похвала

за столько лет снисходительные взгляды давно перестали вызывать чувство стыда и неловкости, виноватые мысли «неужели я никогда не буду достаточно хорош для них?», на каждый из них наруто со временем научился реагировать агрессивно, ставить человека на место, чтобы в следующий раз уже не возникло желания неправильно посмотреть в его сторону. с приходом в акацуки эта проблема вернулась, но их снисходительные взгляды были скорее приглашением переубедить, и постепенно они переросли в молчаливое признание, мол, не зря мальчишка присоединился, от него будет польза, однако при этом все понимали, что после поимки восьмихвостого они скорее всего окажутся по разные стороны баррикад. наруто тоже понимал, но сейчас это было неважно, куда важнее то, что теперь у него есть место, пусть временное, где его не считают за тупой сосуд для джинчуурики, за урода, от которого нужно прятать детей и с отвращением отворачиваться, пока что этого вполне хватит. на самом деле, оказалось, что акацуки не так уж и часто собираются вместе, если не считать проекции чакры, поэтому когда наруто видел их лично в живую, в нем заново разрасталась огромная черная дыра под названием «нехватка общения», он начинал докапываться до всех, и быстро выяснил, что пейн слегка жуткий, конан безэмоциональная, дейдара с сасори слишком уж помешанные на искусстве, какузу — на деньгах, хидан — на джашине, а кисаме с зецу вообще наполовину рыба и алоэ (не то чтобы наруто считал себя ксенофобом). оставался только итачи. с ним наруто уже сталкивался несколько раз, еще до того как саске ушел из деревни, до того, как наруто потерпел неудачу в попытках его вернуть, наруто немного кажется, что это его вина, что ему, наруто, тоже пришлось уйти, он отказался от просьб не использовать чакру девятихвостого, как-то слетел с катушек и с огромным трудом признал для самого себя, что эта сила намного лучше всего остального. итачи не осуждал его, не отмахивался, не пытался перевести тему или заткнуть, итачи практически не прерывал поток его слов, только смотрел внимательно, слегка склонив голову. тогда наруто впервые испытал это ощущение, когда его не просто выслушивали, его слышали. ощущение, ненадолго заполняющее зияющую в нем дыру до краев, и когда оно прекращалось, наруто требовалось еще. ему повезло, у итачи не было напарника: погиб на одной из последних миссий до его прихода в акацуки, и он выпросил у пейна поставить их в пару. с точки зрения выполнения миссий они идеальны как команда: взаимодополнение типов чакры, умение учих контролировать биджу. из-за того, что они большую часть времени вместе, в какой-то момент итачи не выдерживает бесконечного количества повсюду разбросанных упаковок и химозного запаха дешевой лапши, он отбирает у наруто стаканчик с недоеденным раменом, и тот непонимающе моргает, щелкая палочками в воздухе. — как девятихвостый до сих пор терпит нахождение в твоем теле с таким питанием? — по нему не скажешь, но он от меня в восторге... итачи скептически оглядывается на него, и упаковка лапши летит в мусорку, после чего он принимается за готовку нормальной по его меркам еды. наруто молча пялится на его спину под размеренный стук ножа по доске, и в груди что-то сжимается: никто никогда для него не готовил. ничего необычного ему в итоге не предлагают, но наруто кажется, что это самая вкусная яичница с помидорами в его жизни. кто бы знал, что гений из клана учиха будет о нем... заботиться? сначала наруто думал, что видит в нем саске, но мысли о саске вызывают только злость и досаду, а с итачи он чувствует себя спокойнее, будто даже ненависть девятихвостого внутри него становится менее ощутимой (наруто прекрасно знает, что курама ненавидит учих, возможно, итачи — исключение для них обоих). наруто сам не замечает, как привыкает к нему, привыкает использовать в бою способности так, чтобы это сочеталось с техниками итачи, привыкает к отсутствию вечного напряжения. бессознательно ослабляет над собой контроль. однажды наруто все-таки упрашивает хидана потренироваться с ним, и спустя десять минут воплей и недовольства тот соглашается, он всегда соглашается на возможность подраться; наруто даже удается «убить» его пару раз, чем он безумно доволен. пока хидан натягивает на себя плащ, заранее снятый, чтобы не получить по шее от какузу, наруто оказывается в тени у ближайшего дерева, где расположился итачи. наруто упирается ладонями в ноги, наклоняясь, дышит после боя часто и сбивчиво и довольно скалится, кончиками клыков задевая нижнюю губу. — как тебе? ты видел, да, видел же?? я его уделал! итачи смотрит прямо в его красные радужки с вертикальным зрачком, высвобождает из-под плаща руку, протягивает ее вперед, потрепав наруто по взъерошенной макушке, и вдруг его пальцы соскальзывают ниже: итачи слегка чешет его за ухом, как животное, заслужившее похвалу. — ты молодец, наруто, я в тебе и не сомневался. у наруто от этого слабеют колени, внезапно хочется благодарно подставиться и вылизать его узкую бледную ладонь. вместо этого он прижимается, жмурится, и когда открывает глаза, радужка уже голубая. — ну вы тут потрахайтесь еще, блять, — ворчит за его спиной хидан. наруто бы залился краской, однако дни, проведенные с джирайей, не прошли даром, и такие вещи его давно не смущают (хотя от того, что со стороны все выглядело настолько же интимно, как и ощущалось, у наруто пересыхает в горле). — а что, свечку подержать хочешь? — он показывает хидану язык. итачи, вздыхая, закатывает глаза — не группировка опасных преступников, а детский сад. на следующий день пейн отправляет их на миссию, на которой от них не требуется ничего особенно сложного, обычный заказ деревни разобраться с их же отступниками. итачи позволяет наруто сделать все самостоятельно, и цель настолько слаба, что ему даже не нужно задействовать чакру девятихвостого. они возвращаются, и уже дома (наруто упустил момент, когда стал называть это место домом) итачи снова кладет ладонь ему на макушку. — хороший мальчик. наруто замирает на секунду, и, видимо, режим лиса можно спровоцировать не только агрессией. тонкие полосы на его лице стремительно разрастаются. он резко разворачивается, цепляясь за плащ итачи, и роняет того на футон, оседлав сверху. если бы итачи был против, наруто бы даже не успел дотронуться до него. он не совсем понимает, что собирается делать дальше, пока что он просто шумно выдыхает, выпуская из пальцев ткань, тянет ее в сторону, распахивая плащ, и опускает ладони на грудную клетку итачи. итачи следит за ним взглядом, он, конечно, подозревал, что похвала имеет огромное влияние на наруто, но не был точно уверен, насколько. тело под его пальцами прохладное, даже сквозь тонкий слой одежды, наруто ведет ладонью выше, оголяя участок кожи, затем наклоняется и впивается зубами чуть выше ребер. кусай он не в звериной форме, было бы менее больно и без крови, но зубы вжимаются глубже, до темных следов, а клыки протыкают кожу, и итачи вздрагивает от неожиданности. черная дыра внутри наруто требует сожрать итачи целиком, присвоить до последней косточки, сделать частью себя, и наруто слушается, ненадолго отрываясь только для того, чтобы вцепиться в другое место. итачи сильно сжимает волосы на его затылке, сглатывает, и наруто краем глаза отмечает движение кадыка, его захлестывает эмоциями с новой силой, и он пытается отдышаться, слизывая выступающую на ранках кровь. до этого на вкус он пробовал только собственную кровь, когда в драках в детстве ему разбивали лицо. — а ты впечатлительный, — произносит итачи, когда наруто добирается до его шеи, горячо дыша едва ли не в ухо. — я что, попался в твое гендзюцу? — с чего ты взял? — обычные слова не должны действовать... так. итачи усмехается. хорошо, что его болевой порог довольно высокий, иначе бы укусы наруто действительно были бы похожи на вырывание из него кусков мяса. он оглаживает его вдоль позвоночника, и наруто вдруг начинает зализывать последние оставленные отметины, влажно проходится обжигающим языком, и делает этим только больнее; итачи с шипением втягивает воздух сквозь зубы. на языке, во рту, в глотке — повсюду у наруто вкус его крови, и это на удивление его успокаивает, в ушах перестает звенеть, желание вывернуть итачи наизнанку и поглотить слегка утихает. черная дыра внутри него временно насыщается, и наруто даже становится неловко за эту животную вспышку. раньше он не терял самообладание за пределами поля боя, раньше ему не позволяли даже представить, что он может получить то, что хочет, раньше никто не хвалил его тем же тоном, как у итачи. итачи, итачи, итачи. у наруто не получается воспроизвести заново тот момент, когда итачи учиха образно вскрыл его черепную коробку и заполнил собой все пространство. наруто поднимает голову, глядя на итачи сверху вниз, на наливающиеся фиолетовым гематомы от его же зубов. это не он контролировал итачи, это итачи разрешил наруто оставить на себе столько глубоких отметин, словно помечающих его. у наруто не получается найти аргументы, чтобы сознательно отказаться от этого. да и какой в этом смысл?