Полгода назад
Офис. Вечер понедельника. Работа кипит, все идёт своим чередом, и только Бёрк никак не может сосредоточиться из-за вечных отвлекающих маневров его секретарши. Девушка считала своего начальника легкомысленным и пыталась развести на секс, авось, ему так понравится, что он бросит свою девушку и прибежит к ней. Отличный план для безбедной старости, ибо зарабатывал мужчина очень много, а деньги были первым, что интересовало дамочку. — Какой ты горячий! — длинноволосая брюнетка улыбнулась хитро, прищурившись и осмотрев мужские губы. Она, подобно кошке, подкралась к мужчине сзади, положив руки ему на плечи. — Эйприл, иди к себе. Я занят, причем в прямом и переносном смысле сразу же, — он отбросил женские руки с плеч лёгким подергиванием, принявшись за изучение документов. Уволить девушку он не мог или не хотел, уж очень ему нравилась она, как человек, да и знакомы они были давно. А увольнять почти друзей как-то неправильно. — Да ладно тебе, Брэндон, твоя девушка снова тренирует каких-нибудь горячих красавчиков, а ты не можешь немного поразвлечься? Она ничего об этом не узнает. Давай, не стесняйся, —Эйприл откатила кресло назад, повернув мужчину к себе лицом. Она спустила лямки своего платья вниз, оголив предплечья и показав кружевную каемку полупрозрачного бра. Брэндон закатил глаза, тяжело вздохнув. Конечно же, его бесило, что Мишель постоянно пропадает на работе, изучая новые движения с ее новой командой горячих парней. Как тут не будешь ревновать? И даже присутствие на нескольких занятиях так и не дало ему спокойствия и уверенности в том, что один из этих молодых парней не захочет взять его девушку прямо во время занятия. Бёрк, хоть и знал, что Мишель безумно в него влюблена и доказала это уже больше сотни раз, постоянно и везде выбирая только его одного, но он все равно никак не мог не ревновать. Такая уж у него натура. Вспыльчивый, резкий и ревнивый. — Эйп, ещё одно лишнее движение, и ты вылетишь и из моего кабинета, и с работы тоже, — мужчина сглотнул слюну, обратив свой взгляд на тяжело вздымающуюся и опускающуюся упругую женскую грудь, так и манящую его к ней прикоснуться. — Такой строгий, — манерно произносит секретарша, и платье буквально за долю секунды слетает с ее тела, оказываясь где-то внизу. Тяжёлая артиллерия пущена в действие, и начинает постепенно влиять на Брэндона. — Тебе нужно отвлечься и расслабиться, — Эйприл изящно обводит свое тело ладонями, красуясь и приговаривая ласково, словно перед ней ее возлюбленный, а не строгий начальник. Она подходит ближе, садится на коленки и ставит руку на пряжку ремня, осторожно обводя тоненькими пальчиками вдоль ширинки. Бёрк закрывает глаза, откидывая голову на спинку кресла. Всего один раз, что же произойдет? Просто секс. Без чувств, без эмоций. Тупо расслабление. Он согласен на это, да и тело требует, а Мишель в последнее время так сильно устает, что даже не удовлетворяет его. Своеобразный звук расстегивания ремня и ширинки радует слух мужчины, и вот он чувствует, как горячая женская ладошка отодвигает резинку его боксеров, высвобождая мужскую силу. Секретарша берет член в руку и делает несколько поступательных движений вверх-вниз ладонью, после чего касается языком горячей плоти, заглатывая орган практически до упора. С губ мужчины срывается приглушённый стон, и он окончательно сдается под умелыми ласками девушки. Постепенно расстегнув все пуговицы на своей рубашке, Бёрк останавливает подчинённую, беря ее за руку. Брэндон усаживает Эйприл на свои колени, предварительно стягивая с нее нижнюю часть белья. — Только держи рот на замке, — он помогает ей оседлать его горячую плоть своим влажным лоном, попутно снимая бра и откидывая его куда-то в сторону. Девушка сама выбирает темп, начиная двигаться верхом на мужчине, пока он изучает ее грудь рваными поцелуями и сильными пальцами. Кабинет наполняется характерными для процесса звуками вперемешку с приглушенными стонами и криками. Они вскоре находят нужный друг для друга темп, и настигают пика наслаждения практически одновременно. Брэндон довольно улыбается, снимая с себя девушку. Он кончает ей на живот, обессиленно расслабляясь в своем кресле, пока она собирает одежду по всему помещению и медленно одевается. — А ты вообще уверен, что любишь ее? Недели две назад ты бы меня на фиг послал, а сегодня согласился. Быть может, ваши чувства угасли? Секретарша поправляет длинные волосы лёгким движением руки, аккуратно укладывая их на плечи. Бёрк застегивает ширинку и принимается за рубашку. — Эйп, иди уже, это тебя не касается. Получила, что хотела? Свободна! — он брезгливо улыбнулся, оценивая ироничность собственного положения. А ведь она права. Ещё неделю назад он бы точно послал девушку куда подальше, даже не попытавшись коснуться ее красивого молодого тела, а сейчас сделал все, что только хотелось. И ради чего? Удовольствие он, конечно, получил, но ведь ему это и не особо было нужно. А как же Мишель? Что он теперь ей скажет? Хореограф вряд ли простит его очередную глупую выходку, ей и так пришлось слишком многое вытерпеть за эти пять лет разлуки. Они еле-еле сошлись обратно, кое-как нашли общий язык и их отношения обрели особую перчинку сквозь года, а теперь он так просто спит с другой и совсем не мучается от стыда. Неужели Брэндон и правда ее разлюбил? Или он счел себя таким безнаказанным, что позволил себе переспать с другой, а сейчас пойдет и спокойно встретит свою возлюбленную с работы, крепко ее обнимет и поцелует, без нареканий совести смотря в глаза. Сможет? Он и не такое умеет. Бёрк вообще всегда считал, что секс — это вовсе не проявление любви, а средство для получения удовольствия. И что ему поделать, если Мишель не доставляет ему такого удовольствия, как ему бы хотелось? Значит он может воспользоваться другой и получить желанное. Простой закон природы, которым Брэндон умело пользуется. Мужчина садится в свой черный Rolls Royce, где его поджидает водитель, откидывается на кожаное сиденье и движется в сторону той самой студии, где работает его девушка. И как он позволил себе нарушить эти границы между ними? Содеянное резко ударило в голову всей тяжестью возможных последствий. А что, если она об этом узнает? Нет, ему точно не нужно, чтобы она узнала. Но скрывать ведь бессмысленно, это глупо. Все тайное становится явным рано или поздно. И Бёрк когда-то давно уяснил эту простую истину и обещал больше никогда не врать своей лапуле. А что теперь? Он нарушит данное обещание? Или, быть может, расскажет всю правду, надеясь, что Мишель сможет его простить. Она ведь его любит. А оступиться один раз может каждый. Он бы простил. — Мистер Бёрк, мы на месте. Ваша девушка ожидает вас около входа. Возьмите зонт, там ливень, — водитель вытаскивает откуда-то из машины черный зонт, раскрывает его в воздухе, передавая своему начальнику. Брэндон хватается за ручку, словно за спасательный круг и с опаской движется в сторону возлюбленной. И почему он сначала делает, потом начинает думать и жалеть? Это что, его девиз по жизни? Сделать, подумать и пожалеть? — Привет, лапуля, как твои дела? Не замёрзла? Такая отвратительная сегодня погода. Подержи, — он целует ошалевшую от резкой нежности Мишель в губы, передает ей зонт, снимает с себя пиджак и накидывает на женские плечи, оставаясь лишь в белоснежной рубашке, — так лучше. Брэндон забирает зонт из женских рук, беря одну ладошку в свою. Хореограф внимательно рассматривает чересчур заботливого мужчину, не в силах вымолвить ни единого слова, когда ее взору открывается красный след от помады на вороте рубашки. — Что это такое, Брэнди? — они садятся в машину, и мужчина делает вид, что не слышит ее, уже сам замечая след в отражении одного из зеркал. — Как прошло сегодня твое занятие? Сильно устала? — Бёрк вытаскивает из кармана брюк конфету, протягивая ее девушке, но вместо того, чтобы принять вкусняшку, она складывает руки на груди, готовясь внимательно слушать объяснения мужчины, непонимающе хлопающего глазами на этот жест. — Брэндон, я жду. Откуда след помады на рубашке? — хореограф пытается отогнать от себя различные дурные мысли, так и лезущие в голову. Молчание Брэндона лишь раздражает ее ещё больше, и она сама все понимает. Он никогда не умел врать, хотя считал себя искусным лжецом. Мишель всегда могла распознать, когда он говорил неправду. Абсолютно вся мимика его лица выдавала ложь во всей красе. Правый глаз обычно чуть подрагивал нервно, а губы становились одной сплошной узкой линией, словно пытались скрыть его рот, чтобы он не наболтал лишнего. Так и сейчас. Все признаки лжи на лицо, а точнее на лице. — Лапуль, ты мне не поверишь, а если и поверишь, то вряд ли простишь, — Бёрк ставит ладонь на колено хореографа делая несколько кругообразных движений пальцами по нежной коже. — Если ты не скажешь мне всю правду сейчас, то я точно тебя не прощу. Мишель скидывает с колена руку парня, искривляясь в злобной улыбке. За эти четыре месяца отношений с Брэндоном она многое для себя уяснила. И первое — он понимает только тогда, когда ставишь его перед выбором, иначе находит любой способ съехать с ответа. — Прежде я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и не хочу терять. Это была глупая ошибка. Случайно вышло. Само по себе. Я сначала отказывал, а потом она сняла с себя платье и все как-то закрутилось и поехало. В общем, я переспал с другой. Несвязанная речь Бёрка вывела Мишель из себя. Машина как раз остановилась около их дома, и девушка смогла спокойно выйти на воздух. Она открыла дверь, расположившись около подъезда. Холодные капли дождя скапывали на ее лицо и открытые части тела, остужая горячий пыл. Он изменил ей так просто и так просто в этом признался, словно для него нормально спать с другой девушкой за ее спиной, а потом приходить и строить из себя супер заботливого парня. Это ненормально, и это непростительно. Хотя он даже и не просит прощения. Просто сидит в машине и смотрит, как ее поливает дождь. — Ты нормальный вообще? Считаешь, что можешь спать с другими и потом вот так мне об этом заявлять? Или что, начнёшь мне втирать, что секс — это не проявление любви, а средство получения удовольствия? Ты ведь когда-то так говорил. — она наклоняется, эмоционально жестикулируя руками перед мужчиной. — Вообще, я так считаю. Да, для меня это именно такое средство, но я понимаю, как был не прав и сознаюсь тебе в этом сам. Неужели это не достойно уважения? Брэндон выходит из машины и хватает девушку за обе руки, крепко прижимая к себе мокрое тело. Дождь беспощаден. Он льет стеной, поэтому Мишель уже насквозь мокрая. Волосы прилипают к ее лицу, а вода сочится отовсюду. — Ты издеваешься? Достойно уважения? Алло, Бёрк, ты мне изменил! Ещё и оправдываешь это совершенной случайностью. А завтра приведешь ко мне ребенка от другой женщины и тоже назовешь его недоразумением? Хореограф отталкивает от себя мужчину, утирая лицо локтем, избавляясь от лишней влаги, хотя в такую погоду от нее просто некуда деться. Она хлюпает носом, медленно открывает и закрывает глаза, пытаясь избавиться от ощущения слезливости. — Мишель, я никогда так больше не сделаю. Неужели ты мне не веришь? Я пообещал тебе всегда говорить правду, и я исполняю свое обещание. Прости и ты меня. Дай ещё один шанс. Клянусь, больше такого не повторится. Ну или просто можешь молча уйти, я все пойму. Бёрк ловит ладошку, притягивая Мишель к себе. Он осторожно касается губами ее губ и целует нежно, чувственно, страстно, словно показывает, как сильно ее любит и как не хотел причинить ей такую боль. А боль причинена, и это видно в ее глазах, полных слез. Но ведь Брэндон любит ее и потерять любимую, оступившись всего раз, будет сущей глупостью. Нет, он ее не отпустит. — Хорошо, последний шанс. Единственный. Узнаю о таком ещё раз, и больше никогда не будет нас. — Что? Ты серьезно меня прощаешь? Мужчина удивлённо распахнул глаза, подняв брови высоко вверх. Он надеялся на прощение, но не на такое же быстрое. — Да, только из-за твоей честности и моей большой любви к тебе, идиот ты мой ненаглядный. Хореограф целует мужчину в губы, ласково проводит пальчиками по морщинкам на лбу и улыбается как можно искреннее, пряча истинные чувства под маской влюбленной по уши девушки. Простила? Нет. Просто настолько привыкла, что жить без него больше не сможет. Возможно, простит когда-нибудь, но уж точно не забудет.*Месяц назад*
Мишель сидит за кухонным столом, не спеша погружая чайную ложку в стакан с горячим кофе. Она внимательно рассматривает разводы на жидкости, оставшиеся от кругообразных движений и краем глаза следит за тем, как Брэндон садится напротив, протягивая ей тарелку с блинчиками. — Лапуль, что это вчера было ночью? Ты плакала? Что-то случилось? — Бёрк ставит свою ладонь на женскую, ощущая, как она медленно выплывает из-под него и притрагивается к блинчикам, лишь бы не касаться мужчины. — Тебе показалось, — хореограф набивает рот несколькими блинами сразу же, чтобы больше не отвечать на надоедливые вопросы. Ей не хочется говорить с ним, да и смотреть на него ей тоже не хочется. В последнее время он ей опротивел. Стало слишком невыносимо видеть его каждый день и знать, что когда-то этого родного человека касалась другая женщина, и он касался ее. Каждую ночь она высвобождается из его теплых объятий и идёт в ванную, плача. Да, она смогла тогда сделать вид, что простила его, но не думала же она, как потом будет больно. Он вел себя как и прежде, а когда проявлял излишнюю заботу, то ей вечно казалось, что он снова с кем-то переспал, хоть и следов не имелось. Боль стала невыносимой. Каждая ночь начиналась в кровати с любимым человеком, а заканчивалась истерикой в ванной комнате, разбитыми костяшками, бессонными ночами. Невыносимыми мучениями казались каждый чертов поцелуй, каждое касание. Ей всегда было противно, ведь когда-то эти губы целовали другую, а руки ласкали другое податливое тело. Ей опротивело каждое касание, каждый поцелуй, каждая ночь рядом с тем, кого она безумно сильно любит, но и одновременно ненавидит. — Врешь, — Брэндон становится позади девушки, складывая руки на ее талии. Она резко вздрагивает, убирая ладони мужчины. — Не трогай меня, пожалуйста, — Мишель перемещается на место возлюбленного, продолжая спокойно есть. — Что не так, лапуля? Ты последний месяц сама не своя. Запрещаешь мне себя касаться, не целуешь меня и даже говоришь лишь по надобности. А ещё теперь и по ночам плачешь. Это все из-за той ситуации? — Брэндон тяжело вздыхает, замечая, как Мишель резко вздрагивает, когда он напоминает ей о той самой ситуации. Он ещё и смеет говорить с ней на эту тему. Зачем? Зачем он снова ворошит то, что она всячески пытается забыть каждый день, но так и не может отпустить, вспоминая каждую ночь, каждую секунду рядом с ним. — Брэндон, все хорошо. Я просто немного устала. Знаешь, у каждого человека бывает депрессия, вот и у меня тоже. Глупая отмазка. От него ведь ничего не скроешь. Он видит ее насквозь и сейчас тоже видит, как она прячет взгляд, смотря куда угодно, лишь бы только не в его глаза. Голубые, такие чистые и невинные. Да, Бёрк умел делать невинные глазки. Это было его тайным оружием против иногда слишком суровой Мишель. Она всегда таяла под этими огоньками, пытливо сверлящими ее своей красотой. Она и сейчас под ними тает, правда, теперь ей слишком противно его касаться. — Я видел, как ты говорила с сестрой и это не похоже на депрессию. Мишель, — он снова становится позади нее, обжигая теплым дыханием шею, — я готов принять твой уход, если тебе это нужно. Если ты не можешь быть со мной, то я тебя не держу, хоть и не хотел бы потерять. Я понимаю, как тебе, возможно, неприятно ощущать мои губы на своей коже, зная, что они целовали другую. — Замолчи! — хореограф сильно ударяет кулаком об стол. От удара из чашек выплескивается кофе, и девушка начинает судорожно его вытирать. — Не говори со мной на эту тему, я тебя очень сильно прошу. Мне и так отвратительно от всего этого. Зачем ты снова напоминаешь? Она стирает со стола все брызги, встаёт и идёт в спальню. Нет ничего лучше холодного душа. Скидывая спальный халатик, хореограф заходит в ванную комнату, чуть прикрыв за собой дверь. Брэндон воспринимает это, как знак и, раздевшись, заходит за ней. Он ловит нагое тело в крепкое кольцо из рук, осторожно прижав к своему обнажённому. Чуть вздыбившиеся соски касаются груди Бёрка, медленно возбуждая своей жесткостью. — Я люблю тебя, лапуля. И готов просить прощение каждый день, только не плачь больше никогда, — он оставляет томный поцелуй на шее, проделывая влажную дорожку до ключиц. Мишель пытается расслабиться, начиная оглаживать округлые мужские плечи, плавно спускаясь по спине. Но как только губы Брэндона касаются горошин и начинают с ними играться при помощи языка, она вместо того, чтобы получить удовольствие от ласк, осторожно его отталкивает, садясь на край ванной. Хореограф включает воду в раковине, смачивая лоб холодной жидкостью. — Я не могу… Боже, как представлю, что тебя другая трогала, меня аж колотит, — Мишель виновато опускает взгляд на обнаженного возлюбленного, замечая, как он прикрывает все, что ниже пояса, полотенцем. Брэндон садится рядом. Он убирает с плеча Мишель волосы, нежно целуя ее в шею. Обводит каждую впадинку языком, осторожно оглаживает плечи руками, пытаясь ее расслабить, но она лишь отодвигается дальше. — Что, всю жизнь так будем? Я не железный, лапуль. — Бёрк ухмыляется, грустно улыбнувшись, сожалеюще и виновато. — Мне нужно ещё немного времени. Это пройдет, обещаю. Просто дай мне ещё чуток времени. Она укладывает свою голову ему на плечо, прикрывая глаза. Мужчина касается пальцами до сбитых в кровь костяшек, горько качая головой. Неужели он так сильно ее сломал? Но почему же она тогда никуда не уходит? Он ведь предлагает ей, пытается сделать все, лишь бы она перестала быть такой отстраненной от него, но с каждым днём ситуация все ухудшается и ухудшается. Ещё месяц назад Мишель позволяла ему себя трогать и никогда не запиралась в ванной по вечерам практически на два часа, не возвращаясь потом с красными и опухшими глазами, пытаясь сослаться на слишком жаркую атмосферу в помещение. Он не идиот, понимает, что это слезы. Но что может с этим поделать? Ничего. Он лишь терпит и надеется, что вот-вот и кончится эта ее борьба с собой, и она сможет принять окончательное решение. Но она все не кончается, а становится все сильнее. Теперь ему запрещено даже целовать любимые губы. Полное безрассудство. — Ещё? Ладно, я на тебя не давлю. Но помни, пожалуйста, что в любой момент ты можешь уйти от меня, ничего не объяснив. Я пойму и приму твое решение. — он осторожно целует ее в щеку, боясь ухудшить состояние в целом. Бёрку и так слишком больно на нее смотреть. Мишель благодарно улыбается и становится под прохладную струю воды, пытаясь вымыть из кожи каждое касание мужчины. Слишком противно. Слишком больно и неприятно. Она вообще сможет его простить? Или это время ей нужно лишь для того, чтобы точно определиться с тем, что делать дальше? А что дальше она и не знает… Любит? Безумно сильно. Почему же тогда не позволяет ему себя трогать? Больно слишком сильно. Осадок от его измены так и не проходит, усиливаясь каждую секунду. Почему не уходит, раз больше не может? А ей страшно без него. Он единственный, кто любит ее, и кого любит она. Брэндон срывается с рабочего места, влетая в машину. Он пугает водителя своей решительностью и взглядом, полным страха и боли. Они едут слишком быстро, и всю дорогу Бёрк дрожит, словно сейчас увидит ходячий труп. По приезду он выскакивает из машины, вбегая в квартиру, словно за ним гонится целая рота из зомби. Повсюду множество людей, рассматривающих квартиру и фотографирующих все, что только попадается им на пути. На полу везде вода с красноватым оттенком, будто бы кто-то пытался устроить тут бассейн и случайно налил туда краситель. Он сглатывает слюну, к горлу подступает ком, а конечности холодеют за секунду, как будто бы из него постепенно высасывают жизнь. Брэндон натыкается взглядом на носилки, стоящие в углу гостиной, где лежит безжизненное тело, прикрытое белой тканью. Он преодолевает расстояние, наклоняясь над ним. Приподнимает ткань в районе головы дрожащими пальцами, и ужасается стеклянным глазам возлюбленной. Мертвый взгляд, полный боли. Она и вправду это сделала, хотя до этого все казалось злой шуткой. Брэндон теряет дар речи, дотрагиваясь до лица Мишель, проводя пальцами по ещё теплой коже. Зачем? — Мы закончили осмотр квартиры. Сомнений в том, что это самоубийство у нас нет, — полицейский даёт отчёт своему начальнику, и Бёрк хватается за сердце. Самоубийство… Какого черта? Она совсем с катушек слетела? Он полностью раскрывает мертвое тело, отбрасывая белую ткань в сторону. Одетая, полностью мокрая и с несколькими разрезами на одном из запястий. Ах, вот откуда такой цвет воды… — Мужчина, прекратите немедленно трогать тело! — тот самый полицейский оттаскивает в сторону Брэндона, пытающегося поднять девушку и крепко обнять. — Это я во всём виноват… Черт возьми, я сломал ее. Сломал… Она не выдержала. Ненавижу! Зачем? — Бёрк нёс несвязанный бред, пока полицейский усаживал его на диван. — Вы Брэндон? — мужчина внимательно изучает слезливого Брэндона, утвердительно кивнувшего в ответ. — Вам записка. Она оставила ее на столике в ванной. И в руках Бёрка оказывается сложенный вдвое лист, сверху на котором выведено причудливыми закорючками «Брэндону». — Кто вас вызвал? — он спрашивает ради вежливости, попутно раскрывая белоснежную бумажку. — Соседи снизу. Им на голову начала капать красная вода. Они испугались, что это кровь и вызвали нас. Ну, мы взломали двери, а остальное вам уже сообщили по телефону. В принципе, мы закончили и через пять минут уйдем. Сможете забрать тело вашей девушки после подробного вскрытия. Вам позвонят. И держитесь, — полицейский похлопал бывшего танцора по плечу. Брэндон дождался, пока все разойдутся и лишь тогда принялся за чтение записки, отрываясь от текста каждые несколько минут, ибо сдерживать слезы было просто невозможно:«Я не смогла тебя простить. Я соврала, прости меня. Я не выдержала, понимаешь? Каждый гребаный день я смотрела на тебя, представляя, как ты целуешь свою секретаршу, как она касается тебя своими руками… Боже, знаешь, это было невыносимо. Отвратительно. Ужасно. Я просто не могла находиться с тобой больше десяти секунд. Изначально мне казалось, что все хорошо. Первые две недели. Я пыталась забыть и даже как-то вышло, пока не увидела ее случайно в твоём офисе, когда приносила тебе документы, что ты случайно забыл. И пошло, поехало. Мысли лишь и крутились возле вашего долбанного соития… Знаешь, лучше бы ты тогда смолчал или придумал искусную ложь. Лучше бы я не знала. А теперь… Теперь ты меня сломал, понимаешь? Полностью разломал изнутри, на мелкие частицы, и у меня не получилось их соединить между собой. Каждая попытка их собрать лишь разрушала меня ещё больше. А каждое твое прикосновение ко мне заставляло мучиться так сильно, что это стало невыносимым сегодня. Я устала терпеть это отвращение к себе самой, а уйти не смогла. Слишком сильно люблю. идиотка, вот и все. Прости меня, что не попрощалась. Знаю, тебе будет нелегко, но иного пути я не нашла. Смерть всегда считалась выходом из безвыходной ситуации, а у меня она была именно такой. Буду любить тебя вечно. Обещай не скучать и не делать глупостей. Я сама приняла это решение. Ты ни в чем не виноват. Лапуля».
Брэндон сжал в руке лист, утирая попутно с лица непрекращающиеся слезы. Он и не думал, что одна маленькая ошибка может привести к таким глупым последствиям. Оступившись раз, он причинил ей такую невыносимую боль, что она больше не смогла жить дальше. Лишиться жизни ради любви… Господи, как же он был глуп, когда развлекался с другой и сомневался в ее чувствах. Мишель любила его так искренне, что даже после всего того, что он натворил, пыталась как-то его оправдать и любить дальше. И что теперь? Что он теперь будет без нее делать? Бёрк достает из шкафчика бутылку с виски, открывает ее и начинает пить прямо из горла. Больно? Конечно. Но не так сильно, как было ей все это время. Зато в следующий раз он будет сначала думать, а потом уже делать. Горький урок навсегда останется в его сердце огромной дырой, затянуть которую будет невозможно никогда и ничем.