс — сестра у него классная, но нет же. Я закашлялся, и это, кажется, привело Веру в чувство. Только сейчас я осознал степень её опьянения: обычно она даже будучи подшофе умела контролировать, что и кому она говорила. Особенно это спасало во время наших подростковых гулянок, когда звонили родители. Но сейчас Остапа понесло. — Что, прости? Глаза сестры забегали, она неловко затушила сигарету прямо в чашке с недопитым кофе и поспешила сползти с барного стула. — Прощаю, дорогой, зла не держу. Мне как раз пора спать, уже давно собиралась. Сладких снов тебе, добра, всего хорошего, здоровья, красивых детей, пока! — Стой на месте, кукушка. Что за херня? — я соскочил со стула напротив и схватил Веру за локоть, чтобы не дать уйти. — Ты в курсе, что нельзя вот такое говорить, а потом валить, ничего не объясняя. На её лице отразилось-таки чувство вины, и я немного ослабил хватку. Зеленые, как у меня, глаза забегали, и когда она подняла на меня взгляд, я понял, что держать её больше не нужно. — Я, похоже, конкретно перебрала. Ксюша, вообще-то, просила не говорить, — Вера заправила свои пшеничные волосы за уши и снова подняла на меня грустные глаза. — Просто сегодня она очень долго про тебя говорила, само с языка сорвалось. Типа никак забыть тебя не может, ещё с первого курса. Вы целовались на вечеринке, вот. Но я в это лезть не собираюсь. Сами разбирайтесь, — она устало пожала плечами и пошла в сторону выхода из кухни, но снова резко остановилась, словно что-то вспомнила. — Но ей не говори, что я проболталась. Она меня убьет. Класс. — А как я должен с этим разобраться, если не могу об этом с ней поговорить? На это мне уже никто ничего не ответил. И следующая учебная неделя после этого разговора просто взорвала мне мозг. Знаете, как это бывает. Учатся, допустим, с вами двое ребят и вообще практически не общаются, а потом вам по секрету говорят, что они встречаются, просто стараются не афишировать, и всё: ты начинаешь невольно за ними следить и искать подтверждения. И находишь. Вот тут они словно случайно сели вместе, там вышли из библиотеки, почти касаясь руками, здесь оба опоздали на пару и выглядят слегка потрёпанными. Ты вроде и видел всё это раньше, но не сопоставлял факты. А теперь это кажется очевидным. Я стал замечать её взгляды. Стал замечать, что она как-то по-особенному обнимает меня при встрече, смотрит иногда украдкой и сразу отворачивается, если я смотрю в ответ. Стал замечать, как она кривится, когда видит меня болтающим с бывшей подружкой в коридоре, как искренне улыбается после моих шуток, когда отворачивается (до этого закатывает глаза, как обычно). И я поплыл, конечно. Во-первых, моё эго просто ликовало, во-вторых, потрясающее совпадение, достойное лучших фильмов — я нравился девушке, которая нравилась мне. Осталось лишь найти способ вывести её на разговор, не подставив одновременно с этим свою сестру. Я её любил, вроде как (ей только не говорите). И как-то сам по себе в моей голове родился гениальный план — в выходные мы как раз планировали собраться с нашими одногруппниками у нас с Верой в квартире, так как мы одни из немногих жили отдельно от родителей и не в общаге, имели адекватных соседей и приличную по квадратам жилплощадь. Поводом были прошедшие 23 февраля и 8 марта, подарки, поздравления, алкоголь — всё как у обычных студентов. Как по мне, отличная возможность разговорить Соловьёву и вывести её на чистую воду. Людей на вечеринке было не очень много, всего десять, не считая меня и Веры: группа у нас была хорошая, но пару-тройку отшельников и вечно занятых никто не отменял, поэтому собралось чуть больше половины. Знакомые улыбки, дурацкие шутки, обсуждение последних новостей и мемесов превратились в сплошной гул, подогреваемый алкоголем: в этот вечер я не был душой компании, потому что всё время думал о Ксюше и о том, как остаться с ней наедине. Желательно после того, как её алкогольное опьянение перерастёт отметку «выше среднего». Трезвую Ксюшу будет сложно разговорить. Ксюшу-блевушу тем более. В какой-то момент я чётко уловил, что она достигла золотой середины: она блаженно улыбалась и смеялась над шуткой Володи, которую я бы так высоко не оценил, но, с другой стороны, пока не шаталась и говорила почти членораздельно. И самое главное: она решила пойти в уборную, о чём гордо сообщила всем присутствующим, обещая скоро вернуться, потому что поздравительные речи обычно говорила она, а сейчас как раз была очередь девочек поздравлять нас. Я подорвался, надеясь, что никто не придаст этому значения, и засеменил за ней в коридор, не дал ей закрыть дверь в ванную комнату и быстро заскочил внутрь. — Мы с тобой, конечно, друзья, но пока не настолько близки. Хочу, чтобы ты понимал это, — ошарашенно проговорила она. Ничего, скоро будем близки. Не знаю, чего я хотел этим добиться, но никакие умные слова мне в голову не лезли, поэтому я просто подошёл поближе и поцеловал её. Немного странно, согласен, совсем не своевременно. Но я не один день вынашивал в себе этот план, и в какой-то момент мозг просто отключился. Чего тянуть? Я ей нравлюсь, она мне, поговорить можно и потом. А сейчас можно целоваться. Похоже, она так не считала. Потому что я почувствовал, как её твёрдые маленькие ладони упираются мне в грудь спустя пару секунд после того, как я попытался проникнуть языком в её рот. Она даже не ответила. Спасибо, что не укусила. Я оторвался и посмотрел на Ксюшу. Она открывала и закрывала рот, как рыба без воздуха, словно не могла найти подходящие слова. Я списал всё на то, что она просто растерялась и решил не тратить время. Девушки же любят напористых парней. Руки сами собой спустились на её ягодицы, чуть сжимая, минимизируя расстояние между нами. Второй поцелуй так и не случился, она отвернула голову и завопила: — Да ебаный рот! Ты чего творишь? — А на что это похоже? — На насилие, придурок! Убери нахрен руки от меня! Соловьёва извивалась, как селёдка, и я всё же решил оставить её в покое, сделав шаг назад. Я немного не понимал. Ну, если бы она полезла ко мне целоваться, я бы точно не сопротивлялся. Наверное, она пыталась поддерживать свою незаинтересованность во мне, следовало бы ей сказать о том, что я всё знаю. — К чему этот фарс, Ксюш? Я всё знаю, — я пытался звучать спокойно, даже немного легкомысленно, но голос чуть дрогнул, потому что сердце, казалось, билось где-то в глотке, а не там, где ему самое место. — Знаешь что? — Что нравлюсь тебе. Вроде как. По ней было видно, что она немного опешила, но быстро пришла в себя. Выпрямила плечи, вздёрнула нос и чуть сощурила глаза. — Пошел вон отсюда. Даже не смей ко мне подходить, ясно? Что бы ты там себе ни надумал, даже если это было бы правдой, я бы не потратила на тебя ни единой секундочки своего времени. Лучшая защита — это нападение, я помню. Но что я, бляха муха, такого сделал, что не достоин и секундочки её драгоценного времени? — Помнится, я не делал тебе ничего плохого. — Значит, память тебя подводит. Или тебе просто приятнее делать вид, что не помнится, — совсем тихо сказала она, и я совсем растерялся. И тут, кажется, случилось страшное. Её глаза заблестели, она словно собиралась заплакать. К этому я был не готов. Не знал, что говорить, как успокоить. Как помочь? Если она так переживает из-за того поцелуя, то это что-то из ряда вон, потому что тогда был дикий блядюшник и пересосались все, кому не лень. Странно винить меня в том, что я делаю вид, что не помню этого. Просто мы никогда это не обсуждали. Да блин, я и Веру в тот вечер чуть было не поцеловал, кажется, настолько был пьян. Инцест, конечно, дело семейное, но пока к такому я не готов. — Я не понимаю, о чём ты, правда. Объясни, пожалуйста, — я говорил спокойно, боялся как-то спугнуть. Впрочем, это всё равно не помогло. — Уйди, пожалуйста, — в тон мне ответила Ксюша, хотя голос её предательски дрогнул. И я ушёл. В тот вечер она смеялась особенно громко и вообще была нарочито весёлой. И этого никто не заметил. Кроме меня. * Небрежный пучок на голове, чёрная толстовка, неестественно прямая спина и пальцы, порхающие по клавиатуре. Ксюша, как и всегда, не пропускала ни одного слова из лекции, чему я был бы несказанно рад пару недель назад, но сейчас мысли, занимавшие мою голову, были далеки от моего неоконченного высшего. Соловьёва была какой-то совсем грустной, и что-то мне подсказывало, что причиной было не похмелье, так и не прошедшее со вчерашнего дня. Поздоровалась она со мной сухо, скорее для вида, Вере лишь слегка улыбнулась, сказав, что болит голова. Как обычно села перед нами, открыла ноут и стала печатать лекцию, не оборачиваясь по сторонам, погрузившись в учёбу. Вера со мной тоже не разговаривала, увлечённая перепиской с очередным придурком из Тиндера. А я просто гипнотизировал Ксюшину спину. В воскресенье, страдая от похмелья и неразделённой любви (о да, я успел возвести своё чувство до немыслимых высот, будучи под градусом), я твёрдо решил, что даже не подойду к ней. Решила строить из себя гордячку, которая не собирается тратить своё драгоценное время на меня, чтобы хоть что-то объяснить? Милости просим. Бегать я за ней не собирался. Мне это нахуя? А главное, зачем? А главное, нахуя? Но её грустный взгляд сегодня немного подсбил с меня спесь. Ксюша не была глупой, не обижалась по пустякам. У неё была причина на меня огрызаться, значит накосячил я сильно. И раз уж я твёрдо решил, что мне на неё намного больше, чем не насрать, нужно было что-то придумывать. Ну и придумал, получается. — Можно я зайду к тебе после тренировки сегодня вечером? Нужно поговорить. Выловить её в коридоре было непросто, чтоб вы знали. — О чём? — Хотел извиниться. — Для этого не обязательно заходить ко мне домой. — И ещё кое-что обсудить. — Что? — Да блядь, Ксюш. Соловьёва смягчила свой учительский взгляд, и мне стало чуть легче дышать. — Я просто не знаю, вдруг ты придёшь, огреешь меня чем-то, чтобы продолжить начатое. Идиотка. В мыслях, конечно, сказал бы вслух, получил бы. — Пальцем тебя не трону, клянусь. Она выдохнула, натянула рукава толстовки до костяшек, чтобы я, видимо, не заметил, как дрожат от волнения её руки, и кивнула мне. — Родители приедут около девяти, постарайся успеть до. — Да, мэм. На душе стало спокойнее. Я даже искренне улыбнулся. * Соловьёва жила со своими родителями и красивым толстым котом в обычной пятиэтажке. Лифта, конечно, не было, это я не оценил: ноги гудели после тренировки и совсем не хотели говорить мне слова благодарности за дополнительные физические нагрузки. Дверь Ксюша открыла после первого же звонка. Я заметил, что она немного готовилась к моему приходу. Волосы были распущены, макияж всё ещё не смыт, низ футболки завязала на пупке, чтобы продемонстрировать свою фигуру. Возможно, я преувеличивал свою значимость, но несколько раз я заставал её в реальном домашнем образе, и та чучелита (я ласково, не ругайтесь) не была похожа на эту конфетку. Я хмыкнул себе под нос, когда она отвернулась, всего лишь краем глаза, каюсь, оценил её ягодицы, обтянутые лосинами, и разулся. — Чай будешь? — Буду. — Руки иди мой. В ванной, пока мыл руки, я критически осмотрел свой внешний вид зачем-то. Наверное, хотелось выглядеть перед Ксю, по крайней мере, не слишком уродливо. Хоть мои щёки и раскраснелись немного (март выдался не самым тёплым, знаете ли), в целом, всё было неплохо. Я потянулся за полотенцем, и тут мой взгляд остановился на полотенцесушителе. Ну, знаете, такая кривая тёпленькая труба, на которой люди сушат свои труселя и носки, возможно, вы называете это как-то по-другому. Если что, там не висело ничего из вышеперечисленного. Там было кое-что поинтереснее. Красный красивущий лифчик с кучей сложных застёжек. Наверное, надевать его — сплошное мучение. А снимать — тем более. Уж я-то знал. Знал, знал, блядь! Потому что я уже точно-преточно видел этот чёртов лифчик. Я снимал его с темноволосой девчонки на первом курсе, лицо которой даже не помнил! Какова вероятность того, что это совпадение? Что там была ещё одна темноволосая девушка в таком же чёртовом лифчике? Какова вероятность того, что не с Ксюхой я так позорно и пьяно переспал на той дурацкой вечеринке? И как-то совсем не хотелось выходить из ванной комнаты, потому что там была Соловьёва, и я не знал, что сказать. Осознание пиздеца подкралось незаметно, и я просто пялился на её бельё, стоя с полотенцем в руках, с очень комичным выражением лица, наверное. Пазл сложился. И её обида стала понятной. Как это выглядело с её стороны? Что я просто её трахнул и сделал вид, что ничего не было. И, конечно, в этом нет ничего слишком уж страшного, но не когда вы близко общаетесь. Я и слова не сказал ей на следующий день, я был уверен. Я вообще тогда уехал на пару дней к другу за город, если мне не изменяет память, а потом как ни в чём не бывало пришёл в понедельник в универ травить шуточки. Стало ясно, откуда этот игнор, откуда эти отшивания и всяческое желание меня избегать. И показать, что ей плевать. Потому что задел. И задел очень сильно. И сколько же нужно было иметь мужества, чтобы почти три чёртовых года так стойко делать вид, что ничего не случилось. Потому что от меня ей некуда было деться, ведь я был родным братом самой близкой её подруги. Я чувствовал себя насекомым, мерзким, вертлявым, недостойным находиться сейчас в одной квартире с хорошей, по-настоящему хорошей девчонкой, которую так глупо обидел, даже не помня об этом. — Тогда какого хера Вера-мегера сказала, что Соловьёва после поцелуя в меня вляпалась? То, что я задал этот вопрос вслух, я понял, когда услышал ответ. — Потому что мне стрёмно было признаться, что я с тобой переспала. Я была девственницей, первый раз, по пьяни, в чужой хате, так ещё и с её братом, который об этом решил даже не вспоминать потом. Первое время просто стеснялась, потом уже как-то не к месту было. Моя голова дёрнулась в её сторону. Я не ожидал так скоро увидеть Ксюшу, похоже, я действительно надолго завис в её ванной, раз она пришла за мной. Вовремя же. История приобрела новые обороты. Конечно, это ещё и был её первый раз. Я в прошлой жизни что, топил котят и сирот? За что мне всё это? — Лифчик специально повесила, чтобы я вспомнил? — растерянно спросил я. — Символично, правда? — она сложила руки под грудью, опёршись о дверной косяк. — И что значит «вспомнил»? Раз уж у нас вечер откровений, давай без вранья. Конечно, в это сложно поверить. Я не мог её в этом винить. — Я могу поклясться. Я ничерта не помню с той ночи после "бутылочки". Я выпил несколько шотов текилы, это последнее, что есть в моей памяти. И красный лифчик. Соловьёва устало выдохнула. — И опять ложь. Ты был нормальным, абсолютно, я помню. Поэтому я тебе и доверилась. Ну, конечно. Даже напиваясь до усрачки, я мог вполне сойти за трезвого человека. Помните, да? Классная суперспособность. Впервые в жизни я её проклял. — Я не знаю, что сделать, чтобы ты мне поверила. Но я клянусь, что не вру. И вот тут я это почувствовал. Тоску, грусть, хер знает. Ощущение, что ничего уже не изменится, вселенскую усталость и разочарование. В себе, в ситуации. Во всём сразу. Всё было тупым и неправильным. Я не знал, что сказать, что сделать. На Ксюшу даже смотреть не хотелось. Не сказал бы, что я был очень эмоциональным, но был бы я один, наверное, даже заплакал бы. Развёл какую-то грязь. Захотелось снова помыть руки. Доказывать что-то не было смысла, это я понимал. Она столько времени несла в себе обиду на меня, это не вымыть банальным «прости». В груди что-то премерзко сжалось, я сел на бортик ванны, всё ещё сжимая в руках полотенце. Единственным желанием было спрятать в него лицо и притвориться, что я был в домике. — Я, конечно, кажусь тебе последним мудаком после всего этого, и я в душе не ебу, как тебе всё объяснить, и я даже не уверен, что тебе вообще нужны мои оправдания. Я, правда, ничего не помню с той ночи, это вообще меня не красит, но я нажрался, как свинья, и честно всё это время думал, что просто переспал с какой-то левой девчонкой. Ты очень мне дорога, и я бы никогда с тобой так не поступил. И все эти подкаты мои, наверное, выглядели очень тупо, но я ни разу не шутил, когда говорил, что ты мне нравишься. Потому что ты мне нравишься. Вот. Прости меня за всё. Я, пожалуй, пойду. В её глазах стояли слёзы, от этого внутри стало ещё гаже. Мне хотелось вернуться обратно в зал, чтобы выплеснуть из себя всю накопившуюся дурь, хотелось подраться с кем-нибудь, может быть покричать очень громко. Всего и сразу. Внутри всё драло и трепало. И злило неимоверно. Я никак не мог нормально обуться, ложка для обуви выпадала из рук, кроссовок был не на ту ногу. Ксюша, конечно, вышла за мной, жалко всхлипывая, а меня ещё больше трясло внутри. Она что-то говорила, но в голове был ужасный шум, давление подскочило, наверное, потому что сердце билось слишком быстро и опять не в том месте. Я очнулся стоя в одном кроссовке от прикосновения холодных ладошек к щекам. А потом мы целовались.