Глаза не солгут тебе больше

После падения Истара выжил только Король-Жрец. Паладайн оставил ему жизнь и тем наказал его сильнее, чем если бы позволил умереть. Потерянный, разбитый, никем не узнаваемый, когда-то могучий правитель светлого города теперь слонялся от перекрёстка к перекрёстку, перепоясанный давно не точенным мечом, в тщетной надежде, что его зарубят грабители. Король-Жрец, прежде осиянный славой, купавшийся в народной любви, теперь был лишь тенью, очередным нищим у дороги. Никем. Его не замечали даже звери и птицы, и только это помогло ему выжить, не умереть от голода — если он вообще мог от него умереть. Одной ночью он увидел полыхавшее зарево на горизонте, когда сброд под началом Карамона осаждал крепость Заман. Ему подумалось, что хоть там, в кипящем котле войны, он может найти свою смерть. Но нашёл Король-Жрец только Рейстлина, Карамона и Крисанию, и, подслушав их разговоры, скользнул в тень Бездны вслед за ними. Проклятие Паладайна было так сильно, что даже в Бездне Тёмной богини на Короля-Жреца не обращал внимания ни один демон, поэтому никто не мог ожидать, что в битве против Такхизис, когда и Рейстлина, и Карамона, и Крисанию уже почти забрала тьма и девятиглавый дракон распахнул пасть, готовый поглотить мир, — решающий удар нанесёт высокий оборванец с мечом. Король-Жрец наступил ногой на зубастую челюсть, разрывая пасть Такхизис, и вонзил меч в нёбо верховной демонице. А затем страшно закричал и упал на землю рядом с ней, скорчившись в муках от яда её зубов. Бездна кругом рушилась, схлопывалась сама в себя, и вскоре стало ничто. Первым после битвы пришёл в себя Карамон. Едва открыв глаза, он обнаружил, что никакой тьмы вокруг них нет, Бездна куда-то исчезла, а сами они лежат на склоне горы около руин Замана. В ушах у Карамона всё ещё звучал рык чудовищ и крики и стоны сгоравших душ, и он не сразу понял, что стон звучал наяву. Он узнал Короля-Жреца. Военная выправка дала о себе знать: Карамон взял себя в руки и, оглядевшись, нашёл несколько не разрушенных палаток, оставшихся после лагеря осаждавших. Он перенёс Короля-Жреца, Крисанию и Рейстлина в три разные палатки. После этого силы его оставили, и он рухнул без сознания у входа в палатку Крисании. В чувство его приводила уже сама жрица. — Хвала небесам, ты жив, — выдохнула она, когда Карамон слабо ей улыбнулся. — Как твои глаза? — он с трудом проговаривал слова. — Я помню, Такхизис тебя ослепила... — Не знаю, Карамон. Я тоже это помню, а сейчас вижу. Кто убил её, ты? Рейстлин... погиб? — Нет, не я, — Карамон снова улыбнулся. — Ты удивишься, Крисания. Зайди в ту палатку поодаль. Там наш избавитель. Крисания растерянно посмотрела в сторону, куда указал Карамон. — Хорошо, но ты тоже вставай. Камни холодные. Как ты себя чувствуешь? — Вроде в порядке. Бок болит. — Кажется, сломано ребро. Позволь, я залечу, — Крисания подняла руки и прочитала заклинание. Ничего не произошло. — Что за... Она попробовала ещё. Прочитала заговор, произнесла молитву, перебрала несколько базовых исцеляющих заклинаний — и ничего. Ни привычного чувства течения магии сквозь пальцы, ни отклика от бога. Карамон обнял её за плечи и не отпускал, пока Крисания плакала от горького бессилия. Если бы не Карамон, Крисания сошла бы с ума. Она впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему отвергнутой богом, и это оказалось ещё мучительнее, чем быть отвергнутой Рейстлином. Перед ним она ещё могла бы оправдаться и заново заслужить его любовь, но перед Паладайном... У Крисании не хватало сил даже думать об этом. Карамон поддерживал её, как умел, помогал ей перевязывать раны и накладывать шины Рейстлину и Королю-Жрецу. Пальцы Крисании не слушались без привычного тепла магической энергии. Было тяжело. Слушать стоны обоих было ещё тяжелее. Видеть, как каменело лицо Карамона, когда он смотрел на Рейстлина, было невыносимо. Слёзы застилали глаза Крисании практически без перерыва, и само то, что она находила силы ухаживать за ранеными, было результатом жестокого усилия над собой. Прошла почти неделя — по крайней мере, так казалось. Ни Рейстлин, ни Король-Жрец не пришли в сознание. Карамон приносил из ближнего леса зайцев и птиц, разводил костёр, жарил добытое мясо и заставлял Крисанию съесть хотя бы немного. Иногда её рвало. Иногда ей отчётливо хотелось занять место заячьей ноги на вертеле. Карамон мог только поддерживать простой ежедневный ритуал: ушёл в лес, вернулся с дичью, накормил жрицу. Это немного помогало не теряться в череде дней. Крисания опустилась на колени у изголовья грубой дощатой кровати, на которую уложили Рейстлина. Он лежал без сознания, жрица не видела его глаз, а ей обязательно нужно было увидеть его глаза. Крисания взяла его руку, сейчас очень холодную, а больше недели назад бывшую такой нестерпимо горячей. Попыталась прочитать простое заклинание — конечно, снова ничего не вышло. К богу она больше не взывала. Королю-Жрецу не становилось лучше. С каждым днём он всё больше мучился, стоны было слышно из палатки Крисании. Ничего, что она могла сделать без магии и божественной поддержки, не помогало. Крисания даже попросила Карамона поискать мак или хотя бы белену, но маков в лесу не росло, а готовить отвар из белены без точных измерений Крисания всё же не решилась, боясь добавить к мукам Короля-Жреца ещё и тяжёлые галлюцинации. Прошла ещё неделя. Когда Крисания меняла повязку на ноге Рейстлина, он открыл глаза. Ни на что больше ему не хватило сил, поэтому Крисания заметила это, только закончив с повязкой. — Рейстлин! — она невольно вскрикнула и прижала его ладонь к своей щеке, мокрой от уже привычных слёз. Несколько последующих дней Крисания проводила часы в палатке Рейстлина, держа его за руку и глядя в его лицо — казалось, ещё сильнее постаревшее. Рейстлин молчал. Крисания видела, что он как будто силился раскрыть рот, но не мог и только смотрел на неё усталыми погасшими глазами. Совсем недавно хищно жёлтые, теперь они были серыми, такого же оттенка, как у его брата. Рейстлин часто моргал и щурился, как будто пытаясь разглядеть что-то, что никак не получалось. — Ты ещё слишком слаб, — сказала Крисания, отирая пот с его пергаментного лба. Рейстлин не сводил с неё взгляда. — Прости, я не понимаю. Тебе придётся подождать, когда ты сможешь говорить. Жрице послышалось, что Рейстлин смог издать слабый, едва заметный стон. Она наклонилась к нему и коснулась губами холодного лба мага. — Ноги ещё не слушаются, — сипло сказал Рейстлин. — Ничего. Придётся тебе ещё полежать некоторое время, а потом мы с Карамоном что-нибудь придумаем. Может, перевезём тебя в храм. Там тебе помогут окончательно выздороветь, — ответила жрица и собралась выходить, когда он снова к ней обратился. — Карамон... выжил? — Да. Это он нас сюда перетащил. Не знаю, как ему это удалось. Когда я пришла в себя, нашла его лежавшим без сознания. Рейстлин несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем заговорить снова. Ему требовался отдых почти после каждой фразы. — Он ещё здесь? Крисания вздохнула. — Я уговорила его остаться, чтобы помочь мне и... — она замялась и опустила глаза. — Рейстлин, Такхизис убил Король-Жрец. Видимо, он вошёл в открытые врата Бездны вслед за нами. — Так и он жив? — после паузы спросил Рейстлин. Крисания кивнула, на её глаза снова навернулись слёзы. Рейстлин закрыл глаза от усталости. — Отдыхай, пожалуйста, — сказала Крисания, отёрла пот с его лица и шеи и покинула палатку. Жрица направилась к Королю-Жрецу. Через некоторое время и он пришёл в сознание. В один из дней, когда Крисания вошла к нему и занялась его повязками, Король-Жрец обратился к ней. — Ты пытаешься нас обоих вылечить? — он тяжело закашлялся. — Да, — ответила Крисания. — Я умею только так. Король-Жрец понимающе хмыкнул и тут же сморщился от боли. — Надо полагать, у меня шансов нет совсем? — выдавил он. Глаза Крисании в который раз наполнились слезами. Они не приносили облегчения, только текли и текли, с каждым разом всё больше надоедая. Крисания подошла к нему, села рядом. — Прости, Король-Жрец. Я пыталась, я действительно пыталась, но у меня больше ничего не получается. Бог не даёт тебе ни смерти, ни облегчения. А мои собственные силы ушли. Прости меня, пожалуйста. У него болезненно дёрнулась щека. — Бельдин. — Что?.. — Моё имя Бельдин. Крисания слабо кивнула. — Оставь меня и иди к нему, сестра, — с трудом проговорил он. — Прошу тебя. Я хочу сохранить хотя бы остатки достоинства, а скоро мне это будет сложно сделать. Крисания, чувствуя себя механической куклой, вышла из палатки, и вскоре за её спиной раздался стон страшной боли. Жрица сильно прикусила себе большой палец, зашагала в сторону палатки Рейстлина — и увидела Карамона. Он стоял с непокрытой головой, босой, в одной холщовой рубахе и шоссах, и смотрел в небо. Карамон не повернулся к ней, услышав шаги, но всё-таки обратился: — Крисания, что будет с ними обоими? — Я не знаю, Карамон. Прости меня, — голос её задрожал. Она просила прощения слишком часто за последние недели. Только сейчас Карамон к ней повернулся, и она увидела, каким усталым и измождённым выглядит его лицо. Карамон подошёл к жрице и крепко её обнял. — Это не твоя вина. Ты ничего не можешь сделать. — Знаю, Карамон. Как раз за это вина на мне. Крисанию вырвал из беспокойного сна громкий стон из палатки Короля-Жреца. Сама не зная, зачем, жрица поднялась с лежанки, опустилась на колени и, справившись наконец раскрыть рот, прошептала в ночную темноту: — Господи... Слово отозвалось ноющей болью в груди. Крисания закрыла лицо руками. — Господи!.. Она не знала, что сказать дальше. Как будто весь опыт жаркой веры покинул её за эти дни. Ни одного слова выученных ещё в детстве молитв не сохранилось в памяти. Только пустота, которую было нечем заполнить. — Господи, я ничего не могу сделать. Она даже не знала, о чём хотела молиться. Мысли расползались от неё, как тени от факела. Король-Жрец снова застонал во сне. Крисания зашептала снова. — Господи, пожалуйста, прости его. Вдруг ты меня ещё слышишь, если меня вообще можно слышать, пожалуйста, умоляю тебя, прости его. Пожалуйста... ну пожалуйста... Крисания стояла на коленях, закрыв глаза, и молилась, не надеясь уже ни на что, просто чтобы сделать хотя бы единственное, что она умела. — Боже... умоляю, прости его, — ей всё труднее удавалось произносить слова из-за рыданий. — Пожалуйста... Король-Жрец издал ещё один стон. Крисания почти бегом вошла к нему в палатку, опустилась рядом, припала к его конвульсировавшему телу, силясь успокоить. Она только бессильно повторяла "прости его" и "пожалуйста". Крисания думала, что уснула и ей снится тишина. Но она смогла открыть глаза и увидела: Король-Жрец затих. Сквозь туман многодневных слёз Крисании показалось, что он улыбается. Кожа в уголках глаз Крисании потрескалась от постоянных слёз. Всё тело болело, как будто её раздавило россыпью тяжёлых брёвен. Но ноющая пустота в груди исчезла, схлопнулась сама в себя. Следующие дни показались легче. Карамон нашёл котелок где-то среди остатков полевой солдатской кухни и притащил воды для Крисании. Не бог весть что, но ей наконец удалось смыть хотя бы часть грязи с тела, пока у неё не было возможности уйти к ручью в лес. Это было лучше, чем умываться из бурдюка. Тело Короля-Жреца Карамон отнёс к развалинам крепости и засыпал камнями. Копать могилу сил не было, да и много ли выкопаешь одним мечом в каменистой горной земле. Крисания почти весь день проводила в палатке Рейстлина. Их разговоры были по большей части односторонними, потому что ему было всё ещё тяжело говорить подолгу, но он не просил её уйти. Рейстлин остановил Крисанию, собиравшуюся уже выходить. — Подожди... пожалуйста. — Что, Рейстлин? — спросила жрица. — Ты можешь... позови Карамона, Крисания. Мне нужно его увидеть. Вас обоих. Но сначала его, — Рейстлин смотрел куда-то на свои сложенные поверх одеяла руки. Крисания вздохнула. — Я ему скажу, что ты звал его. Но ты же понимаешь... — Да, знаю. Всё равно, позови, пожалуйста. Крисания вышла из палатки Рейстлина и пошла искать Карамона. Она нашла его сидевшим на камне поодаль от их лагеря. — Привет, — сказал он, обернувшись на звук её шагов. — Как там? — Думаю, ему лучше. Я уже ни в чём не уверена, но кажется, ухудшение заметила бы. Кстати, он... — жрица замолчала. Карамон невесело усмехнулся. — Что, он меня звал? — Да. Он очень настойчиво просил меня тебя позвать. Карамон встал, с удовольствием потянулся, крякнув. Потом испытующе посмотрел на Крисанию. — Слушай, он же тебя, считай, убил. — Я жива, — спокойно ответила жрица. — Ну, он тебя, значит, оттолкнул и бросил в Бездне ослепшую, а ты его всё спасаешь. Зачем? Крисания нахмурилась и скрестила руки на груди. Когда она после минуты размышления заговорила, её голос звучал непривычно жёстко. — Карамон, я целительница. Лечу людей. Многих приносят против их воли — раненые в бою требуют, чтобы их вернули на поле битвы, те, кому грозит потеря руки или ноги, кричат, что они здоровы и ничего не надо резать. Много чего я слышала в свой адрес в обители, где лечила. И убираться к чёрту, и смерти мне желали не раз и не два. Рейстлин не первый. Карамон тяжело вздохнул. — Ты же понимаешь, что это не то же самое? — Понимаю. Но не позволяю себе это осознать. Карамон опустил голову. Крисания коснулась его руки, заглянула ему в глаза. — Я не знаю, о чём он хотел говорить, но... Карамон, это прозвучит обидно для тебя, но прошу тебя хотя бы выслушать Рейстлина. Мне кажется, если ты откажешься, он может... его организм может не выдержать. Извини меня, пожалуйста. — Ладно, — Карамон взял её за плечи, улыбнулся ободряюще. — Не убивайся так, Крисания. Ты же лекарь. Понимаю. Крисания ответила слабой улыбкой, и когда Карамон, похлопав её по плечу, ушёл к палатке Рейстлина, она ещё долго смотрела на колыхнувшийся полог. Через некоторое время Карамон вышел и, не подойдя к Крисании, глядя только прямо перед собой, быстрым шагом направился к лесу. Жрица непонимающе нахмурилась и решилась войти к Рейстлину сразу. Он полулежал, прислонившись спиной к деревянной опоре. Его лицо казалось совсем лишённым цвета, и вместе с седыми волосами и грязной чёрной мантией он казался вырезанным из цветного пространства. Даже глаза, обычно горевшие ярким пламенем, теперь были обведены тёмными кругами и терялись. Рейстлин не обратился к Крисании. Та, преодолевая неловкость, подошла ближе, села в изножье его постели — досок, укрытых плащом Карамона, листвой и тряпьём. Рейстлин поднял на неё взгляд. Он всё так же, как и до этого, щурился и вглядывался куда-то сквозь Крисанию, напрасно силясь что-то ухватить. Она улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь? Он не ответил. Только протянул в её сторону руку. Крисания придвинулась ближе, взяла его ладонь обеими руками. Рейстлин внимательно, не моргая вгляделся в глаза жрицы. — Что случилось? — спросила она. — Ты ничего не видишь странного? — вместо ответа спросил Рейстлин. — Когда смотришь на предметы, на траву, на людей. — Нет... всё как и раньше, до Бездны. А что? Он закрыл глаза. Его худые щёки и крылья носа несколько раз дёрнулись. Крисания ахнула: он пытался улыбнуться. — Рейстлин... — Скажи, Крисания, — перебил он её. — Какого цвета у меня глаза? — Серые. — Просто серые? — Да. Почему они сменили цвет, Рейстлин? У тебя же были жёлтые глаза. Он снова не ответил, и на этот раз смог, с усилием, улыбнуться по-настоящему. — Я рад, — тихо сказал он. Крисания увидела, как его голова медленно падает на грудь. — Нет, нет, нет-нет-нет, — она бросилась к нему, подняла его лицо. Он едва мог открыть глаза. Крисания погладила его седую голову, легонько хлопнула несколько раз по щеке. — А ну-ка не падай в обморок, — твёрдо сказала она. Рейстлин едва заметно улыбался. Когда он пришёл в себя, эта улыбка пропала. — Что с тобой? — обеспокоенно спросила Крисания. — Что-то болит? — Нет, — ответил он. — Только очень устал. — Отдыхай, — сказала Крисания, помогла ему лечь и оправила покрывало, проследив, чтобы ноги были укрыты. — Я зайду к тебе, когда ты проснёшься. Рейстлин проспал почти два дня, проснувшись только чтобы сипло попросить воды. Карамон пропадал в лесу, Крисания не волновалась за него. Она говорила себе, что сон полезен, сон восстанавливает силы, сон помогает отогнать болезнь, но на самом деле она не знала, проснётся ли Рейстлин или так и умрёт во сне. Сама она уже давно спала только урывками и не чувствовала усталости. Но вот она облегчённо вздохнула: Рейстлин проснулся и выглядел и говорил бодрее, чем до этого. Крисания решилась спросить. — Рейстлин, ты говорил про свои глаза... Что случилось с ними? Почему они сменили цвет? Это случилось в Бездне? Рейстлин задумчиво хмыкнул. — Я не знаю, — ответил он. Крисания удивлённо подняла бровь. — Ты не помнишь? — Нет, я помню. Я не знаю. Это случилось, когда Бездна схлопнулась. Да... Он замолчал, будто задумавшись. Крисания серьёзно посмотрела на Рейстлина. — Ты не хочешь говорить об этом? — Знаешь, — ответил он, вздохнув. — Думаю, тебе стоит знать. Я уже сказал Карамону на случай, если бы умер. Не смотри на меня так укоризненно, мы оба знаем, что я до сих пор жив лишь... чудом. Он снова умолк, собираясь с мыслями. — Ты знаешь, что я мог видеть вне времени? Крисания смотрела с настороженным интересом. Рейстлин кивнул и продолжил. — Когда-то давно, ещё мальчишкой, я выторговал у Такхизис особенное зрение. Я видел вне времени — видел всё время одновременно. Говоря с кем-то, я видел его рождающимся, живущим и умирающим. Моего взгляда опасались — для меня же это было... больше, думаю, благом, но и тяжёлым бременем. Так я и жил с двойными глазами. Рейстлин закашлялся, Крисания поддерживающе коснулась его плеча. Он посмотрел на неё с благодарностью, хотя она не исцеляла, а только касалась его своей рукой, и продолжил. — Когда... когда я... когда Такхизис и ты... Крисания почувствовала болезненный укол где-то за солнечным сплетением. Точно. Она совсем забыла. Рейстлин её... — Когда я бросил тебя, ослепшую, на краю бездны, — спокойно продолжил он, — я увидел в этом иронию. Из нас двоих слепым был я, а зрения в Бездне лишилась ты. Я бы хотел сказать "мне было жаль", но ты и сама знаешь, что это не так. Не хочу тебе лгать. Жрица зачем-то улыбнулась. Наверное, защитный механизм, подумалось ей. Если она будет улыбаться, будет не так больно. Рейстлин тяжело вздохнул. — Как бы то ни было, когда пала Такхизис и Король-Жрец потерял сознание от яда, первым в себя пришёл я. Я ничего не видел вокруг себя и не соображал. Первое, что я сделал — это прокричал Паладайну вызов на бой за владение этим миром. Рейстлин замолчал, и на губах его застыла странная улыбка. Крисания провела кончиками пальцев по его руке. Он кивнул и сказал, глядя ей в глаза: — Паладайн мне не ответил, Крисания. А магии я лишился. Иссяк. Теперь я просто смертный. Очередной твой безнадёжный пациент. Жрица ошеломлённо молчала. — Я проиграл, — подытожил Рейстлин. — Как... — голос Крисании дрогнул, но она продолжила. — Как ты лишился магии? — Этого я действительно не знаю. Что-то в его голосе задело Крисанию. Зародило сомнение. — Рейстлин, — тихо сказала она. — Ты сам сказал, что не хочешь мне лгать. Рейстлин закрыл лицо руками. Несколько минут он только глухо дышал в ладони. Крисания терпеливо ждала, когда он заговорит. — Я... я и правда не уверен, — наконец решился Рейстлин. — Когда я понял, что никакой битвы с Паладайном не будет, я вдруг вспомнил о тебе. И заорал в небо, чтобы твой бог хотя бы зрение тебе вернул, раз всё было зря. Паладайн, конечно, снова не ответил. А потом — туман, и я проснулся в этой палатке, а ты сидела рядом. Крисания невольно поднесла руку к глазам. Никакого вневременного зрения и правда не было. — А мои глаза?.. — спросила она. — Тёмно-карие, как и были, — ответил Рейстлин. — Для меня это тоже загадка. Крисания не замечала, как по её щекам снова катились слёзы. Она держала руку Рейстлина в ладонях и только молча смотрела на него, как будто только сейчас осознав, что её ослепили, а потом зрение вернулось. Её губы что-то прошептали. Рейстлин не услышал. — Что ты говоришь? — Я вылечу тебя, — сказала Крисания снова одними губами. — Ты же... — Молчи, — прошептала она, сжимая крепче его ладонь. — Молчи... Рейстлин замолчал. Крисания ещё некоторое время сидела, не шевелясь и держа его за руку, и он, сам не зная, зачем, старался не двинуться, не спугнуть. Карамон вернулся этим же вечером, притащив на спине оленя. Крисания заметила, что Карамон старался не встречаться с ней взглядом. Ей сильнее всего хотелось подойти и спросить, что случилось, но она решила довериться ему, всегда такому надёжному. Рейстлин устал и попросил дать ему отдохнуть. Карамон свежевал тушу оленя, орудуя ножом. Крисания же впервые за это время не знала, куда ей деться. Оставаться одной ей хотелось меньше всего, но от наблюдения за разделкой мяса её быстро замутило, и она ушла к себе в палатку. Крисания погрузилась в размышления о том, что рассказал ей Рейстлин, и не знала, что думать. Случись это годом раньше — она бы сразу сочла это вмешательством бога и вознесла бы ему горячую благодарственную молитву. Но не сейчас. После ночи, когда умер Король-Жрец — Бельдин — Крисания, как ни удивительно, не могла больше найти в себе сил поверить в хоть какую-то пользу от молитв. Она вспоминала все события последних лет и всё больше тонула в осознании: она одна и бог не слышит её. Паладайн с самого начала ей не благоволил, как она думала. Было странно понимать, что раньше она ругала бы себя за гордыню и самоуверенность — но не сейчас. В Бездне она всё ещё взывала к богу. Но после возвращения оттуда... это казалось слишком бессмысленным. Если богу изначально не угодны её действия, то молитвы не помогут. Другая версия была хуже, хотя и правдоподобнее. Если всё происходило так, как сказал Рейстлин, то получалось, что это он сам направил все свои силы на то, чтобы помочь ей — отдал ей свои глаза и потратил всю свою магию до самого конца. Опять же, год назад она была бы счастлива погрузиться в веру в это. Но она помнила и другое. Рейстлин действительно сам выбрал оставить её в Бездне, и сделал этот выбор без сожалений. Был ещё третий вариант. Он казался Крисании настолько чудовищным, что она даже не смогла обратить мысль о нём в слова. Если Паладайн... если он тогда действительно услышал Рейстлина и обменял его силы на... Но так поступала только Такхизис, это её уловка — брать за услугу неоговоренную цену. Так если это сделал Паладайн, то он и Такхизис... Крисания отбросила эту мысль, не дав ей завершиться. Нет. Нет и нет. Никаких других объяснений Крисания не могла найти. Голова кружилась, тело снова болело, как перемолотое жерновами. Жрица устало легла на постель и забылась тяжёлым глубоким сном. Рейстлин вспоминал. Это происходило против его воли. Перед глазами мелькали затуманенные образы из прошлого, как пыльные страницы старой книги, он слышал слова — свои и чужие. Он видел себя стоящим рядом с ослепшей Крисанией на коленях. Он видел, как тряслись его руки. Слышал, как он кричал ей что-то жестокое, как дрожал и прерывался его голос. Чувствовал тяжесть молчания, когда слова иссякли и он мог только умоляюще смотреть в лицо Крисании, зная, что она уже не увидит и не надеясь, что ещё поймёт — он и сам для себя звучал бессмысленно. Его руки свело судорогой, когда он вспомнил, как отшвырнул её от себя. И снова замелькали образы — как он удерживал Крисанию, чтобы та не бросилась спасать Карамона от пыток, как брат пел ему колыбельную, как Король-Жрец благодарил его в Истаре за совет, как он, Рейстлин, поцеловал Крисанию в лоб после их первой встречи, будто скрепив их союз неожиданно нежной печатью... Воспоминания вне Бездны были ещё невыносимее морока демонов. Рейстлин знал: здесь только истина. Всё, что он видел, было чистой правдой, не исковерканной чарами Тёмной богини. И значит, правдой было то, что он отрёкся от Крисании, когда та целиком отдалась ему. Рейстлину казалось, что ещё немного и его рёбра разломит изнутри. Он застонал и согнулся от страшной давящей боли в груди. Конечно, на звук вошла Крисания. Когда полог за ней всколыхнулся, Рейстлин увидел, что уже взошло солнце. Жрица смотрела на него с искренним состраданием, когда гладила тёплой ладонью по спине и плечам, что-то говорила, наверное успокаивающее. Он не мог разобрать слов, он едва-то мог видеть. Рейстлин почувствовал жжение, которое давно забыл — жжение в носу и уголках глаз. Он испуганно посмотрел на Крисанию, боясь увидеть... не её. Глаза ему больше не лгали. Это действительно была Крисания, здесь и сейчас. Она уложила его, укрыла и села на колени у изголовья. Жрица нежно гладила его по голове, перебирая седые пряди. Рейстлин боялся закрыть глаза, потому что знал, что почувствует следом. Две крупные капли влаги, скатывавшиеся по его щекам.